В любви я испытал тысячи сожалений,
Тысячи раз я хотел изменить прошлое.
Я знаю, любовь моя, что вернуться нельзя,
нельзя избавиться от нашей ноши,
Мы должны идти вперед, несмотря на тяжесть на сердце,
В любви я испытал тысячи сожалений,
Но я никогда не буду сожалеть о тебе.
И тогда песня отпустила меня, и я смогла импровизировать снова, мои круги становились шире и шире, пока я снова не наполнила мир своей музыкой.
Я открыла глаза и увидела зрителей с открытыми ртами, словно они надеялись удержать вкус последней звенящей ноты. Никто не хлопал, пока я не встала, и затем аплодисменты стали такими оглушительными, что я отшатнулась. Я сделала реверанс в изнеможении и восторге.
Подняв взгляд, я увидела отца. Я даже не осознала, что он здесь. Он был бледен, как и после похорон, но теперь я по-другому истолковала его выражение лица. Он не злился на меня. Это была боль и стальная решимость не позволить ей завладеть собой. Я отправила ему воздушный поцелуй.
Киггз и Сельда расположились слева, причиняя боль мне самой. Они улыбались и махали. Они были моими друзьями, оба, каким бы сладко-горьким это чувство ни было. Позади дама Окра Кармин стояла вместе с Ларсом и Абдо, который прыгал от счастья. Они нашли друг друга, мы все нашли.
Игра на похоронах утомила меня, но в этот раз все было по-другому. Меня окружали друзья, и двор что-то отдал мне в ответ своими аплодисментами. На какое-то мгновение мне показалось, что мое место здесь. Я снова сделала реверанс и ушла со сцены.
Неумолимый жернов ночи стер нашу бдительность в пыль. К третьему часу я поняла, что надеялась: кто-то ударит Комонота ножом, просто чтобы мы уже закончили со всем этим и пошли спать. Было трудно присматривать за ним, когда тот сам словно не уставал. Он танцевал, ел, пил, болтал с принцессой Дион, смеялся в удивлении, глядя на танцоров пигегирии, и в нем все еще оставалась энергия трех обычных мужчин.
Я услышала, как колокол прозвонил четвертый час ночи, и решила спросить моих товарищей, могла ли я улизнуть и немного поспать, когда сам Киггз ступил на открытое пространство рядом со мной и взял меня за руку.
– Павана! – вот и все, что он сказал и, улыбаясь, потянул меня на променад.
Мой уставший мозг перестал обдумывать танцы, но музыка стала четче, как и пламя свечей, грациозные танцоры, и вся комната. Киггз был лучше кофе.
– Я начинаю думать, что мы беспокоились зря, – сказала я, ступая с большей энергией, чем мгновение назад.
– Я с радостью поверю, что мы ошиблись, как только Комонот окажется в безопасности дома, – ответил Киггз. В его глазах застыла усталость. – Не плати Пау-Хеноа, пока он не перевезет тебя на другую сторону.
Я попыталась отыскать Ардмагара среди танцоров, и в этот раз его тут не было. Наконец, я заметила, что он оперся о стену, с бокалом вина в руке. Его глаза казались немного остекленевшими. Он начал уставать? Это хорошие новости.
– Где принцесса Глиссельда? – спросила я, не заметив ее.
Киггз передал меня другому партнеру.
– Либо спит, либо обсуждает что-нибудь с бабушкой. Она собиралась сделать и то и другое, но я не понял, в каком порядке.
Возможно, я все-таки смогу поспать. Но прямо сейчас я этого не хотела. Я не хотела, чтобы этот танец закончился или чтобы Киггз отпустил мою руку. Я не хотела, чтобы он отводил взгляд, не хотела жить каким-то другим мгновением.
Во мне пробудилось чувство, и я позволила ему это сделать, потому что чем может оно навредить? В его жизни осталось лишь тридцать два такта адажио. Двадцать четыре. Шестнадцать. Еще восемь тактов моей любви к тебе. Три. Два. Один.
Музыка умолкла, и я отпустила Люсиана, но он не отпустил меня.
– Минутку, Фина. У меня кое-что для тебя есть.
Он подвел меня к сцене, вверх по ступенькам и за кулисы, где я провела бо́льшую часть вечера. В углу стояла фляжка Глиссельды с кофе, уже давно опустевшая. Рядом с ней находился маленький сверток, завернутый в ткань. Его я не трогала, не зная, кому тот принадлежит. Киггз поднял сверток и отдал мне.
– Что это?
– Очевидно, ты не узнаешь, пока не откроешь, – сказал он, и его глаза засияли в тусклом свете. – С Новым годом!
Это был тонкая книга в переплете из телячьей кожи. Я открыла ее и рассмеялась.
– Понтеус?
– Неповторимый. – Он стоял прямо рядом со мной, словно чтобы читать поверх моего плеча, не касаясь моей руки. – Это его последняя книга «Любовь и работа», та, что я упоминал ранее. Она, как можешь догадаться, о работе, но также о мыслях и самопознании, и что в жизни хорошо и…
Киггз умолк. Конечно, в названии было еще одно слово. Оно словно комок застряло между нами.
– И правда? – спросила я, посчитав это нейтральной темой и слишком поздно поняв, что это совсем не так.
– Ну да, но я хотел сказать о дружбе. – Он улыбнулся, извиняясь. Я снова взглянула на книгу. Люсиан добавил: – И счастье. Вот почему его считают сумасшедшим. Порфирийские философы все подписывают договор о том, что будут несчастны.
