— Остановитесь! Этого нельзя делать ни в коем случае!
— Это почему? — удивился Андрон. — Мы всё-таки живём на землях курского князя, и ссориться с его представителями нам не с руки.
— С представителями, а не с откупщиками, купившими право собирать дань. Урок — это не школьное занятие, а размер дани, которая идёт, в том числе, и в карман откупщика. Обычно — десять процентов от собранного за год урожая или нажитого имущества. Включая то самое железо, движимое и недвижимое имущество, которое у нас появилось за этот год. То есть, от всего, что у нас есть на данный момент. Погост — вовсе не кладбище, как у нас, а место и сроки выплаты этой самой дани. Учитывая, что ближайшие русские селения от нас находятся в доброй сотне километров, скорее всего, у нас и заставят поставить избу, куда поселят «надсмотрщика», который будет следить за тем, чтобы мы ничего не скрывали. А «осмердить», значит, присвоить нам статус смердов, несвободных данников князя, захваченных военным путём бывших врагов князя.
Вот теперь стало понятно, для чего понадобилось такое количество пустых саней в караване: пограничники ведь наверняка успели посчитать численность населения Серой крепости. И даже если исходить из той же десятины собранного урожая, добавив к нему оплату выловленной в Дону рыбы, то вполне хватило бы и парочки их.
— Он что, охерел, этот барыга? — как всегда, весьма ёмко оценил наглость откупщика Полуницын.
— Похоже на то, — высказал свою точку зрения «Чекист». — Жадность человеческая безгранична.
— Я бы замочил этого козла, чтобы другим было неповадно наглеть…
— А вот этого делать не нужно, — опять же, вмешался историк. — О том, что он к нам отправился, многие знают. А он, как минимум, «людин», свободный человек, за которого придётся выплатить «виру», штраф. И весьма немаленький.
— Тогда переводите, Роман Васильевич, — вздохнул Андрон.
— Только вы, Андрей Иванович, сначала мне проговорите, чтобы я мог оценить насколько это соответствует здешним представлениям о правилах поведения.
В общем, через пять минут «шестёрка» (используя лексикон Крафта) «барыги», ещё пару раз повторивший требование впустить сборщиков дани, узнал следующее.
Население Серой крепости признаёт суверенитет курского князя Юрия Святославича над землёй, на которой она стоит. Но смердами вольные русские люди, построившие её, никогда ничьими не были и не будут. Понадобится — с оружием в руках защитят свою волю, как уже защитили от половецкой орды и «залётных» монголов. Служить князю защитниками рубежа со Степью готовы, но «урок» им назначить может не какой-нибудь сын дружинника, а только сам Юрий Святославич или специально назначенный им посланник, с которым и будет разговаривать здешний «князь». Путята же, сын Алексея Валаха, как приехал, так может и возвращаться той же дорогой, какой и прибыл. Захочет торговать — пусть приезжает, никто ему и слова не скажет. Но как сборщику дани, назначаемой по своему усмотрению, въезд в крепость ему и его людям заказан.
Фрагмент 15
29
Речи сии Путята Алексеевич воспринял как личное оскорбление, начав грозить с коня кривой степняцкой сабелькой, выхваченной из богато отделанных ножен. Да и вообще вся его одежда, сбруя коня и даже попона на скакуне говорили о весьма неплохом достатке. Видимо, должность откупщика, наверняка полученная при содействии папы-молдаванина, приносит неплохую прибыль. В бинокль хорошо видно, что он молод, черняв и горяч.
Всё бы ничего: побесится, побесится, да успокоится. Вот только, повинуясь его приказу, с десяток воинов принялись вытаскивать из чехлов (кажется, называемых саадаками) луки. Такие же, как уже виденные людьми из ХХ века у половцев: взаимопроникновение культур и типов оружия, однако.
— Толя, сможешь лошадку под этим горячим молдавским парнем несильно поранить? — обернулся к «штатному» снайперу гарнизона Беспалых.
— Да не вопрос, тащ капитан! — кивнул Жилин, пристраиваясь с СВД в одной из бойниц.
К тому времени, как грохнул выстрел снайперской винтовки, для собравшихся в «надвратной башне» приглушённый тем, что её ствол находился снаружи, а не внутри помещения, лучники успели дважды пустить стрелы, целясь в торчащих на сторожевых вышках часовых. Но бесполезно из-за нависающих козырьков, защищающих от стрельбы навесом. Стоявший вполоборота красавец-конь, которому пуля угодила в мягкие ткани передней ноги, взвился на дыбы, выбрасывая из седла откупщика. Если судить по раздавшимся после этого воплям, упавшего не очень удачно.
Громкий звук, беснующийся раненый конь, орущий от боли в сломанной руке предводитель внесли сумятицу в ряды сборщиков дани. Стрельбу они прекратили, а вскоре, погрузив Путяту в сани, двинулись подальше от странной крепости. Час, и от их присутствия под её стенами напоминали лишь истоптанный снег, следы саней и копыт, уводящие на запад, да несколько пятен крови и конского помёта на снегу.
— Ну, что? Ждём теперь похода княжьей дружина для нашего «осмердения»? — задал вопрос Василию Васильевичу Андрон уже в «штабе».
