Не прошло и двух дней, как в крепость наведались пограничники, которым рассказали про подсыла, передали его приметы и показали пайцзу. Объяснили, что важность владеющей ею персоны определяется материалом, из которого изготовлена «дщица». Деревянная низшая степень, потом идут железо, медь, серебро и золото. Но золото — очень уж большая редкость, поскольку выдаётся лично правителем улуса.
— Лучше бы Полкан заехал.
— Он в Осколе-городке. Тебе бы, Михаил свет Фёдорович, самому там побывать да с пограничным воеводой поговорить.
— Язык ещё плохо знаю. Сложно: наш и ваш языки родственные, часто путаюсь. Видишь, приходится через толмача разговор вести. А он у нас один на всех. Хотя ты прав: когда ты ещё в Оскол попадёшь? А мы за два дня обернёмся.
«Погранец» с недоверием глянул на собеседника: где ж такое видано, чтобы полторы сотни вёрст за день одолеть, да чтобы ещё и время на разговор с воеводой осталось.
— Не желаешь с нами съездить?
— Конь у меня, конечно, хороший, да только губить его такой скачкой жалко.
— Не на твоём коне, на нашем, железном, — засмеялся отставной капитан.
— А такие бывают?
В общем, пристроили скакуна пограничника в конюшню, а на другое утро, чуть свет, рванули на БМД в пограничную крепостцу. Для того парень и понадобился, чтобы не плутать вдоль реки, выискивая её, а точно в нужное место выйти.
Глаза у стражника были, конечно, как блюдца, когда рычащая, лязгающая и пышущая смрадом «железяка» рванула с места быстрее самого лучшего коня. Скорость снижали только на бродах через степные речушки, так что, как и прогнозировал Михаил, через четыре часа были уже около того самого брода, за которым высились деревянные стены Оскола.
Нет, не там, где в ХХ веке стоял город Старый Оскол. Вёрст на десять южнее, если судить по карте. Но историки и не отрицают того, что в более поздние времена воссоздавали город совсем в другом месте. А от прежнего, сожжённого монголами, даже руин пока не нашли. Или нашли, но идентифицировать не могут.
В общем, встали после переправы, и потопал Демид подрагивающими от пережитого потрясения ножками к воротам крепости, в которой уже переполох поднялся. Докладывать, что это не сказочный «страшный зверь коркодил» явился, а один из воевод Серой крепости в гости пожаловал на чуднОй железной (ну, не знают ещё в мире о существовании металла алюминия) повозке. К самому пограничному воеводе пожаловал.
Впрочем, Полкан, видевший БМД не только снаружи, но и изнутри, уже успел воеводу успокоить. Так что поднятые по тревоге ворота опустили. Да вот только въезжать внутрь механик-водитель, не рискнул.
— Не уверен, что не рухнет этот мост под тяжестью машины.
Пожалуй, весь гарнизон вылез на стены крепостцы, занимающей площадь, кажется, даже меньше гектара. Не только на «зверя коркодила» поглазеть, но и на странных соседей, вЕсти о боевой доблести которых сюда давно уже дошли. Вот только былинными богатырями ни Нестеров, ни оба пулемётчика, сменившие амплуа на миссию «почётного караула», не выглядели. Даже драгунская шашка только у главы делегации. У двоих других — даже их нет, только ножи в ножнах да какие-то замысловатые железки, совершенно непригодные для привычного пограничникам боя, на ремне на груди висят. Даже для булавы коротки и… сложно устроены. Четвёртый, тот, что старше всех по возрасту, вообще не воин, у него даже ножа нет. Зато на носу какие-то стекляшки блестят, глаза прикрывают.
То, что без доспехов — можно понять: не на рать ехали, а по-соседски в гости. Но одеты — совсем уж не по-людски. Сапожки коротенькие, шнурками перевитые. Портки поверх сапожек — даже коротким кафтаном почти не прикрыты. На головах — не шеломы воинские, не шапки высокие меховые, а что-то с полочкой над глазами, несуразно маленькое, едва прикрывающее половину коротко стриженных волос. Никакой важности. Разве что, сукно на одеждах тонкое и крашеное. Видно, заморское.
