С а а т. Договорились. Ну, я побежал.
Б о н у. Ага.
По шоссе стремительно несется «Волга». За рулем Ахмедов. Рядом с ним Харумбаев.
Х а р у м б а е в. Да не пыхти ты!
А х м е д о в. Молчу.
Х а р у м б а е в. Пыхтишь. Нервы треплешь.
А х м е д о в. Тебе, что ли?
Х а р у м б а е в. И мне.
А х м е д о в (в сердцах). Рыбалка горит! Люди лодку приготовили, снасть. Ждать будут.
Х а р у м б а е в. Оставайся-ка ты в Хиве. Езжай, рыбачь.
А х м е д о в. А в Ургенч тебя кто повезет?
Х а р у м б а е в. Сам… Если машину доверишь.
А х м е д о в (с уважением). Что значит — доктор: на лету схватывает. Влетишь в кювет — отвечай потом за тебя. Да еще гостя покалечишь. Международный скандал, а?
Х а р у м б а е в. Вот тебе и «а»! Все понимаешь, а ворчишь.
А х м е д о в. На том стоим.
Некоторое время едут молча.
А х м е д о в. Кого хоть встречаем-то?
Х а р у м б а е в. Востоковед. Светило буржуазной науки. Осточертело мне все это! Открыли Ичан-Калу для туристов — все кувырком пошло. Не знаешь, за что хвататься. То ли музеем руководить, то ли почетным гидом при туристах быть.
А х м е д о в. Как тебя с таким характером на посту директора терпит? Ума не приложу.
Х а р у м б а е в. Как я тебя до сих пор на пенсию не погнал? Ума не приложу!
А х м е д о в. Будешь истерики закатывать — сам уйду.
Х а р у м б а е в. Я те уйду, хрыч!.. Обрадовался…
А х м е д о в. То-то…
Аэропорт. Приземляется «Ту-134». Среди встречающих — Ахмедов и Харумбаев. Подан трап. Спускаются пассажиры. Среди них — востоковед.
Х а р у м б а е в. Добрый вечер, коллега. С приездом.
В о с т о к о в е д. Здравствуйте.
А х м е д о в (церемонно). Как доехали?
В о с т о к о в е д (недоуменно). Благодарю вас, отлично.
Х а р у м б а е в (пряча улыбку). Наш шофер.
В о с т о к о в е д. Очень рад.
А х м е д о в. Чемоданчик позвольте.
В о с т о к о в е д. Что?
Ахмедов указывает на дорожный портфель, который востоковед держит в руках.
А х м е д о в. Чемоданчик, говорю, позвольте.
В о с т о к о в е д. Пожалуйста.
Протягивает портфель. Ахмедов берет его и торжественно удаляется к машине.
В о с т о к о в е д. Он у вас в самом деле шофер?
Х а р у м б а е в. Да, а что?
В о с т о к о в е д. Манеры, как у английского лорда.
Х а р у м б а е в. Зато шофер отличный. И потом… Мы с ним старые друзья, а это обязывает.
В о с т о к о в е д. Безусловно. В Хиве есть гостиница?
Х а р у м б а е в. Есть. Номер заказан.
В о с т о к о в е д. Ну что ж, едем?
Х а р у м б а е в. А багаж?
В о с т о к о в е д. В портфеле, который унес ваш шофер.
Х а р у м б а е в. Тогда прошу.
Распахивает дверцу «Волги», пропускает гостя на переднее сиденье. Машина трогается. Востоковед с интересом разглядывает пробегающий мимо пейзаж.
Х а р у м б а е в. Бывали в наших краях?
В о с т о к о в е д. Н-нет. Честно говоря, я представлял себе Хорезм не таким.
Х а р у м б а е в. Каким же?
В о с т о к о в е д. Более древним, что ли…
А х м е д о в. Все так говорят.
В о с т о к о в е д. В самом деле?
А х м е д о в. Угу. А как в Хиве побывают, берут слова обратно.
В о с т о к о в е д. Красивый город?
Х а р у м б а е в. Мы к нему привыкли.
Проезжают Ургенч. Темнеет. Загораются фонари. Миновав городские улицы, Ахмедов включает приемник. Поет Камилджан Атаниязов. Равнодушный вначале, гость вслушивается с возрастающим интересом. В зеркальце заднего обзора Ахмедов наблюдает за востоковедом. Тот случайно поднимает глаза и встречается с шофером взглядом. Несколько секунд смотрят друг на друга. Встречная машина заставляет Ахмедова отвлечься. Когда он снова поднимает глаза к зеркалу, изображения востоковеда там уже нет.
Машина въезжает в Хиву и останавливается возле гостиницы.
Х а р у м б а е в. Еще раз с приездом.
Вдвоем с востоковедом выходят из машины и идут к гостинице. Спохватившись, востоковед возвращается за портфелем.
А х м е д о в. Пути не будет.
Востоковед облокачивается на ствол растущей рядом акации.
В о с т о к о в е д. Я не суеверен, сэр.
Уходит. Ахмедов провожает его долгим взглядом… Задумчиво теребит брелок ключа зажигания.
А х м е д о в. Сэр, сэр… Раскаркался…
Выходит из машины. Закуривает. Ночная улица с квадратами освещенных окон. Редкие прохожие. Неподалеку светится яркая витрина гастрономического магазина. Возле нее два субъекта тщетно ищут «третьего». Один из них делает Ахмедову приглашающий жест. Шофер презрительно сплевывает.
А х м е д о в. Молочная за углом. Пижоны!..
Где-то далеко играет радио. Печальная мелодия подчеркивает мирную тишину летнего вечера. Ахмедов задумчиво смотрит вдоль улицы, туда, где, нависая над современной Хивой, высится могучая цитадель Ичан-Калы….
