Меня охватила ненависть. Я отчаянно хотела подавить это чувство. Словно лиса в капкане, я бы отгрызла свою ногу, чтобы сбежать. Я вытащила маленький кинжал из подола плаща и ударила себя по руке.
Кинжал отскочил, но успел ранить нежную человеческую кожу рядом с чешуей. Я сжала губы, чтобы подавить крик удивления, но мой тупой нож не прорезал кожу. В следующий раз я стала резать чешую боковой стороной клинка, что трудно было сделать тихо. Сталь соскальзывала и искрила. Я могла бы развести огонь с помощью этих искр. Я хотела сжечь весь мир.
Нет: я хотела потушить огонь. Я не могла жить, так сильно ненавидя себя.
Ужасная идея расцвела во мне, как мороз на стекле. Я сжала и разжала запястье, чтобы край чешуи приподнялся. Я сунула нож под кончик одной чешуйки. Что, если я попробую их вытащить? Они вырастут снова? Если на руке останутся шрамы, станет ли это худшим вариантом?
Я попробовала, но чешуя не поддалась. Я работала ножом медленно, вперед и назад, словно снимала шелуху с лука. Было больно, и все же… Я ощутила, как ледяной холод накрыл мое сердце, потушив огонь стыда. Я сжала зубы и попыталась сильнее. Уголок отошел. Я согнулась от боли и резко втянула ледяной воздух сквозь зубы. Я снова ощутила мороз в себе, и он стал облегчением. Я не могла испытывать ненависть, когда моя рука так болела. Я крепко зажмурилась и потянула последний раз.
Мой крик заполнил крошечную комнатку. Я, плача, прижала к себе руку. Темная кровь заполнила место, где раньше была чешуйка. Теперь она сияла на конце моего ножа. Я скинула ее в дыру уборной. Она блеснула в последний раз.
На одной моей руке было две сотни чешуек. Я не могла этого сделать.
Орма однажды сказал мне, что, когда драконы только научились принимать человеческую форму, века назад, некоторые были склонны вредить себе, разрывая плоть зубами, потому что оказались не готовы к человеческим эмоциям. Им легче было бы пережить физическую боль, чем умственные муки. Это одна из многих причин, по которой они так сдерживали свои человеческие эмоции.
Если бы я только могла так поступить. Это не помогало.
Солдаты начали стучать в двери в ответ на мой крик. Как долго я пробыла тут? Меня настиг холод: я поежилась, убрав нож и обернув свое кровавое запястье лентой от рубашки. Я собрала все свое чувство достоинства и открыла дверь.
Мой стражник грозно смотрел на меня из-под забрала шлема.
– Королева Лавонда и Ардмагар Комонот проснулись и ждут вас, – рявкнул он. – Святой Маша и святой Даан, что вы там делали?
– Женские дела, – сказала я, заметив, как он отшатнулся при упоминании того, что нельзя упоминать.
Даже моя человеческая сторона пугала людей. Я проскользнула мимо него, испытывая ненависть к этому факту. Где-то в моем сердце все еще горело пламя.
22
К моему прибытию Киггз уже вкратце рассказал обо всем королеве и Комоноту и отправился в постель. Его отсутствие было словно ударом в живот.
Кабинет королевы напоминал мне отцовский, хотя здесь было меньше книг и больше античных статуй. Королева сидела за широким столом, именно там, где расположился бы мой отец. Ардмагар Комонот занял подобный трону стул у окна. Позади него небо начинало розоветь. Они оба прибыли с охраной, вставшей вдоль стен, словно защищающей книги от наших загребущих рук. Нам, троим преступникам, не предложили сесть.
Я испытала облегчение, что никто не подумал уведомить моего отца. Он был бы зол на меня, но, возможно, остальным это было не так очевидно. Возможно, они боялись, что он обратит свой зловещий взгляд юриста на них.
Орма не выказывал никакого беспокойства из-за моего долгого отсутствия, хотя достаточно громко втянул воздух, когда я подошла ближе. Он заметил, что у меня шла кровь. Я не собиралась это обсуждать.
– Одна просьба, – сказал Орма, заговорив первым, без очереди. – Исключите Базинда из этого процесса. Переложите его вину на меня. Он новокожий, неопытный и необычайно глупый. Я должен учить его, он просто следовал за мной.
– Согласен, – сказал Комонот, поднимая обвисший подбородок. – Новокожий Базинд, вы свободны.
Базинд отдал честь Ардмагару и ушел, даже не кивнув королеве.
– Принц Люсиан рассказал нам о вашей встрече с драконом Имланном, – сказала королева, провожая новокожего хмурым взглядом. – Я бы хотела услышать вашу версию, мисс Домбег.
Я рассказала все, что могла, подчеркивая нашу верность миру и желание узнать правду, чтобы лучше защитить Ардмагара.
Королева слушала бесстрастно. Комонот, казалось, был тронут, что мы решили разобраться с этой угрозой. Их следовало поменять местами: Комонот, сочувствующий человек, и королева Лавонда, лишенный эмоций саар. Возможно, эти качества помогли им достичь соглашения после веков недоверия и войн. Каждый видел что-то знакомое в другом.
– Мисс Домбег фактически не нарушила Договор, – сказала королева. – Я не вижу причин задерживать ее. Владение устройством передачи противозаконно, но я готова закрыть на это глаза, если она отдаст его.
