– Пузырь для пирии, – сказала я.
– Но как ее зажечь? – выдохнул облачко пара запыхавшийся человек позади нас, этот голос принадлежал оруженосцу Фоуфо.
– Она сама зажигается, Маурицио. Смотри, – сказал Киггз, показывая на спусковой крючок механизма, принципа действия которого я не поняла.
– Умно, – сказал Маурицио. – Оруженосцы могли бы им воспользоваться – все могли бы. Эта штука почти лишает рыцарей работы.
Сэр Джеймс подошел посмотреть, в чем дело.
– Чушь! Машины ограничивают передвижение. Охота на драконов – не вопрос грубой силы, или мы бы сбивали их с неба требушетами. Это искусство, здесь нужно изящество.
Маурицио пожал плечами:
– Одна такая на нашей стороне не помешала бы.
Сэр Джеймс презрительно фыркнул:
– Мы могли бы использовать ее как приманку. Ничто не привлекает драконов так, как старые изобретения.
Снег посыпал сильнее, уже давно пора было уезжать. Мы попрощались. Маурицио настоял на том, чтобы помочь мне сесть на лошадь. Я сжалась, ощутив иррациональный страх того, что покажусь тяжелой.
– Такое облегчение после всех этих лет узнать, что ты оправилась от своего страха, – сказал он тихим голосом, сжимая мою руку, – и что ты выросла такой красивой!
– Ты беспокоился? – спросила я, тронутая его заботой.
– Да. Сколько тебе было, одиннадцать? Двенадцать? В таком возрасте мы все неуклюжи, и во что это выльется, непонятно. – Он подмигнул, хлопнул лошадь по крупу и махал, пока мы не исчезли из виду.
Киггз повел нас обратно к овечьей тропе, я подгоняла свою лошадь.
– Кажется, у тебя нет перчаток, – сказал Киггз, когда я приблизилась к нему.
– Со мной все будет в порядке. Мои рукава почти полностью закрывают руку, видите?
Он ничего не ответил, но стянул перчатки и передал их мне, посмотрев так, что я не смела отказаться. Они были теплыми. Я не осознавала, как замерзли мои пальцы, пока не надела перчатки.
– Ладно, я идиот, – сказал Киггз, когда мы проехали несколько километров в тишине. – Я собирался посмеяться над твоим страхом поездки после наступления темноты, но если снег будет продолжать так валить, то мы не сможем найти дорогу.
Я думала о противоположном: дорога теперь выделялась, две параллельные белые линии – снег наполнил следы от телеги. Но было почти темно. Это самая долгая ночь года, и тяжелый покров туч пытался сделать ее еще длиннее.
– В Райттерне был постоялый двор, – сказала я. – Остальные деревни слишком маленькие.
– Говоришь, как человек, не привыкший путешествовать с принцем! – засмеялся он. – Мы можем потребовать любой особняк по пути. Вопрос: который? Не Реми, если только не хочешь провести вечер с леди Коронги и ее кузиной, герцогиней-отшельницей. Если сможем добраться до Пондмер Парка, то сократим время в дороге утром. Завтра мне нужно кое-чем заняться.
Я кивнула, словно и у меня были дела. Уверена, что так и было, но я не могла вспомнить ни одного.
– Я весь день хотел тебе рассказать, – заметил Киггз, – что у меня есть еще мысли о том, каково быть бастардом, если хочешь послушать.
Я не могла не рассмеяться.
– Ты… правда? Ну, хорошо.
Он придержал поводья, чтобы наши лошади шли рядом. Люсиан не стал надевать капюшон, и снег ложился на его волосы.
– Возможно, ты посчитаешь меня эксцентричным, но я не могу перестать об этом думать. Никто никогда не спрашивает.
– Мой отец был самсамийским адмиралом. Моя мать, принцесса Лорель, была младшей дочерью королевы Лавонды и, согласно легенде, была упрямой и избалованной. Они сбежали вместе, когда ей было пятнадцать. В Самсаме разразился такой же жуткий скандал, как и здесь. Его понизили до капитана грузового судна. Я родился на суше, но часто бывал в море в детстве. Они не взяли меня с собой в последнее путешествие: за день до того, как они должны были отплыть из нинийского порта Асадо, они встретили даму Окра Кармин, которая убедила их позволить отвезти меня в Горедд, чтобы я встретился с бабушкой.
Я считала ее слабый дар предвидения глупым. Я была не права.
Он уставился на облака:
– Они погибли в ужасном шторме. Мне было пять лет, и мне повезло выжить, но сам я оказался в непонятном положении. Я даже не говорил по-гореддийски. Моя бабушка не сразу приняла меня. Тетя Дион мгновенно возненавидела меня.
– Ребенка собственной сестры? – воскликнула я.
Он пожал плечами. Его плащ хлопал на ветру.
– Само мое существование всех смущало. Что им было делать с неожиданным ребенком, его манерами низшего сословия – даже для самсамийцев – и ужасной этнической фамилией?
– Киггз – самсамийская фамилия?
Он печально улыбнулся:
– Она даже не Киггз, а Киггенстайн. «Режущий камень». Видимо, кто-то на семейном древе был каменотесом. Но все уладилось. Они привыкли ко мне. Я доказал им, что в чем-то хорош. Дядя Руфус, который провел многие годы при дворе Самсама, помог мне разобраться.
– Вы казались таким грустным, когда молились о нем сегодня утром, – вырвалось у меня.
Его глаза блестели в сумерках. На холоде дыхание Киггза превращалось в туман.