…Раннее утро. Площадь перед Куня-Арком. 1920 год. У коновязи красноармейцы чистят коней. Снуют прохожие: трое оживленно беседующих о чем-то дехкан, ремесленник со связкой новеньких кумганов через плечо, две женщины в паранджах. Навстречу им идет девушка с открытым лицом. Женщины останавливаются, пропускают девушку. Та проходит мимо с гордо поднятой головой. Через площадь протянут алый транспарант с надписью «Да здравствует Хорезмская Народная Республика!»
Гулко звучат слова команды:
— Отря-а-ад, стро-о-ойся!
Красноармейцы поспешно выстраиваются.
— Равня-айсь!.. Смирно!
— Верещагин?
— Здесь!
— Свитаев?
— Я!
— Сикорский?
— Я!
— Левицкий?
— Здесь!
— Коротков?
— Я!
— Зленко?
— Тут!
— Кущов?
— Я!
— Кивенко Лукьян?
— Я!
— Кивенко Спиридон?
— Тут!
— Малов?
— Здесь Малов!
— Харумбаев?
— Я Харумбаев!
Панорама по лицам бойцов.
— Товарищ военный назир! Отряд добровольцев для выполнения спецзадания построен. Докладывает Белоусов.
— Здравствуйте!
— Здравия желаем, товвоенназир!
— Вольно, товарищи!
— Вольно!
Невысокий худощавый мужчина в военной форме идет вдоль шеренги в сопровождении Белоусова. Останавливается возле правофлангового.
— Буду краток. Правительство республики получило от Джунаида письмо с предложением о капитуляции басмаческих соединений. Хитрит Джунаид или в самом деле понял, что его дни сочтены, будет установлено во время переговоров. Возможно, Гурбан-Мамед хочет просто выиграть время, но и в этом случае переговоры дадут нам возможность подтянуть к Хиве силы для успешных боевых операций. Вести переговоры поручено товарищу Белоусову. Вы будете сопровождать его в этой миссии. Есть вопросы? Нет вопросов… У меня все.
Товарищ Белоусов, красноармейцы могут быть свободны.
Б е л о у с о в. Отряд, разойдись!
В о е н н ы й н а з и р. Детали похода обсудите с бойцами сами.
Б е л о у с о в. Есть, товарищ военназир.
Просторная, скудно обставленная комната. Стол с висящей над ним керосиновой лампой. На стене портрет Ленина. Под ним цитата: «МЫ СОВЕРШЕННО НЕ ХОТИМ, ЧТОБЫ ХИВИНСКИЙ МУЖИК ЖИЛ ПОД ХИВИНСКИМ ХАНОМ». В. И. Ленин.
Входят Белоусов; Кущов, Харумбаев, Левицкий. Следом за ними незаметно проскальзывает в дверь подросток лет тринадцати. Это Таган. Пристраивается в уголке и с интересом наблюдает за происходящим.
Белоусов расстилает на столе полевую карту. Кущов зажигает лампу. Все четверо склоняются над картой.
Б е л о у с о в. Сколько, говоришь, до Бадыркента?
Х а р у м б а е в. Прямо ходить — близко. Полдня на лошади. По дороге ехать — не знаю. Может быть, — восемьдесят, может быть, — сто верст.
Б е л о у с о в. От Газавата далеко?
Х а р у м б а е в. От Газавата по солнцу идти — Тахты близко. От Тахты налево к пескам. Не очень далеко.
Б е л о у с о в. Значит, здесь где-то.
К у щ о в. В один переход уложимся?
Х а р у м б а е в. Может быть, уложимся, может быть, — нет.
Л е в и ц к и й. Вы только послушайте этого молодого юношу! Да или нет?
Х а р у м б а е в. Стало быть, полтора перехода… Ну что ж, с утра и выступим. Фураж и провиант — в расчет на четверо суток.
К у щ о в. Ясно.
Б е л о у с о в. Все вроде?
Л е в и ц к и й. Как будто все.
Б е л о у с о в. Ну, до завтра. Отдыхайте, ребята.
Красноармейцы покидают комнату. Белоусов достает табак и начинает свертывать папиросу. За его спиной переминается с ноги на ногу, не решаясь заговорить, Таган. Вздыхает.
Б е л о у с о в. Вздыхай, не вздыхай — бесполезно. Сказано — нет.
Т а г а н. Не хочешь…
Б е л о у с о в. Не могу. Понимаешь? А если бы и мог… Не проси.
Т а г а н (упрямо). Все равно пойду!
Б е л о у с о в. Ты мне брось эти штучки. Дисциплину знаешь воинскую? Ступай.
Понурясь, Таган медленно отходит к двери. Уже оттуда:
— Все равно пойду!
Б е л о у с о в качает головой, улыбается. Затянувшись папиросой, откладывает ее на край стола и достает из сумки бумагу и огрызок карандаша. Еще раз затягивается и, отложив папиросу, начинает писать.
«Родная! Прости, что пишу редко. Дел — невпроворот. И все — срочные. Трудно? Да. Все ново, необычно, незнакомо. И постоянно ощущаешь огромную ответственность. За каждый поступок, действие, слово. Перед кем? Прежде всего перед партией. Перед собственной совестью. И, пусть это звучит немного высокопарно, — перед потомками. В революции нет проторенных путей. Каждый из нас — первопроходец. Каждый делает историю. Не улыбайся. Здесь, в Хиве, я понял это с какой-то особой отчетливостью.
Завтра с отрядом ухожу на задание. И, как всегда в таких случаях, ноет где-то под сердцем. Труднообъяснимое чувство. Точно идешь в темноте, зная, что где-то рядом затаился враг. Вот-вот последует удар. Ты весь напрягся, подобрался внутренне и ждешь, ждешь, а удара все нет и нет…