ь и швейцарцев, и всех, поставленных под ружьё для обороны базы.
18
За лёгкий, смешливый характер Луизу здесь считали несерьёзной, легкомысленной. И, конечно же, странной. Да взять хотя бы её цвет кожи, разительно отличающийся от цвета кожи остальных, живущих в месте, которое не может существовать с точки зрения здравого смыла и современной науки. А уж то, как она попала сюда и буквально в первую же ночь оказалась в постели у второго по рангу человека в городке… Не может существовать, но существует вопреки всему. И в первую очередь — вопреки здравому смыслу.
Ведь что такое этот затерянный в степи городок? Его называют охотничьей базой, хотя, как говорит Сергей, охотиться сюда приезжают не на животных, а, в первую очередь, на людей. И ладно бы, если бы это были только русские мафиози, которыми пугают весь цивилизованный мир (и не зря пугают, Луиза в этом убедилась на собственном опыте, лишь чудом не став их жертвой). Но ведь в последней группе приехали и европейцы, из очень высокоразвитой, цивилизованной Швейцарии, мало чем отличающейся по демократичности от Франции.
Строят городок для охотников на людей на деньги других мафиози, более высокопоставленных и, как показалось француженке, более культурных, чем те, которые силой увезли её сюда прямо с улицы крупного города. По крайней мере, одного из них она видела, и он произвёл на неё впечатление не преступника, а приличного буржуа. Но у них есть и вторая цель, кроме зарабатывания денег на пороках и низменных страстях людей: они хотят, чтобы эти убийцы, платящие деньги за возможность безнаказанно убить себе подобных, таким способом помогли защитить предков русских от страшных монголов и других кочевников.
Пожалуй, такую цель даже можно назвать благородной, учитывая, что за чудовища эти монголы. Луиза, только учась в Москве, узнала о существовании французского хрониста Мэтью Парижского, описывавшего ужасы, творимые монголами на порабощённых территориях. И хотя профессор, упоминавший его, говорил, что Мэтью сильно сгущал краски, чтобы произвести впечатление на читателей, но в целом это были кровавые, беспощадные завоеватели, вырезАвшие целые города и феодальные владения. И даже страшно себе представить, что будет, когда они придут сюда.
Люди, живущие на этом клочке земли, огороженном бетонным забором, прекрасно знают и то, в чьей собственности городок, и для чего он строится. Но относятся этому совершенно спокойно, словно понятия «право человека на жизнь» не существует в природе. А мафия — не закоренелые преступники, которым место в тюрьме или даже на гильотине, а обыкновенные наниматели, платящие им хорошие деньги. За что ей нужно быть благодарными. И даже те, кто понимают, что они оказались здесь, в глубоком прошлом, навсегда, потому что мафиози не позволят им вернуться в ХХ век и рассказывать об увиденном, благодарны за то, что им позволили остаться в живых. Большинство же категорически не верят в то, что они больше никогда не увидят близких, свои дома и прочее имущество.
Не может быть, потому что это ненаучно, не подтверждено учёными. Тем не менее, здесь живёт тот худощавый парень в очках, который сумел в одиночку сделать то, чего не могли добиться видные профессора и академики, целые научные институты и лаборатории, оснащённые наисовременнейшим оборудованием. И, как выражается Сергей, «не парится» из-за того, что величайшее изобретение принесло ему не всемирную славу, а роль такого же, как все, узника, по сути дела, раба преступников. Ведь все эти деньги, которые зачисляются им на банковские счета или даже выдаются наличными, они никогда не смогут потратить ни в одном магазине. Поскольку этих магазинов здесь, в тринадцатом веке, не существует.
От депрессии, навеваемой этими размышлениями, Луизу спасает только молодость, весёлый, общительный характер, желание выжить и секс с человеком, внешне выглядящим очень сурово, но неожиданно оказавшимся очень добрым и ласковым. Она даже знает, как бы складывалась её жизнь здесь, в городке, стоящем над русской рекой Дон, если бы не Сергей. И очень беспокоится из-за того, что ему приходится рисковать жизнью, организуя оборону городка от кочевников.
Нет, это не ужасные монголы. Это один из кочевых народов, с которыми монголы враждуют. Русские, предки обитателей городка, тоже то враждуют, то вступают в союз. И не менее жестокий, чем монголы, народ. Как рассказывает Динара, бывшая студентка, а теперь официантка в столовой, чей родной язык родственный языку этих самых кипчаков, называемых русскими половцами, а европейцами куманами, их хан, приведший сюда целую армию, уже пообещал, что всех мужчин убьёт, а женщин продаст в рабство.
Луизе, конечно, страшно, но Сергей, забегавший на минутку в их комнату, сказал, что у половцев ничего не получится. Тем не менее, девушка спала очень тревожно, постоянно просыпаясь и прислушиваясь к ночным звукам. Но ничего не происходило, и только после восхода солнца началась какая-то суматоха, снаружи раздавались оживлённые, но озабоченные мужские голоса, а потом шум заводимых и прогреваемых двигателей.
Сергей так и не появлялся, хотя девушка пару раз слышала его властный голос, отдававший какие-то команды. Очень хотелось выглянуть в окно, чтобы увидеть, что там происходит. Но Сергей ещё накануне строжайшим образом запретил всем открывать тяжёлые ставни на окнах.