— Может и такое случиться, — кивнул головой историк. — Но, скорее всего, пошлют кого-то из княжьих доверенных лиц, чтобы уладить конфликт миром. Дань, конечно, назначить могут, но вовсе не такую, которую драл бы с нас этот откупщик. Если не удастся договориться о том, что мы будем границу охранять и пограничную стражу привечать. Пограничники ведь у нас бывали, видели и результаты наших стычек с кочевниками. А значит, имеют представление о том, что можно натворить с нашим оружием.
— Местные видели и то, что мы натворили на Калке, — махнул рукой Серый.
— Калка случилась тринадцать лет назад. Тех, кто это видел, уже либо в живых почти не осталось, либо они нас с вашими, Сергей Николаевич, подвигами никак не связывают. Здесь же, что ни год, то война кого-нибудь с кем-нибудь. И история про то, как какие-то «потусторонние силы» вмешались в ход битвы, чем спасли многих русских воинов, уже давно в сказку превратилась. Если где-то её и отфиксировали для потомков, то только в княжеских летописях. Да и то переврали в церковно-пропагандистских интересах. Лично я совсем не удивлюсь, если там понаписывали что-нибудь вроде того, что безбожные татарове привели с собой из преисподней полчища чудищ невероятных размеров, один вид который превращает нормального человека в соляной столб. И только истовая молитва Господу нашему обратила тех чудищ в бегство. А заодно и монголов, которые без них вообще драпали бы от одного вида православного воинства.
Поржали, конечно, представляя нарисованную историком картинку. Но согласились с тем, что пропаганда — она такая пропаганда! Невзирая на эпоху, в которую используется. Меняется, разве что, акценты на те идеи, которые продвигают пропагандисты. Здесь, в тринадцатом веке, это религия, единственно верная среди всех существующих. Все остальные «языки» (народы в терминологии этого времени) — презренные безбожники, злодеи и дикари, лишь попустительством Божьим да помощью Нечистого способные победить истинно верующих.
— Ох, не любите вы православие! — едко поддел «специалиста» Нестеров.
— Не православие, а церковников любых конфессий, в угоду узкоконфессиональным интересам перевирающих не только исторические факты, но и каноны собственных же религий. Вы подождите, Михаил Фёдорович, сюда ещё какого-нибудь попика пришлют, который начнёт всем нам мозг выносить: церковь не построили, не так крестимся, по семь раз на дню лбом об пол не стучим. А самое главное — церковную десятину не платим. Причём, последнее — самый большой грех. И вообще, все мы — отродия диавола, поскольку ни электричество, ни машины наши, ни станки в Библии не упоминаются, как действуют — непонятно, а значит, греховно. Посему нас надо привести всех под руку единственно правильной церкви, запретить всё «антихристово», а на людей наложить епитимью. Например, молиться заставить сверх разумной меры или, там, рубище и вериги носить. А то, понимаешь, слишком уж добротная на нас одежда. Не иначе, как Нечистым даденная.
Честно говоря, в этом направлении ни у кого подобных мыслей не возникало. А ведь придётся, придётся на какие-то уступки «длинногривым» идти! Церковь в это время (да и в последующие века тоже) сила. И совсем уж откровенно конфликтовать с ней нельзя, поскольку мигом объявят посланцами Антихриста, и тогда ни о каких союзнических и даже нейтральных отношениях с русскими княжествами даже мечтать не придётся.
— Чекист, а у нас никакого расстриги или хотя бы фанатика, поведенного на религии, не затесалось? — подал голос Полуницын.
— А чего ты меня спрашиваешь? У тебя же самого вон какой крестяра на цепуре болтается.
— Модно это было, потому и прикупил, чтобы не выделяться, — махнул рукой Крафт. — Да и не такой уж большой этот крест. Всего-то пятьдесят граммов «рыжья». И цепура турецкая, «дутая», из золота неизвестной пробы. Как бы даже не меньше, чем триста семьдесят пятой. Турки же — те ещё «мастера» ювелирку подделывать.
— А зачем тебе фанатик?
— Да взять и назначить его нашим батюшкой. Типа, придёт этот попик от здешнего князя, а у нас свой есть, который молитвы не хуже него петь умеет. На том же самом языке, что и тут поют. А какую-нибудь халупу с крестом для него срубить недолго. И типа-иконы на картонках намалевать можно. Я бы даже ради такого дела ему крест задарил. Может, мне ещё и грехи какие спишутся. Не верю я во всё это, конечно. Ну, а вдруг?
Да уж! Есть от чего прихереть даже человеку, знакомому с психологией «братвы»!
— Церквушку построить, конечно, проблем нет, — махнул рукой Верзила. — Тем более, сейчас, когда у меня люди освободились. Но тянуть в неё отопление — глупость несусветная. У нас и так каждый метр водопроводной трубы на учёте. Лучше уж напрячься и пустить эти трубы на новое жильё, которое всё равно строить придётся. Не вечно же семьям в барачных конурах ютиться. Особенно — когда дети массово пойдут. А за лето, если надо будет, и печку в ней сложат. И этого хватит, поскольку службы будут не каждый день проводиться. Стёкол нормальных тоже мало, так что пусть придумывают какие-нибудь мозаики из осколков.