Солнце поднялось в пестром небе, розово-сером, как брюхо форели. Служанки колотили в мои закрытые двери еще до того, как я закончила умываться. За завтраком зал гудел от нетерпения. Зелено-пурпурные флаги Белондвег, первой королевы Горедда, развевались на каждой башенке и спускались длинными полотнами с городских домов. Очередь из карет растянулась от самого Каменного двора до подножия холма замка: сановники прибывали со всех Южных земель. Никто не смел пропустить такую редкую возможность встретиться с Ардмагаром Комонотом в человеческой форме.
Я наблюдала за медленной процессией Ардмагара с высоты барбакана вместе с большинством музыкантов. Комонот прилетел к Южным вратам до рассвета, чтобы минимизировать тревогу от своего чешуйчатого вида, но все в городе знали, что он прибудет сегодня, и толпа собралась там с прошлой ночи. Представители короны были рядом, чтобы поприветствовать Ардмагара и обеспечить его и его свиту одеждой, когда они обратятся в людей. Комонот насладился спокойным завтраком. Утро было в самом разгаре, когда он отправился во дворец со своей свитой. Комонот отказался от лошади и настоял на том, чтобы пересечь город пешком, лично приветствуя людей – ликующих или нет, – выстроившихся вдоль улиц.
Видимо, он прибыл на Соборную площадь как раз тогда, когда Часы Комонота прозвенели в последний раз. Говорили, что они сыграли жутковатую механизированную шарманочную мелодию и королева станцевала джигу вместе с драконом. Те, кто это видел, настаивали, что это было похоже не на механизм, а на настоящий кукольный театр. Ни одна машина не могла устроить подобное представление.
Я бы поспорила: машина Ларса могла совершить такое, но, увы, сама я этого не видела.
Хотя Ардмагар был в ярко-голубом, его было трудно заметить в снующей туда-сюда толпе, размахивающей флагами. Его саарантрас был невысоким мужчиной. Те из нас, что поеживались от ветра на барбакане, были совсем не впечатлены.
– Он такой крошечный! – ворковал худощавый игрок на сакбуте. – Я мог бы раздавить его каблуком ботинка!
– И кто теперь таракан, Ард-ублюдок? – закричал один из моих барабанщиков, и достаточно громко.
Я сжалась, надеясь, что никто из важных персон не услышал. Почему слухи так быстро разносились по двору? Я сказала:
– Я не хочу слышать больше ни слова неуважения от вас – от любого из вас! – или будете играть на улице, пытаясь заработать на ужин. – Они одарили меня скептическими взглядами. – Виридиус полностью доверяет мне в этом вопросе, – уверила я их. – Если думаете, что я не всерьез, можете попытаться проверить.
Они взглянули на свои ботинки. Я поблагодарила святую Лулу, покровительницу детей и дураков, что никто, судя по всему, не собирался проверять мой блеф.
Я с ответственными за фанфары отправилась в зал приемов, он оказался до потолка забит аристократами Южных земель. Со своего насеста из галереи я видела, что граф Пезавольта из Ниниса и регент Самсама колонизировали четверть зала: первый оказался вычурным и шумным, второй мрачным и жестким. Я заметила даму Окра среди нинийцев. Она была тише остальных, так как прожила долгое время в Горедде.
Ардмагар ступил в дверный проем, и зал мгновенно затих. Генерал был таким же коренастым и щекастым, как Виридиус. Его темные волосы выглядели так, словно их намочили и зачесали назад. Они могут разметаться, когда высохнут. Тем не менее ястребиный нос и пронизывающий взгляд придавали ему величия. Он излучал энергию, словно охваченный каким-то внутренним огнем, который едва мог сдерживать. Сам воздух вокруг него, казалось, сиял, словно жар на городских улицах летом. Он нес свой колокольчик, как медаль, на тяжелой золотой цепи вокруг толстой шеи. Ардмагар поднял руку в знак приветствия, и комната задержала дыхание. Королева встала, принцесса Дион поднялась вместе с ней в восхищении. Глиссельда и Киггз, стоящие вместе слева, были всего лишь тенями, лежащими на периферии истории.
Мы, галерейные крысы, должны были разразиться фанфарами как раз в этот момент, но все замерли. Наверное, мои музыканты посчитали Комонота вблизи более впечатляющим.
Меня прошиб холодный пот.
Я вся тряслась, наполненная злобной какофонией эмоций: страх, гнев… отвращение. Но это варево из эмоций не было моим собственным.
Я закрыла глаза и увидела крошечную коробку воспоминаний, истекающую эмоциями, стоящую уже в луже из них. Жирные капли скатывались вниз по стенкам. Я не могла работать над праздником с чувствами мамы, которые она испытывала к Комоноту в своем сознании. Я поискала в голове… полотенце. Оно появилось на мысленный зов. Я протерла дно шкатулки, потом завернула ее в полотенце.
Хаос из эмоций исчез, и я открыла глаза. Комонот не прошел дальше по ковру к помосту. Его рука все еще была поднята, и он казался гипсовой статуей самого себя.
– Проснитесь, болваны! – прошипела я своим музыкантам. Они вздрогнули, словно вышли из транса, подняли инструменты и взорвались музыкой по моему сигналу.