Я сняла сережку со шнурка на шее и передала Орме.
Комонот обратился к нему.
– По правилам, я должен лишить тебя звания ученого и разрешения на путешествия из-за несанкционированного превращения. Однако я впечатлен твоей инициативой и желанием защитить своего Ардмагара.
Я определенно добавила красок в эту часть истории. Орма отдал приветствие Небу, как полагалось саару.
– Я отказываюсь наказывать тебя, – сказал Комонот, косо взглянув на королеву, чтобы оценить ее реакцию на его великодушие. Она казалась просто уставшей. – Мы обсудим лучший вариант действий на совете. Один недовольный не представляет действительной угрозы для меня, благодаря отличной системе безопасности наших хозяев, но он все равно нарушает Мирный Договор, и его должны схватить.
Орма снова отсалютовал и сказал:
– Ардмагар, могу я воспользоваться этой неожиданной аудиенцией, чтобы подать личную петицию?
Комонот согласился, махнув толстыми пальцами. Королева и ее сопровождающие отправились на завтрак, оставив Комонота и Орму с маленькой свитой. Я тоже собиралась уйти, но рука Ормы на моем локте удержала меня.
– Вы можете отпустить и свою свиту, Ардмагар? – спросил он.
Ардмагар согласился, к моему удивлению. Наверное, Орма казался особенно безвредным, несмотря на печально известного отца.
– Все в арде, – сказал Орма. – В это вовлечены Цензоры, и я не хотел…
– Я не думаю, что ваша семья может опуститься еще ниже, – сказал Ардмагар. – Быстрее, если можно. Я понял, что это тело раздражается без завтрака.
Орма прищурился, глядя через очки.
– Цензоры преследовали меня шестнадцать лет: меня неустанно проверяли, наблюдали за мной, снова проверяли, мои исследования саботировали. Сколько еще это будет длиться? Когда они поймут, что я такой, каким должен быть?
Комонот настороженно поерзал на сиденье.
– Это вопрос к Цензорам, ученый. Они вне моей юрисдикции: в действительности я так же в их власти, как и ты. Так должно быть. Их нейтралитет удерживает нас, когда мы опускаемся до поведения обезьян.
– Вы ничего не можете сделать?
– Ты кое-что мог бы сделать: добровольная эксцизия. Я сам записался на такую почти сразу по возвращении. – Он постучал по своей большой голове. Из-за облепивших его голову волос он был похож на покрытый водорослями камень. – Весь эмоциональный мусор уберут. Это неожиданно освежает.
Орма боялся показаться взволнованным. Я надеялась, что желваки, двигающиеся под его челюстью, заметны лишь мне.
– Это не подойдет, Ардмагар. Они неизбежно стирают и воспоминания, это навредит моим исследованиям. Но что, если я выслежу Имланна? – Казалось, Орма не знал, когда нужно остановиться. – Разве это не докажет мою верность, или государство не окажется у меня в долгу…
– Государство так не оплачивает долги, как тебе хорошо известно, – ответил Комонот.
От быстроты его ответа у меня волосы на затылке встали дыбом. Он лгал.
– Базинда не должно здесь быть, – рявкнула я. – Эскар четко дала понять, что это одолжение его матери за то, что та сдала мужа.
– Я не помню о таком случае, но это точно не политика, – сказал Комонот, и в его голосе прозвучало предупреждение.
– Серафина, – сказал мой дядя. Его рука зависла над моей.
Я проигнорировала его, я еще не закончила.
– Отлично. Называйте это исключительным обстоятельством, но разве нельзя сделать исключение и для моего дяди, который ничего…
– Ученый Орма, кто это? – спросил Ардмагар, внезапно встав на ноги.
Я повернулась к дяде с открытым ртом. Его глаза были закрыты, а пальцы сведены перед подбородком, словно в молитве. Он сделал глубокий вдох через нос, открыл глаза и сказал:
– Серафина, дочь моей безымянной сестры, Ардмагар.
Глаза Комонота округлились:
– Не… не с тем…
– С ним, да. Человеком, К…
– Не произноси его имя, – приказал Ардмагар, внезапно став самым бесстрастным из саарантраи. Он раздумывал мгновение. – Ты доложил, что она умерла бездетной.
– Да, я так доложил, – сказал Орма. Мое сердце разбилось, когда я услышала тон его голоса.
– Цензоры знают, что ты соврал, – проницательно заметил Ардмагар. – Это свидетельство против тебя. Вот почему они не отпускают тебя. Странно, что об этом не доложили в Кер.
Орма пожал плечами:
– Как вы заметили, Ардмагар, Цензоры не держат перед вами ответа.
– Нет, но ты – да. Твоя виза ученого аннулирована, саар, с этого момента. Ты вернешься домой и подвергнешься эксцизии. Если ты не появишься у хирургов через неделю, результатом станет объявление magna culpa[28]. Ясно?
– Да.
Комонот оставил нас. Я повернулась к Орме, переполненная яростью, ужасом и грустью, и мгновение не могла произнести ни слова.
– Я думала, что он знает, – воскликнула я. – Эскар знала.
– Эскар была с Цензорами, – мягко сказал Орма.
Я вскинула руки в полном отчаянии, вышагивая взад и вперед вокруг него. Орма застыл, молча уставившись в пустоту.