Я не могла не рассмеяться, и Киггз тоже засмеялся, а Гунтард, который как раз находился посреди своего соло на шалмее, сердито посмотрел на нас, хихикающих за кулисами.
– Теперь мне стыдно, – сказала я. – Потому что у меня ничего нет для вас.
– Не смеши меня! – яростно ответил он. – Ты сделала всем нам сегодня большой подарок.
Я отвернулась, ведь мое сердце болезненно билось, и увидела через щель между занавесками, что дама Кармин стоит в дверном проеме на другой стороне зала и лихорадочно машет длинным зеленым рукавом.
– Что-то происходит, – сказала я.
Киггз не стал спрашивать что, но последовал за мной вниз по ступеням, через вихрь танцоров в коридор. Там дама Окра Кармин тянула за руку Комонота, мешая ему пойти куда-то, в то время как стражники улыбались, колеблясь рядом, не зная, чью сторону принять.
– Он говорит, что идет спать, но я не верю ему! – крикнула она.
– Спасибо, посол, – ответил Киггз, не зная, почему дама Окра была вовлечена во все это. Мне придется придумать причину. И снова вся тяжесть этой ночи обрушилась на меня.
Комонот, скрестив руки на груди и сжав челюсти, смотрел, как дама Окра присела в саркастическом реверансе и вернулась на праздник.
– Теперь, когда мы избавились от этой безумной женщины, – сказал он, – можно мне отправиться по делам?
Киггз поклонился.
– Сэр, боюсь, я должен настоять на том, чтобы вы взяли с собой стражника или двоих. Этим вечером у нас есть причины беспокоиться о вашей безопасности и…
Комонот покачал головой:
– Все еще считаешь, что против меня плетется заговор, Серафина? Хотел бы я посмотреть на твое воспоминание. Твоя паранойя в этом вопросе чуть ли не заставляет меня оглядываться через плечо. Это еще одна реакция человеческого тела, не так ли? Страх темноты и неизвестного? Страх драконов?
– Ардмагар, – сказала я, сильно встревоженная его бесцеремонным упоминанием о моем материнском воспоминании, – пожалуйста, просто пойдите нам навстречу в данной ситуации.
– У вас практически нет причин настаивать на этом.
– Мир зависит от того, будете ли вы вести драконов, – умоляла я. – Мы много чего потеряем, если что-то случится с вами.
Его взгляд стал проницательнее.
– Знаете еще, от кого он зависит? От королевского дома Горедда – а один из принцев, если я правильно помню, недавно был убит. Вы так же по-ястребиному бдительно наблюдаете за своими, как и за мной?
– Конечно, – ответил Киггз, но вопрос явно застал его врасплох. Я видела, что он пытался вспомнить, где находилась его бабушка, тетя и кузина, и пришел к тревожному заключению, что не знает, где они.
– Знаю, что вы не знаете, где ваша тетушка, – сказал Ардмагар, обескураживающе ухмыляясь.
Мы с Киггзом уставились на него в ужасе.
– Что вы имеете в виду, Ардмагар? – спросил Киггз. Его голос дрожал.
– Просто то, что вы не так наблюдательны, как думаете, – ответил Комонот, – и что… – внезапно он умолк, побледнев, – всем сверкающим клянусь, я так же глуп, как и вы.
Он побежал. Мы с Киггзом последовали за ним по пятам. Киггз крикнул:
– Где она?
Ардмагар повернул на большую мраморную лестницу, перепрыгивая через две ступеньки.
– Кого ассасин хотел убить, – крикнул Комонот, – прежде чем напал на Серафину?
– Где тетя Дион, Ардмагар? – крикнул в ответ Киггз.
– В моих покоях! – ответил саар, теперь задыхаясь от бега.
Киггз пронесся мимо него вверх по лестнице в дворцовое крыло королевской семьи.
32
Мы с Комонотом добрались до его покоев одновременно. Киггз прибыл до нас с несколькими охранниками, которых забрал по пути. Мы зашли, как раз когда страж выбегал обратно, и вскоре поняли, почему: Киггз послал его за врачом.
Киггз и второй страж подняли принцессу Дион с пола, пытаясь усадить ее на кушетку. Киггз засунул пальцы в ее рот, стараясь вызвать рвоту. Ее вырвало липкой фиолетовой массой прямо в подставленный шлем стражника, но лучше после этого она выглядеть не стала.
Принцесса позеленела, в ее глазах виднелось слишком много белого, и, казалось, она не могла сфокусировать взгляд.
– Апсига! Вино! – прохрипела она. Страж, приняв это за просьбу, начал наливать вино из бутылки на столе, но Киггз выбил бокал из его рук. Он разбился на полу.
– Очевидно, ей стало плохо от вина, – сказал Киггз сквозь сжатые зубы, пытаясь не дать тете упасть с кушетки, пока ее трясло. Комонот поспешил помочь удержать ее.
– Как давно у вас стоит эта бутылка, Ардмагар?
– Она не моя. Наверное, она принесла ее с собой. – Его глаза расширились. – Она собиралась отравить меня?
– Не будьте идиотом! – сказал Киггз, позволив гневу подавить манеры. – Зачем бы она сама его пила?
– Раскаявшись в том, что собиралась сделать?
– Это не так работает, глупый дракон! – закричал Киггз. Его душили слезы, пока он вытирал пену с губ принцессы. – Зачем она ждала вас здесь? Зачем принесла вино? Почему вы считаете, что можете прийти в Горедд и изображать человека, когда ничего об этом не знаете?