При таких условиях языческие храмы и алтари были добровольно покинуты, постепенно пришли в упадок и, наконец, разрушились сами собой на земле Марка без всякого насилия над совестью язычников, без угроз и притеснений. То же самое произошло и в поместьях Константина. Они отстояли от имения сына Марии только в одном дне пути, так что оба семейства постоянно поддерживали дружеские сношения. Земли Константина принадлежали раньше ливийцу Баркасу, который не успел своевременно явиться со своим войском на помощь защитникам Серапеума. Государство конфисковало его имущество, и префект, по выходе в отставку, купил эти прекрасные владения, так как Горго принесла в приданое громадное состояние своей покойной бабушки Дамии.
Сыновья Порфирия счастливо избежали смерти при ужасной резне в Фессалониках. Они были ревностными христианами, и потому отец еще при жизни передал им торговлю и значительную часть своего богатства, чтобы, не беспокоясь больше о духовном завещании, открыто служить старым богам и окончательно оставить все христианские обряды. Прекрасные произведения искусства, найденные Константином и Горго в доме Баркаса, тщательно сохранялись новыми хозяевами. Вскоре в этой округе, бывшей в прежнее время очагом многих народных восстаний в защиту язычества, почти все население обратилось в христианство. Маленький Папиас воспитывался вместе с детьми Дады-Цецилии в поместье Марка. Агния удалилась от мира, как только ее брат был пристроен у добрых друзей.
После смерти Карниса и Герзы, убитых при защите Серапеума, тяжело раненный Орфей был перенесен в госпиталь, находившийся в ведении Евсевия. Агния взялась ухаживать за юношей и просиживала дни и ночи у его изголовья. Дьякон часто приводил туда Папиаса с Дадой. Молодая женщина передала своей подруге от имени Марка, что, в случае смерти дьякона, он готов принять ее с братом на свое попечение. Первоначальное воспитание мальчика взял на себя сам Евсевий. Добрый старик ежедневно радовал Агнию рассказами о его успехах и способностях к учению. Ребенку очень нравилось жить в доме священнослужителя, и хотя он охотно навещал сестру, однако уходил от нее без слез, весело подпрыгивая и держась за руку Дады. Орфей никого не узнавал и, после ухода посетителей, принимался еще громче бредить о великом Аполлоне и других языческих богах. Он постоянно воображал себя в пылу сражения с христианами и проклинал их.
Во время таких припадков безумия Агния нежно успокаивала больного и, заметив в нем проблеск сознания, начинала говорить с ним о Спасителе, о вечной жизни, но Орфей не слушал ее.
Девушка переживала у его страдальческого ложа самые жестокие муки, но все-таки не уходила прочь. Предвидя близкий конец любимого человека, она впадала в глубокое отчаяние. Однако крепкий организм юноши долго боролся со смертью. В последнюю ночь Агния показалась Орфею музой; он подозвал ее к себе, приподнявшись с постели, потом, не выпуская руки молодой девушки, опрокинулся на изголовье и остался неподвижен. Проходила минута за минутой. Агния напряженно смотрела на дорогие черты и прислушивалась к разговору двух дьяконис, сидевших около другого пациента. Одна из них рассказывала, что муж ее сестры, каменщик, умер нераскаянным язычником и заклятым врагом христианства. Тогда Доротея, его жена, дала обет спасти эту грешную душу. Она ушла от детей, оставив их на попечение церкви, и удалилась в монастырь, чтобы предаться здесь уединению и молитве. Сначала муж являлся ей во сне, окруженный чудовищами, повелевая Доротее вернуться к детям и оставить в покое его душу, потому что она вполне счастлива среди веселых духов. Но вскоре покойный показался жене с опаленными членами и стал просить, чтобы она молилась о нем, потому что он терпит в аду жестокие мучения.
Тогда Доротея ушла в пустыню близ Кольцума, где живет и теперь в скалистой пещере, питаясь травами, кореньями и раковинами, которые приносит море на песчаный берег. Отшельница отвыкла от сна и молится день и ночь о спасении души умершего мужа. Господь же дал ей силу сосредоточить все свои мысли на загробной жизни, забыв о детях. Такое самоотречение получило, наконец, величайшую награду: с некоторого времени покойный стал являться ей в светлой блистающей одежде, окруженный ангелами.
Агния не пропустила ни слова из этого разговора, и когда на рассвете почувствовала, что неподвижное тело Орфея коченеет, и увидела его лицо, искаженное предсмертной мукой, холодная дрожь пробежала по ее членам. Девушка была уверена, что покойный обречен на страшные терзания в аду, как и муж Доротеи. Несколько минут спустя, когда остальные сиделки вышли из комнаты, Агния робко наклонилась над трупом, поцеловала бледные губы юноши и дала клятву спасти его душу.
