– Я слышал тебя, искал тебя и нашел тебя. Я потянулся к тебе через пространство, чувства и законы природы. Не знаю, каким образом.
– Ты с другими таким образом разговариваешь? Другие говорят с тобой? – Мой страх растаял. Он был таким невинным.
Он пожал плечами.
– Я знаю лишь троих других итьясаари в Порфири. И ты тоже их знаешь: они здесь. Ты назвала их Тритоном, Мизерер и Человеком-пеликаном. Никто из них не говорит со мной мысленно, но также никто из них не звал меня. Только ты.
– Когда я позвала тебя?
– Я услышал твою флейту.
Прямо как Ларс.
– Мадамина, – сказал он. – Я должен поспать. Мой дедушка волнуется.
Он отпустил меня и поклонился. Я неуверенно поклонилась в ответ и затем взглянула на горящую коробку. Пандовди пускал пузыри под водой и раздраженно ударил хвостом, отправив коробку обратно ко мне. Теперь у меня ужасно болела голова. Я не могла откладывать разбирательство с коробкой. Воспоминание явно нахлынет на меня против моей воли, если я буду подавлять его, как и то, другое. Я взглянула на Абдо, но он свернулся калачиком и заснул под огромной скунсовой капустой. Я направила коробку к берегу с помощью крепкого стебля камыша.
Коробка взорвалась при моем прикосновении пиротехнической истерией. Я давилась дымом, гадая, как я могла ощущать на вкус гнев и чувствовать запах зелени на коже.
Я вырываюсь из горы и лечу на солнце. Мой хвост бьет и погребает выход под лавиной. Общая масса двенадцати генералов преодолеет этот ледяной обвал: я купила себе только день. Я не должна тратить его впустую. Я лечу на восток вместе с ветром, направляясь через низкие линзовидные облака к леднику.
Под ним есть пещера. Сумею ли до нее добраться? Я слишком близко пролетаю над известковой водой. Холод обжигает мой живот. Я отталкиваюсь от морены – вмерзших в лед обломков горных пород – и быстро поднимаюсь, чтобы избежать острых вершин ледника, таких острых, что они могут выпотрошить меня.
Я слышу рев и грохот позади, высоко в горах. Генералы и мой отец освободились, но я лечу достаточно быстро. Слишком быстро: я врезаюсь в край ледника, и куски сланца рассыпаются по поверхности утеса. Я волнуюсь, что они заметят раздавленный лишайник. Извиваясь, пробираюсь в пещеру. Голубой лед тает от прикосновения к моему телу, облегчая движение.
Я слышу, как они с криками пересекают небо. Я забираюсь глубже, чтобы не выпускать слишком много пара и тем самым не выдать себя.
Лед охлаждает мои мысли и конденсирует рациональность. Я услышала и увидела то, что не должна была: мой отец и одиннадцать генералов говорили вместе на его горе сокровищ. Нужно копить слова, сказанные на горе сокровищ, согласно древней пословице. Они могли бы убить за подслушивание.
Хуже: они говорили о предательстве. Я не могу копить такие слова.
В пещере у меня начинается клаустрофобия. Как квигутлы сидят, вжавшись в трещины, и не сходят с ума? Или, возможно, они и так безумны. Я отвлекаюсь, вспоминая о своем маленьком брате, который учится в Нинисе. И если он останется там, о самом быстром пути обратно в Горедд, и о Клоде, которого люблю. Я не чувствую любви, когда принимаю естественную форму, но я помню ее и хочу вернуть. Огромное пустое пространство, где раньше было чувство, заставляет меня извиваться от дискомфорта.
Ох, Орма. Ты не поймешь, что произошло со мной.
Наступает ночь: светящийся голубой лед темнеет и становится черным. Пещера слишком узкая, чтобы развернуться – а я не такая стройная и змееподобная, как некоторые – поэтому я вылезаю задом, шаг за шагом, назад по скользкому проходу. Кончик моего хвоста показывается в ночи.
Я чувствую его запах слишком поздно. Отец кусает меня за хвост, чтобы вытащить меня, потом кусает снова, за шею, в наказание.
– Генерал, верните меня в ард, – говорю я, выдерживая еще три укуса.
– Что ты слышала? – рычит он.
Нет смысла притворяться, что я ничего не слышала. Он не воспитывал меня непробиваемой дурой, и мой запах в проходе давно рассказал ему, что я слушаю.
– Что генерал Акара проник к рыцарям Горедда и его действия привели к их изгнанию. – Это меньшее, мой собственный отец является частью предательской группы заговорщиков, строящих козни против нашего Ардмагара. Мне противно произносить это вслух.
Он выплевывает огонь на ледник, из-за чего вход пещеры обрушивается.
– Я мог бы похоронить тебя там заживо. Я этого не сделал. Знаешь, почему?
Трудно все время стоять в подчинительной позе, но мой отец не ждет другого поведения от своих детей и весит в несколько раз больше меня. Но настанет день, когда сила интеллекта будет цениться больше, чем мощь. Это мечта Комонота, и я верю в нее, но сейчас я склоняю голову. Драконы медленно меняются.
– Я позволю тебе жить, потому что знаю, что ты не расскажешь об услышанном Ардмагару, – говорит он. – Ты никому не расскажешь.
