– Нет, неправда.
Он широко улыбнулся, потому что я вела себя нелепо. Подал мне руку и проводил в центр зала, в сердце паваны. Я не знала, где остановиться. Люсиан притянул меня к себе, наши ладони соединились на уровне плеч для первой позиции.
– Твой дудочник оказался особенным, – сказал он, когда начался променад.
– Он не мой дудочник, – сказала я грубее, чем стоило, учитывая намеки Гунтарда. – Он дудочник Виридиуса.
Мы сделали обход с левой стороны, а потом с правой. Киггз ответил:
– Я знаю, кем он приходится Виридиусу. Скажите своей виноватой совести отступить. Вы явно любите кого-то другого.
Я вздрогнула:
– Что вы под этим подразумеваете?
Он коснулся пальцем своего виска.
– Выяснял это. Не волнуйтесь. Я вас не осуждаю.
Не осуждает меня? В кого, по его мнению, я влюбилась? Я хотела знать, но не так сильно, чтобы добровольно поддерживать этот разговор. Я сменила тему:
– Как давно вы знаете графа Апсигу?
Киггз поднял бровь, мы медленно шли по кругу вправо.
– Он здесь примерно два года. – Киггз внимательно посмотрел на меня. – Почему вы спрашиваете?
Я показала на других танцоров в нашем кругу. Черный камзол Джозефа мелькал неподалеку, всего в двух шагах от нас.
– Он усложняет жизнь дудочнику Виридиуса. Я поймала его на избиении бедняги в гримерной.
– Я изучил прошлое Джозефа, когда он только приехал ко двору, – сказал Киггз, передав меня другому партнеру в обратном направлении в па-де-Сегош. – Он первый Апсига, выползший из высокогорья за три поколения. Считали, что этот род вымер, так что, конечно, мне было любопытно.
– Вам? Любопытно? – сказала я. – Трудно в это поверить.
Он наградил меня широкой улыбкой за такую наглость.
– Очевидно, его бабушка была последней в роду, и он возродил имя. Также ходят слухи, что в Самсаме у него есть незаконнорожденный сводный брат. Возможно, Ларс не просто слуга.
Я нахмурилась. Если Ларс был не просто случайным полукровкой-драконом, а семейным позором, это могло бы объяснить враждебность Джозефа. И все же я не могла избавиться от чувства, что все сложнее.
Киггз продолжал говорить. Я снова сосредоточилась на нем.
– В Самсаме строго относятся к незаконнорожденным. Здесь это просто неудобство для бедного бастарда, там оно пятнает всю семью. Самсамийцы большие почитатели святого Витта.
– «Твой грех пылает ярко через века?» – попыталась я угадать.
– «И в будущем на горизонтах всех твоих сыновей» – да. Хорошая цитата!
Он снова передал меня другому партнеру. Его глаза сверкали, напоминая мне принца Руфуса. Киггз наклонился и добавил искренне:
– Я понимаю, что ты проводишь опрос на эту тему, но советую тебе не спрашивать Ларса, каково быть бастардом.
Я вздрогнула, и наши взгляды встретились. Он тихо засмеялся, мгновение спустя мы уже оба смеялись. И что-то изменилось. Словно до этого момента я наблюдала за миром через мутный, намазанный маслом пергамент или дымчатое стекло, которое внезапно разбили. Все стало ясным и ярким, музыка взорвалась во всем своем величии. Мы застыли на месте, а вокруг кружилась комната. Киггз стоял тут, в центре всего этого, и смеялся.
– Мне… мне придется удовлетвориться твоим ответом, – заикаясь, произнесла я, внезапно смутившись.
Он обвел комнату широким жестом.
– Вот оно. Квинтэссенция бастардов. Ни минуты покоя. Танец за танцем, пока ноги не отвалятся.
Круг поменял направление в последний раз, напоминая нам обоим о том, почему мы здесь.
– К делу, – сказал Люсиан, – моя бабушка может думать, что за городом искать бесполезно, но мы с Сельдой считаем, что она не права. – Он склонился ближе. – Ты должна придерживаться плана. Мы всё обговорили и не можем позволить тебе отправиться туда одной.
Я удивленно отшатнулась:
– Вы не можете позволить мне отправиться одной куда?
– На поиски сэра Джеймса Пискода. Это небезопасно, – сказал он, беспокойно нахмурившись. – Я даже не уверен, что ты знаешь, куда идти. Ты ведь блефовала, когда сказала тем пожилым джентльменам, что государство знает, где они прячутся?
Я открыла рот, но мой оцепеневший разум не смог сформировать ни слова. Когда я написала, что стоит навестить рыцарей, я предлагала Киггзу отправиться на поиски, а не выдвигала свою кандидатуру!
Киггз положил руку мне на талию для последнего променада. Я чувствовала его дыхание возле уха.
– Я пойду с тобой. Это не обсуждается. Завтра никто нас не хватится. У тебя нет музыкальных программ, а самые важные люди запрутся на весь день на совещание – включая Сельду, к ее величайшему отвращению. Предлагаю выехать на рассвете, навестить рыцарей, и затем, в зависимости от того, насколько будет поздно…
После этих слов я ничего не слышала. В ушах гудело.
Как кто-то мог подумать, что я собираюсь отправиться на поиски дракона – неважно, одна или в компании? Я уже виновата в том, что по глупости обманом пробралась к рыцарям. Ничего, кроме неприятностей, из этого не выйдет. Все ошибочно судят обо мне. Они считают меня храброй и безрассудной.