Вечером она вернулась к Евсевию, которому сообщила свое намерение тоже уйти в пустыню близ Кольцума, чтобы поселиться там с другими отшельницами. Старик просил ее остаться у них, посвятив себя воспитанию Папиаса и служа опорой своим престарелым друзьям. Жена дьякона присоединила свой голос к просьбам мужа, со слезами умоляя Агнию отказаться от подвига, слишком трудного для ее лет, но девушка оставалась холодна и безучастна ко всем увещаниям. Она стала неузнаваемой и вскоре настояла на своем, совершенно равнодушно простившись с приютившими ее стариками и Папиасом. Молодая христианка пошла пешком к прибрежью Красного моря, выпрашивая дорогой милостыню. Там она встретила вдову каменщика, исхудавшую, как скелет, и едва живую. Агния осталась при ней, закрыла отшельнице глаза в час ее смерти, и начала вести в пещере такой же образ жизни, какой вела Доротея. Слух о ее святости мало-помалу распространился даже за пределы Египта.
Когда Папиас вырос и стал управителем имений постаревшего Димитрия, то не раз навещал свою сестру, уговаривая Агнию поселиться в его доме. Однако отшельница не исполнила его желания и осталась по-прежнему в пустыне. Она не променяла бы своей пещеры на царский дворец, потому что Орфей являлся ей каждую ночь в ореоле небесного света, и Агния жаждала поскорее соединиться с ним за могилой.
Вдова Мария, достигнув преклонных лет, не раз предпринимала путешествие к святым местам и, наконец, посетила в числе прочих христианских подвижников отшельницу Агнию. Но, несмотря на просьбы сына, она ни разу не навестила его детей в Киренаике, семейное счастье Марка, по-видимому, стояло для матери ниже других интересов.
Мало-помалу язычество совершенно исчезло в Александрии. Вместе с ним исчезло великолепие и величие города, считавшегося вторым после Рима. От его дивных построек уцелела только громадная колонна, которая и теперь гордо возносится к небесам между развалинами. Некогда она принадлежала храму царя богов, великого Сераписа, чьим ниспровержением ознаменовалось начало новой духовной жизни человечества. К счастью, мы получили в наследие от языческого мира выработанную им красоту форм. Теперь она воплощает в себе живую идею христианства. Таким образом, осуществилась заветная мечта старца Евсевия, форма и содержание гармонично слились в христианском искусстве.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
События в романе «Homo sum» разворачиваются примерно (Эберс отмечает лишь, что переносит «читателя в начало тридцатых годов четвертого столетия после Рождества Христова») спустя 115 – 116 лет после последовавшей в 218 году бесславной кончины Каракаллы – последнего прямого потомка династии Северов. Далее римский престол перешел к представителям побочной сирийской ветви династии Элагабалу (218 – 222) и его двоюродному брату Александру Северу (222 – 235), убитым, как и Каракалла, своими собственными солдатами.
Убийство Александра Севера ознаменовало начало полувекового периода правления так называемых «солдатских императоров» – военачальников, посаженных на престол армией, которая вышла из-под контроля царствующих монархов и начала диктовать им свою политику, направленную, прежде всего, на удовлетворение собственных интересов. За период с 235 по 284 годы toga picta1 была примерена 38 лицами: 29 «законными» монархами и 9 «незаконными» узурпаторами, объявившимися в разных частях Средиземноморья, и только один изо всех 38 умер, так сказать, собственной смертью, остальные были зверски убиты.
Конец затянувшейся «императорской чехарде» в 284 году положил вольноотпущенник из Далмации (северо-запад Балканского полуострова) Гай Аврелий Валерий Диоклетиан (245 – 318). Этот бывший командир императорской гвардии был провозглашен императором никомедийскими отрядами. В 285 году Диоклетиан провозгласил цезарем своего друга Аврелия Валерия Максимиана, спустя год пожаловав ему титул августа и сделав соправителем западной части Империи. В целях стабилизации государственного управления и предотвращения в дальнейшем узурпации Диоклетиан решил ввести новое территориальное и административное разделение власти – тетрархию (четверовластие). Его идея заключалась в следующем: Империей одновременно управляют два августа и два усыновленных ими полководца-цезаря. Спустя 20 лет августы отказываются от престола и возводятся на трон цезарей, а те в свою очередь, уже как августы, провозглашают цезарями соответственно двух своих лучших полководцев. По замыслу Диоклетиана такое разделение верховной власти между четырьмя авторитетными полководцами с перспективой двух младших по званию сделаться августами упорядочивало преемственность наследования престола и практически исключало возможность появления узурпаторов. В один и тот же день 1 марта 293 года оба августа усыновили двух одинаковых по возрасту сравнительно немолодых людей, провозгласив их цезарями и своими соправителями. Диоклетиан усыновил своего друга Гая Валерия Максимиана Галерия (250 – 311), выдав за него свою дочь Валерию. В сферу деятельности Галерия входила охрана границ на Дунае и управление балканскими провинциями. Максимиан усыновил Флавия Валерия Констанция (ок. 250 – 306) и женил его на своей падчерице Феодосии, поскольку с первой своей женой Еленой, от которой у него был сын Константин, Констанцией в законном браке не состоял. Ему в удел достались Галлия и Британия. Таким образом, Римской империей с 293 года стали управлять четыре правителя при сохранении верховной власти за Диоклетианом.