– Он оставил огромную дыру в этом мире, да. С этим сравнится лишь смерть моей матери. Но, видишь ли, я стремился к этому, представлял, как расскажу тебе об этом, потому что, мне кажется, ты поймешь.
Я задержала дыхание. Падал тихий снег.
– У меня такие смешанные чувства к ней. То есть я любил ее, она была моей матерью, но… иногда я сержусь на нее.
– Почему? – спросила я, хотя знала. Я испытывала именно это. Я едва могла поверить, что он скажет это вслух.
– Сержусь на нее за то, что бросила меня таким маленьким – возможно, ты тоже испытывала подобное к своей матери, – но также, к моему ужасу, за то, что она так безрассудно влюбилась.
– Знаю, – прошептала я в морозный воздух, боясь, что он услышит меня.
– Какой злодей может сердиться на мать из-за того, что она нашла любовь всей своей жизни? – Он издал самоуничижительный смешок, но в его глазах была печаль.
Я могла бы потянуться и коснуться его. Я этого хотела. Я покрепче взялась за поводья и уставилась на дорогу впереди.
– Вы не злодей, – сказала я. – Или мы оба были злодеями.
– Ммм. Подозреваю, что да, – беззаботно сказал он. Люсиан затих, и несколько мгновений слышны были только хруст снега под копытами и скрежет холодной кожи седла. Я взглянула на Киггза. От морозного воздуха его щеки покраснели. Он выдохнул на руки, чтобы согреть их. Люсиан посмотрел на меня, его взгляд был глубоким и печальным.
– Я не понимал, – сказал он тихо, – я судил ее, но не понимал.
Он отвел взгляд, постарался улыбнуться и оборвал это странное мгновение.
– Я, конечно, не стану жертвой такого же разрушительного импульса. Я настороже.
– И вы помолвлены, в любом случае, – добавила я, пытаясь говорить беззаботно, потому что боялась, что он услышит биение моего сердца. А оно колотилось очень громко.
– Да, эта хорошая страховка от неожиданностей, – сказал он хриплым голосом. – Это и вера. Святая Клэр не дает мне сбиться с правильного пути.
Ну конечно.
Мы ехали в тишине. Я закрыла глаза. Снежинки опускались на мои щеки. На мгновение я позволила себе представить, что у меня нет драконьей чешуи, а Люсиан не скован уже данными обещаниями. Там, в морозной тьме, под бесконечным открытым небом, это могло бы быть правдой. Никто не видел нас, мы могли бы быть кем угодно.
Оказалось, что кто-то все же нас видел, кто-то способный различать теплые предметы в темноте.
Я ощутила горячий порыв ветра на коже, почувствовала серный запах и, открыв глаза, увидела, как дедушка во всей своей ужасной рептильной громадности приземляется на заснеженную дорогу перед нами.
20
Моя лошадь встала на дыбы, и я упала на землю, прямо на спину, в снег. Удар выбил весь воздух из моих легких.
Киггз сразу же соскочил с лошади, вытащил меч, встав стеной между мной и серной тьмой, мускулистыми сложенными крыльями на фоне неба. Он протянул назад левую руку, пытаясь нащупать мою, чтобы помочь мне подняться. Я заставила себя сесть, вложить руку в его, втянуть воздух в легкие и встретиться с ужасным чудовищем – своим дедом.
К моему потрясению, я узнала Имланна, несмотря на то, что темнота наступала быстро. Не по нелепому описанию Ормы, а благодаря матери, точнее, коробке воспоминаний, которая выпустила дым в моей голове. Я узнала контуры его покрытой иглами головы, изгиб змеиной шеи, напоминающий изгиб шеи Ормы…
Орма. Черт. Точно. Левой рукой я начала шарить по шее, пытаясь нащупать нить с серьгой Ормы, потому что Киггз все еще держал правую. Он выступил вперед, снова закрывая меня, и сказал:
– Вы нарушаете Мирный Договор Комонота – если только у вас нет документов, чтобы доказать обратное!
Я поморщилась. Было легко считать драконов свирепыми клерками, когда перед тобой не было огромного вспыльчивого представителя этого вида, дышащего серой в лицо. Я нашла серьгу, нажала на крошечный рычажок и убрала ее обратно под одежды.
Орма убьет меня. Но я надеялась, что сначала он мне поможет.
Дракон закричал:
– Ты пахнешь сааром!
Он имел в виду меня. Я поежилась. Киггз, не понимающий Мутья, воскликнул:
– Отойди! Немедленно вернись в форму саарантраса!
Имланн проигнорировал это требование, уставившись на меня черными глазами-бусинами, и проскрежетал:
– Кто ты? На чьей ты стороне? Ты шпионила за мной?
Я не ответила. Я не знала, что делать. Имланн считал меня саарантрасом. Киггз решит так же, если узнает, что я говорю на Мутья? Я смотрела на снег.
Киггз размахивал мечом. Ведь это так нам поможет.
– Ты притворяешься глухой, – закричал мой дедушка. – Что мне сделать, чтобы заставить тебя услышать? Может, убить этого раздражающего маленького принца?
Я вздрогнула, и саар засмеялся, если только человек мог посчитать это смехом. Было больше похоже на карканье, жуткий победный вопль.
– Я задел за больное! Ты же не привязалась к простому человеку? Возможно, я все-таки не убью тебя. У меня еще есть друг в совете Цензоров. Возможно, я позволю ему вывернуть тебя наизнанку.