Но глядя в темные глаза Киггза, я чувствовала себя немного безрассудной.
Нет: перестающей дышать.
– Ты сомневаешься, – сказал он. – Думаю, я знаю почему. – Я подозревала, что не знает. Он улыбнулся, вся комната словно сияла вокруг него. – Ты волнуешься, что это неприлично: мы вдвоем поедем без эскорта. Не вижу проблемы. Большая группа заставит рыцарей принять оборонительную позицию еще до нашего прибытия. А что касается приличий, ну… Моя невеста не волнуется, бабушке безразлично, леди Коронги отправляется навещать своего больного кузена на следующие пару дней. Я не наблюдаю больше никого, кто станет осуждать нас.
Ему было легко говорить, он принц. Я считала, что меня могут и будут осуждать. Леди Коронги возглавит этот хор. Ее отсутствие не станет помехой.
Мы кружили вокруг друг друга в финальном па-де-Сегош. Киггз сказал:
– Твой избранник не кажется ревнивым. Мы никого не обидим.
Ревнивым? Какой избранник? Увы, я снова не смогла произнести ни слова, а после было уже поздно. Павана подошла к концу, публика зааплодировала.
– На рассвете, – прошептал он, – встретимся у кабинета королевы. Выйдем через боковые ворота.
Люсиан отпустил меня. Моя талия казалась холодной там, где раньше были его теплые руки.
18
Я покинула бал почти сразу же после паваны, направившись в убежище своих покоев. Мне нужно было поухаживать за садом и поспать, если я собиралась рано вставать. Это были две важные причины уйти.
Но сбежала я не поэтому. Я не пошла к гротескам и не легла спать.
Конечности гудели от беспокойства. Я разделась, сложив гупелянд и платье с фанатичной аккуратностью, делая сгибы кулаками, словно складки могли успокоить меня. Обычно я не снимала на ночь рубашку, так как ненавидела смотреть на себя обнаженной, но сейчас я сняла ее, сложила, разложила заново, судорожно кинула на ширму, подняла и снова кинула.
Я ходила взад и вперед, потирая чешую на животе, гладкую, как зеркало, с одной стороны, и острую, как тысячи зубов, с другой. Вот кем я была. Вот. Это. Я заставила себя взглянуть на ленту из серебряных полумесяцев, жуткую линию, где чешуйки вырывались из моей плоти, словно зубы из десен.
Я была чудовищна. В мире были вещи, недоступные мне.
Я забралась в кровать, свернулась калачиком и заплакала, крепко зажмурив глаза. Перед глазами я видела звезды. Я не пошла в сад. Я была в месте без имени. Внезапно в неопределенном тумане моего разума появилась дверь. Меня пугал тот факт, что она могла вот так возникнуть, без моего ведома, но она оторвала меня от жалости к себе.
Дверь открылась. И я задержала дыхание.
Из-за нее выглянул Фруктовая Летучая Мышь. Я вздрогнула. Он так хорошо вел себя с тех пор, как я попросила его об этом, что я почти забыла о проблеме. Увидев его вне сада, я испугалась. Я не могла не думать о Джаннуле, о всех ее допросах и подглядываниях, о том, как она почти завладела моим разумом.
Лицо Фруктовой Летучей Мыши озарилось, когда он увидел меня. Казалось, он не интересовался тем, что было в моей голове, он просто искал меня. К моему ужасу, я оказалась голой в собственной голове. Силой мысли я это изменила.
– Ты нашел меня, – сказала я, разглаживая придуманное платье или уверяя себя, что оно тут есть. – Знаю, что я не приходила сегодня в сад. Я… я не могла сделать это. Я устала от необходимости ухаживать за ним. Я устала… быть этим.
Он протянул ко мне свои худощавые коричневые руки.
Я раздумывала над предложением, но не могла заставить себя добровольно окунуться в видение.
– Прости, – сказала я. – Сейчас все так сложно, и… – Я не смогла продолжить.
Мне придется закрыться от него. Я не знала, где найти силы сделать это.
Он обнял меня. Он был низким, даже не доходил мне до плеча. Я обняла его в ответ, прижала щеку к мягким темным пучкам волос и заплакала. Потом каким-то образом я уснула.
Киггз был ужасно весел для человека, который спал не больше четырех часов. Я не торопилась во время утренних процедур, решив, что нам некуда спешить, но он прибыл к кабинету королевы раньше меня, одетый в тусклые одежды простолюдина. Несмотря на это, никто все равно не принял бы его за крестьянина, если увидел бы близко: камзол был пошит слишком хорошо, шерсть оказалась слишком мягкой, а улыбка слишком яркой.
Рядом с ним стоял мужчина. Внезапно я поняла, что это Ларс.
– Он спрашивал о тебе прошлой ночью, после того, как ты ушла, – сказал Киггз, когда я подошла к ним. – Я сказал ему, что он может застать тебя этим утром до того, как мы уйдем.
Ларс пошарил в своем черном камзоле и вытащил большой сложенный лист пергамента.
– Я сделал это прошлой ночью для вас, госпожа Домбег, потому что не нашел другого способа… сказать спасибо. – Он торжественно передал мне пергамент, а потом удивительно быстро для такого большого человека исчез в коридоре.