Под звуки этих опоздавших фанфар генерал отправился в долгий путь к помосту, оставляя в воздухе позади себя сияние, совершая приветственные жесты рукой по сторонам и улыбаясь. Казалось, он подмигнул лично каждому из нас.
Комонот ступил вперед, поцеловал украшенную кольцами руку королевы и обратился к толпе резонирующим басом:
– Королева Лавонда. Принцессы. Собравшиеся здесь благородные люди. Я пришел сюда, чтобы почтить сорок лет мира между нашими народами.
Он подождал, пока аплодисменты затихнут. Выражение его лица было довольным, как у кошки.
– Знаете, почему драконы научились принимать человеческую форму? Мы меняемся, чтобы говорить с вами. Горло драконов огрубело от дыма, и мы не можем произносить ваши слова. Вы, со своей стороны, не можете узнать в Мутья язык. Именно драконий мудрец Голия, или Глимос, как зовут его в Порфири, нашел способ осуществлять это изменение почти тысячелетие назад. Он хотел поговорить с философами Порфири и основал могущественный университет для нашего народа. Это был первый случай, когда драконы учились у людей чему-то хорошему и полезному, но не последний. Голия фигурирует в нашей истории как один из величайших – так будет и со мной.
Аплодисменты снова сотрясли зал. Комонот подождал, засунув левую руку в пространство между пуговицами на своем атласном камзоле, словно собирался незаметно почесать живот.
– Идея перемирия пришла ко мне во сне, когда я был студентом в университете Голии, Данло Мутсейе. Мы, драконы, не видим снов. Я брал уроки по сновидениям, мы спали в облике саарантраи и каждый день рассказывали о виденных нами чудесах. Однажды ночью я увидел гору сокровищ, сияющую, как солнце. Я ступил к ней, чтобы пробежаться по ней пальцами. Но это было не золото, это были знания! И я осознал чудесную правду: знание может быть нашим сокровищем. Есть вещи, о которых человечество знает, а мы – нет, и наше завоевание не должно состоять только из грабежа и убийств, оно может стать нашим общим завоеванием незнания и недоверия.
Он начал вышагивать по помосту, делая жесты в какие-то определенные интервалы, словно он видел, как люди делали это раньше, и решил, что это ритуальный танец, который он мог бы выучить. Он сказал:
– Я рассказал о своем сне на занятии, и надо мной посмеялись: «Как выглядит знание? Как знание может быть ценным, если мы сами не можем его найти?» Но я знал правду, я верил в нее всем своим горящим нутром, и с того дня я жил только ради этого видения. Я стал могущественным ради него. Я выковал мир из стали. Я раздумывал, как лучше научиться вашему искусству, вашей дипломатии и способности собираться вместе, но при этом не терять необходимых качеств дракона. Это было нелегко.
Драконы меняются медленно. Мы все хотим лететь в своем направлении. Единственный способ вести их – это притащить других, машущих крыльями и пылающих, прямо к тому, что является правильным. Я вел переговоры с королевой Лавондой втайне, зная, что лучше будет ошарашить мирным договором мой народ, чем терпеть век дебатов в Кере. Я был прав.
Мирный договор был и продолжает быть успешным благодаря реформам с нашей стороны, и длительной доброжелательности – с вашей. Пусть мир продлится еще сорок лет или – если я посмею пожелать этого – сотню. Моя коллега уже будет давно мертва к тому времени, и я буду обращаться к вашим внукам, но я хочу, чтобы этот мир продлился до конца моих дней и даже дольше.
Собравшиеся аристократы колебались, смущенные таким небрежным напоминанием о своих коротких жизнях, но, в конце концов, зааплодировали. Королева направила Комонота к креслу, которое поставили для него между ней и принцессой Дион. Начался долгий скучный ритуал выражения почтения. Все в этом зале, от регента Самсама до Маленького Лорда Никто из Писки-на-Свином-пруду, ждали возможности встретиться с Ардмагаром Комонотом и поцеловать кольца на его толстых пальцах. Я заметила, что граф Апсига встал в очередь со всеми остальными, и ощутила мрачное удовлетворение.
Конечно же, бесконечная очередь приема требовала музыкального аккомпанемента. Я играла на лютне без медиатора, который забыла взять, и к обеду на моих пальцах появились волдыри.
Еще у меня разболелась голова. Головная боль началась с истекающей шкатулки воспоминаний и усилилась к часу дня.
– С вами все в порядке, учительница музыки? – спросил твердый голос из… я не могла определить, откуда. Я глянула на музыкантов, которые странным образом казались далекими. Их лица дрожали. Я моргнула.
– Она так побледнела! – произнес очень медленный голос, похожий на звук темного меда, протекающего через сито.
Я гадала, пропустить ли обед, а затем на меня обрушилось воспоминание матери.
Сто шестьдесят один дракон сидит в Главном Гнезде. Под нами: горы. Над нами: дождевые облака движутся на юго-запад к конечной отметке 0,0034.
Ардмагар читает лекции студентам и учителям Данло Мутсейе, когда появляется новый термин. Название сегодняшней лекции: «Коварная болезнь».