– И каково основание для такой уверенности? – Я еще сильнее склоняюсь, убеждая, что не представляю никакой угрозы.
– Твоя фамильная верность и честь должны быть достаточным основанием, – кричит он. – Но ты признаешь, что у тебя нет ни того ни другого.
– А что насчет моей верности Ардмагару? – или его идеям, в крайнем случае.
Отец выплевывает огонь на мои пальцы. Я отпрыгиваю назад, но ощущаю запах горелых когтей.
– Тогда послушай, Линн: мои союзники среди Цензоров говорят, что у тебя неприятности.
Я не получала никакого официального предупреждения, но ждала его. Мои ноздри раздуваются, и я поднимаю шипы на голове в защитной позе.
– Они сказали почему?
– Они собирают доказательства, но неважно, что ты сделала – или кого увидела, или скольких – твое слово против моего. Я назову тебя опасным отклонением.
В действительности я и есть опасное отклонение, но до этого момента я являлась опасным отклонением, которое разрывалось от желания вернуться в Горедд. Больше не разрываюсь.
Мой отец забирается по леднику, чтобы было легче взлететь. Лед ослабел от летнего таяния: куски размером с мою голову сыплются из-под его когтей, летят вниз и разбиваются на осколки. Разрушение повлияло на сам ледник. Я вижу глубокую трещину во льду.
– Забирайся, птенец, – кричит он. – Я отведу тебя к матери. Ты больше не отправишься на юг. Я позабочусь о том, чтобы Кер отменил твои визы.
– Генерал, вы мудры, – говорю я высоким голосом, имитируя щебетание только что вылупившегося детеныша. Я не карабкаюсь, я завершаю вычисления. Я должна задержать его. – Верните меня в ард. Если я не отправлюсь снова на юг, разве не время завести мне партнера?
Отец добрался до вершины ледяного утеса. Он изгибает шею. Мускулы перекатываются под его кожей. За ним поднялась луна, отчего его сияние великолепно. Он пугает. Я сжимаюсь, практически искренне. Мне нужно разобраться еще с несколькими векторами и трением. Станет ли трение другом или врагом? Я незаметно расправляю крыло, пытаясь точнее определить температуру.
– Ты дочь Имланна! – кричит он. – Ты могла бы заполучить любого из генералов, которых видела сегодня. Можешь получить их всех, в каком захочешь порядке.
Трудно заставлять его говорить, когда открываешь рот от удивления. Я отшатываюсь, чрезмерно пораженная, что неестественно для дракона, но мой отец принимает это как должное.
– Я все организую, – говорит он. – Ты не самая сильная самка, но летаешь хорошо, и у тебя здоровые зубы. Для них будет честью соединить свой род с моим. Только пообещай, что разобьешь слабые яйца до вылупления: мне стоило так поступить с яйцом Ормы.
Ох, Орма. Только по тебе я буду скучать.
Я выпускаю быстрый точечный шар пламени, целясь в слабую опору под ледяной стеной. Ее взрыв разрушает баланс. Расщелина за моим отцом ширится, лед кричит, когда от ледника откалывается кусок. Я отпрыгиваю назад, с пути летящего льда, и ползу вниз по леднику, перепрыгивая через булыжники, пока мне не удается взмыть в воздух. Ловлю потоки ветра от падающего ледника и по спирали поднимаюсь вверх. Мне нужно лететь так быстро, как только могу, куда-нибудь прочь, но у меня не получается заставить себя. Я должна увидеть сотворенное мной: это моя боль, я заслужила ее, и я буду носить ее с собой до конца дней.
Это то, что заслуживает каждый из нас.
Согласно моим вычислениям, лед под его теплым телом был слишком мягким и скользким для того, чтобы зацепиться когтями. Он не смог оттолкнуться вовремя. Он забрался обратно в расщелину. Кусок острого льда с вершины, который я не учла в вычислениях, упал на него, придавив крыло. Возможно, проткнул его. Я летаю кругами, пытаясь понять, убила ли я своего отца. Я ощущаю запах его крови, как запах серы и роз, но он рычит и бьется, и я понимаю, что он жив. Я включаю все устройства квигутлов и кидаю их на его тело. Они мерцают в лунном свете. Я решаю, что кто-то может принять их за сокровища с высоты. Его найдут.
Я снова лечу по кругу, прощаясь с Танамутом – горами, небом, водой, драконами. Я разбила свою семью, предала своего отца, нарушила свои обещания, все уничтожила. Теперь я предательница.
Ох, Орма. Держись от него подальше.
Занавески у кровати танцевали призрачную сарабанду в теплых воздушных потоках. Какое-то время я смотрела на них в упор, ничего не видя, ощущая себя выжатой и бескостной.
Каждое последующее воспоминание заполняло пробелы моего непонимания. То первое, такое давнее, насильно взрастило чешую из моей кожи, открыв мне глаза, и разрушило мой мир, возможно, навсегда. Следующее заставило меня ненавидеть бездумный эгоизм матери. Теперь я могла признаться себе в этом. Я завидовала ей после третьего, но теперь… что-то изменилось. Не она – она умерла и не менялась – я. Я изменилась. Я крепко прижала больное левое запястье к груди, осознавая природу этого изменения.