— Они защитят вас от стрел, которые способны залететь в любой уголок базы. И мало того, что любая стрела побьёт окна, так ещё и, если она зажигательная, вызовет пожар. Даже если окно выходит во двор: стрелы, чаще всего, пускают навесом, и дом напротив не защитит вас от них. По той же причине до особого разрешения нельзя выходить на улицу. Даже чтобы «посмотреть одним глазом»: посмотреть, может быть, и посмотрите, но можете и лишиться этого глаза. Да и нет ничего интересного в том, как одни люди убивают других. Это вам не кино, это намного страшнее и грязнее.
Всё равно хотелось посмотреть, и останавливал только страх: как говорила Динара, кипчаков пришло около пятисот воинов, а противостоят им только человек сорок, которым Сергей доверил оружие. И почти все враги вооружены луками, которые они наверняка будут использовать.
Голоса снаружи затихли, люди разошлись по оборонительным позициям, слышно было только негромкое рокотание моторов бронированных машин. Но больше ничего не происходило. Раздавались только отдалённые расстоянием крики кочевников, но не яростные, а сердитые. Скорее всего, их командиры тоже отдавали какие-то приказания. Эти крики да жужжание мух, с которыми все боролись, подвешивая в комнате ленточки с липкой поверхностью, к которой они прилипали десятками. Одни прилипали, а другие прилетали через двери или открытые окна: если их не открывать, то в комнате будет очень жарко.
Чем дольше тянулось время, тем сильнее нарастало беспокойство. И вот неожиданно что-то застучало по деревянным поверхностям — стенам, крышам, закрытым ставням — и по земле, словно пошёл град. А следом всё потонуло в грохоте стрельбы. Одиночные выстрелы гремели со стороны охранных вышек, часовые на которых вооружены винтовками. Короткими очередями стреляли те, кого Сергей расставлял вдоль бетонного забора со специально проделанными для этого отверстиями. Басовито грохотал длинными очередями пулемёт на водонапорной башне.
Зарычали двигатели боевых машин, загремели железные листы ворот в городок. Буквально несколько секунд, и где-то в той стороне, где вчера стояло войско кочевников, басом взревели теплоходные гудки, установленные на бронированных машинах. После чего стрельба стала стихать.
Открыть ставни и выходить на улицу разрешили только минут через пятнадцать. Ясное дело, почти все, и в первых рядах именно женщины, бросились к воротам, чтобы посмотреть, что стало с кочевничьей ордой.
Везде торчало и валялось множество стрел, некоторые из них всё ещё дымились, но все наружные деревянные детали домов были пропитаны огнезащитным составом, и ничего не загорелось. Стрелки, после стрельбы приводящие оружие в порядок, только посмеивались над любопытными. Двоих, видимо, получивших ранения стрелами, перевязывали товарищи. Сергей, серый от усталости и красноглазый от недосыпания, распоряжался вооружёнными людьми и при помощи коменданта Андрея Минкина отбирал людей, которые будут собирать трофеи и хоронить убитых. Для чего уже заводили трактор с закреплённым позади кабины экскаваторным ковшом.
Пока Луиза ждала, когда Сергей освободится хотя бы на минутку, чтобы поцеловать его и справиться, всё ли у него в порядке, несколько женщин уже успели сходить к той линии, на которой стояли половецкие лучники. И возвращались бледные, зажимая рты и сдерживая рвотные позывы.
— Не ходите туда, — замахала рукой на тех, кто припозднился, одна из них. — Там просто жуть какая-то!
— А разве я не предупреждал вас, что на самом деле всё куда страшнее и грязнее, чем в кино⁈ — одарив подругу ответным поцелуем, накинулся на них Сергей. — Ничего, в следующий раз умнее будете. Хотя… Вон, кажется, кое-у-кого нервы оказались покрепче. Вот они и будут перевязывать раненых пленных.
Фрагмент 10
19
179 убитых, 58 раненых. Соотношение противоречит обычным «канонам» потерь от стрелкового оружия, но ничего удивительного в данной ситуации нет. Во-первых, подавляющее большинство легкораненых смогло самостоятельно сбежать с поля боя на собственных конях. Во-вторых, часть получивших лишь ранения погибла после того, как их выбросили из седла кони, взбесившиеся из-за применения «вундерваффе» в виде теплоходных гудков. В-третьих, часть тяжелораненых не сумела дождаться медицинской помощи: в городке оказалось очень мало перевязочных средства. В-четвёртых, раненых не было среди лазутчиков, которых Каир-хан засылал к стенам крепости. С каким заданием засылал — выяснить было не у кого.
В общем, возиться на месте разгрома орды хана Каира пришлось добрым двум третям обитателей «Серой крепости». Собирали брошенное и оброненное оружие и латы. В том числе — кожаные. Снимали с мёртвых сапоги, более или менее добротную одежду и экипировку, а с убитых коней сбрую. Всё это можно продать соседям. Перевозили тела к вырытой экскаватором огромной яме, которую непременно нужно было зарыть в тот же день, чтобы не привлечь степных хищников. Ловили разбежавшихся по степи лошадей, включая раненых. Конские трупы тоже следует поскорее зарыть. Вот только их в кузов грузовика не забросишь, приходилось цеплять по три-четыре к фаркопу и тащить волоком к будущей яме-могильнику.