– Он танцевал на тебе. Конечно, ты почувствовал.
– Нет, не так. По-другому. Я не был саарантрасом, но я… испытывал счастье, пусть мои ноги были переломаны, а вода казалась ледяной. А потом спустилась Эскар, и я испытал благодарность. И солнце светило, и мне стало грустно из-за отца. И тебя.
– Почему из-за меня?
– Потому что Цензоры наконец обманули меня и меня подвергнут эксцизии, и ты будешь плакать.
Я и теперь плакала.
– Ты будешь в безопасности с Эскар.
– Знаю. – Он взял меня за руку и сжал ее. – Не могу вынести мысли о том, что ты останешься одна.
– Не одна. Есть и другие, подобные мне. Я найду их.
– Кто будет целовать тебя? Убаюкивать перед сном? – Он говорил медленно, сонливо.
– Ты такого никогда не делал, – ответила я, пытаясь поддразнить его. – Ты был для меня большим отцом, чем мой настоящий, но ты никогда такого не делал.
– Кто-то должен. Кто-то должен любить тебя. Я укушу его, если он не станет.
– Тссс. Теперь ты говоришь бессмыслицу.
– Не бессмыслицу. Это важно! – Он попытался сесть прямее, но ему это не удалось. – Однажды твоя мать кое-что сказала мне, и мне нужно сказать тебе… потому что тебе нужно… понять это…
Его глаза закрылись, и он так долго молчал, что я решила, он уснул, но затем он произнес таким тихим голосом, что я едва расслышала:
– Любовь не болезнь.
Я прижалась лбом к его плечу, и слова, которые я никогда ему не говорила, одновременно ринулись к моему горлу, собравшись в комок. Колеблясь, он погладил меня по волосам.
– Я не совсем уверен, что она права, – пробормотал он. – Но не могу позволить им вырезать тебя из меня, как и ее. Я буду цепляться за свою болезнь… если это болезнь… я буду прижимать к груди как… солнце и…
Он заснул, в этот раз по-настоящему. Я сидела, обняв его, пока Эскар не вернулась. Я убрала волосы с его лба и нежно поцеловала его. Эскар уставилась на меня.
– Позаботьтесь о нем, или я… укушу вас! – сказала я ей. Она не выглядела взволнованной.
Снаружи небо стало голубым, холодным и очень далеким. Солнце светило так ярко, что на него невозможно было смотреть, и уж тем более прижать к себе.
– Но я постараюсь, дядя, – пробормотала я, – хоть оно и обжигает меня. Я буду держать его рядом с собой.
Я поспешила домой по покрытым слякотью улицам. Мне нужно было найти одного принца.
37
Когда я добралась до дворца, у ворот возникло огромное столпотворение карет. Городские магистраты, епископ, орден, главы гильдий, стража королевы – все важные люди в городе прибыли одновременно. Во дворце поток людей унес меня к главному залу. Как оказалось, народу здесь было больше, чем могло бы с комфортом поместиться в замке. Половину из нас отправили обратно на Каменный двор.
Видимо, совет продлился недолго. Мы скоро услышим официальные результаты.
Балкон, находящийся в центре стены, был открыт и залу, и дворику, чтобы любой громкий голос можно было услышать и тут, и там. И вот на балконе появилась Глиссельда и подала знак орущей толпе. Она выступала от имени бабушки, но все, кто видел ее в тот день, одетую в белое в память о матери, со светящимися золотыми волосами, подобными короне, поняли, что они видят следующую королеву. Она поразила всех так, что шум затих.
Она передала сложенное письмо герольду, особо голосистому парню, чей голос звонко раздался над затихшей толпой.
Генералы Танамута,
Горедд отвергает законность вашего заявления о вашем правлении над драконьими землями. Ардмагар Комонот все еще жив, жалкие угрозы не заставят нас выдать его. Мы также не признаем истинность выдвинутых против него обвинений. Он доказал, что является нашим другом и союзником, автором и сторонником мира, а также законным правителем Танамута.
Если вы будете добиваться войны, то не подумайте в своей глупости, что мы беспомощны или что наш народ решит скорее сражаться за вас, чем поддерживать сотрудничество между нашими видами. Мирное соглашение стало настоящим благословением наших стран, которые изменились к лучшему. Вы не сможете затащить их обратно в прошлое.
Искренне надеюсь, что мы сможем все решить словами,
я, Ее Высочество Принцесса Глиссельда, Первая Наследница Горедда, от имени Ее Величества Королевы Лавонды Великолепной.
Мы аплодировали с тяжелыми сердцами, зная, что это тот повод, который нужен генералам для начала войны. Грянет еще один конфликт, хотим мы этого или нет. Я видела ухмылки на некоторых лицах в толпе и боялась, что некоторые из них и правда этого хотели.
Потребовалась вечность, чтобы люди разошлись, все хотели воспользоваться шансом подать петицию принцессе или Ардмагару, поклясться в верности, поспорить. Дворцовая стража справлялась с толпой как могла, но я нигде не видела Киггза. Не находиться в гуще событий – это не было на него похоже.
Принцесса Глиссельда тоже умудрилась исчезнуть. Я подозревала, что Киггз может быть с ней. За пределами королевского крыла было два места, где кто-то вроде меня может поискать их. Но только я ступила на большую лестницу, когда меня остановил голос за спиной.
– Скажи мне, что это неправда, Серафина. Скажи мне, что их рассказы о тебе ложь.
Я обернулась. Граф Апсига пересек атриум и направился ко мне. Стук его каблуков эхом отдавался от мраморного пола. Я не стала спрашивать, что он имеет в виду. Нинис и Самсам распространили новости во все уголки двора. Я крепко схватилась за балюстраду.
– Это не ложь, – сказала я. – Я полудракон, как и Ларс.
Он не дернулся и не подбежал, чтобы ударить меня, как я опасалась. Его лицо обмякло от отчаяния. Он тяжело осел на широкие каменные ступени, обхватив голову руками. Мгновение я подумывала сесть рядом с ним – он казался таким грустным! – но граф был слишком непредсказуемым.
– Что нам делать? – наконец спросил он, вскидывая руки и глядя на меня красными глазами. – Они выиграли. Нигде нет только людей, ни одна из сторон в этом конфликте не принадлежит лишь нам. Они просочились везде, контролируют все! Я присоединился к сыновьям святого Огдо, потому что казалось, они единственные люди, желающие действовать, единственные, кто смотрит прямо на Мирный Договор и называет его тем, чем он является: нашей погибелью.
Он пробежал руками по волосам, словно мог бы выдернуть их с корнями.
– Но кто связал меня с сыновьями и посоветовал присоединиться? Дракон, леди Коронги.
– Они не все хотят нам навредить, – тихо заметила я.
– Нет? Как насчет того дракона, который обманул твоего отца, того, что обманул мою мать и сделал ей ублюдка?
Я резко вдохнула воздух, и он сердито глянул на меня.
– Моя мать вырастила Ларса, словно мы равны. Однажды у него начала расти чешуя из самой его плоти. Ему было всего семь. Он показал ее нам всем, невинно закатав рукав… – Его голос оборвался, и Джозеф закашлялся. – Мой отец ударил ее кинжалом прямо в шею. Это было его право, его раненая честь. Он мог бы и убить Ларса.
Граф уставился в пространство, словно не хотел больше говорить.
– Вы не позволили ему, – спросила я, – вы убедили его в обратном.
Он взглянул на меня так, словно я говорила на Мутья.
– Убедил? Нет. Я убил старика. Столкнул его с круглой башни. – Он безрадостно улыбнулся моему потрясению. – Мы живем в самом далеком высокогорье. Такое происходит все время. Я взял имя семьи моей прабабушки, чтобы избежать неловких вопросов, если поеду ко двору в Блайстайне. Генеалогии Высокогорья запутанные, никто из прибрежных самсамийцев их не отслеживает.
Так вот кем он был: не драконом, но отцеубийцей, изменившим имя.
– Что насчет Ларса?
– Я сказал ему, что убью, если снова увижу, и затем отправил его в холмы. Я понятия не имел, где он, пока он не очутился здесь, дух мести, посланный преследовать меня.
Он мрачно и хмуро смотрел на меня, ненавидя за то, что я столько всего знаю, пусть и он сам мне об этом рассказывал. Я прочистила горло.
– Что теперь будете делать?
Джозеф поднялся, поправил край черного камзола и изобразил насмешливый поклон.
– Я возвращаюсь в Самсам. Я постараюсь заставить регента образумиться.
От его тона мурашки побежали по спине.
– Как образумиться?
– Как только можно. Когда ставишь людей превыше животных.
С этими словами он пересек атриум. Казалось, что он забрал с собой весь воздух.
Я нашла Глиссельду в комнате Милли. Она плакала, спрятав лицо в ладонях. Милли, успокаивающая принцессу, взволнованно подняла голову, когда я вошла в комнату, не постучав.
– Принцесса устала, – сказала Милли, встревоженно ступая вперед ко мне.
– Все нормально, – ответила Глиссельда, вытирая глаза. Ее волосы были распущены по плечам, а покрытые пятнами розовые щеки делали ее очень юной. Она попыталась улыбнуться.
– Я всегда рада тебя видеть, Фина.
Мое сердце сжалось при виде ее грусти. Она потеряла мать, и вся тяжесть целого королевства легла на ее плечи, а я была плохим другом. Я не могла спросить о Киггзе и не знала, почему это показалось хорошей идеей.
– Как вы держитесь? – спросила я, садясь напротив нее.
Она глянула на свои руки:
– Достаточно хорошо на публике. Я просто хотела… позволить себе немного побыть дочерью. Сегодня нам нужно провести ночь в бдении вместе со святым Юстасом, и все глаза мира будут направлены на нас. Вот мы и подумали, что тихая, полная достоинства грусть подойдет лучше всего. Это значит, что нужно потратить некоторое время на то, чтобы порыдать как ребенок.
Я думала, что она говорит о себе во множественном числе, согласно ее королевскому праву, но она продолжила:
– Тебе стоило видеть, как мы набрасывали черновик письма после совета. Я плакала, а Люсиан пытался утешить меня, отчего он сам начинал плакать, а я всхлипывала еще сильнее. Я отослала его в звериную башню, сказала дать волю эмоциям.
– Ему повезло, что вы за ним присматриваете, – ответила я, и говорила искренне, хотя разрывалась на части.