По поводу зверя, во чреве которого те приехали, сразу споры начались — дьявольское то отродие или тварь божья. Видом — ларь ларём, только большой, а бегает. И быстро бегает, хоть и без ног. Рычит, фырчит, лязгает. Но на том ларе крест начертан и слова написаны: «За Русь святую». Сошлись только в том, что ни к чему такое чудовище внутрь крепости пускать. Пусть баб во тяжести да детишек, которые напугаться такого чудища могут, в ней нет, но пусть оно лучше там, за стеной постоит.
Кто-то ещё судачил, стоя на стене, а несколько человек послали носить небольшие деревянные короба, кои тоже из чрева чудища вынули. Небольшие-то небольшие, да зело тяжёлые. Только не серебром или златом наполненные, а, как оказалось, добрым воинским железом — наконечниками стрел да копей, пластинками для доспехов. Калёные наконечники. Не только узкие, бронебойные, но и широкие «срезни» и шипастые «вереги». А вторую саблю, что старший из гостей в руке нёс, воеводе в дар преподнесли.
Посудачили, посудачили, да расходиться начали. Дел ведь обыденных да забот по службе никто не отменял. Кому-то в дозор собираться, кому-то после дозора передохнуть требуется, кому-то в степь вглядываться, не поднимается ли где-нибудь сигнальный дым, извещающий о подходе неприятеля, кому-то припасы на сторожевые вышки везти.
Фрагмент 20
39
— От нас, с Дону, выдачи нет, — отрезал Беспалых.
— Холоп то княжий.
— Хоть чей. У нас вольная слобода, и кого мы приняли, тот тоже вольным стал.
— Добром не отдашь, силой возьму! — разозлился парень, доставая из ножен меч.
— Кметь ты или тать? Тут тебе не князя Донковского земля, а князя Курского. На его людей меч собрался поднять?
— Прочь с дороги, смерд!
От выстрела «Глока» лошадь шарахнулась в сторону, и дружинник удержался в седле лишь благодаря молодой реакции да силе.
— А за то, что вольного человека смердом назвал, ты ответишь. Убивать тебя я не стану, а на кулачках готов силой померяться, чтобы ты мог вернуться к своему господину и передать мои слова про то, что от нас выдачи нет.
— Много чести тебе будет.
— Тогда уезжай и не забудь князю рассказать, как ты испугался даже не сабли, а кулака крепкого. С девками только и смел.
Спутники приехавшего возвращать семью Ивана прежнему хозяину, хорошо знающие про то, как он добивался Авдотьи, принялись ухмыляться, что взбесило Артемия ещё сильнее. Их двое, за спиной у этого наглеца с грохочущей железкой в руке тоже двое. Без мечей, без копей, за какие-то замысловатые раскорячины, висящие на груди на ремне, держатся. И не боятся вооружённого. Будто не справные воины на конях перед ними, а тьфу, юнцы-подлетки с ивовыми прутиками. Вот только Прошка-гость много про этих чуднЫх рассказывал. Мол, половецкого Каир-хана побили да прогнали малыми силами, татар, которых половцы, как огня боятся, гоняют в хвост и в гриву. Тем самым громом, что так Вороного напугал, и разят.
— Так ты, значит, девка?
— А ты слезь с коня, и узнаем.
Сергей от себя даже не ожидал, что сможет так легко объясняться с «аборигеном» на языке, которого, как он считал, не знает. То ли привыкать начал, то ли экстремальная ситуация повлияла, и он вдруг заговорил.
Охрана теперь и на единственной вышке «Выселок» дежурит. Так что, едва из лесу вооружённые всадники выехали, единственные в частоколе ворота на запор, а по рации — доклад «воеводе». Пограничье, с любыми вооружёнными, пока не выяснили, кто, откуда, с какими целями, ухо надо держать востро. А эти, глазастые, и Ивашку заприметить успели, и Авдотью. Так что сходу принялись «права качать»: отдавайте беглых холопов.
Артемий даже на вид силён. Этакий «качок», не вылезающий из тренажёрного зала. Да только в поединке без оружия, на котором настоял бывший десантник и тренер по единоборствам, не сила главное, а ловкость и знание приёмов, умение правильно бить.
Зол дружинник, потому и решил первым же ударом наказать наглеца так, чтобы у него больше в мыслях никогда не возникало противиться княжьим воинам. Фух, пролетел кулак рядом с головой этого старика с уже седеющей бородой. Мимо. Фух, уже другой. Снова мимо. Три или четыре раза махал ручищами Артемий, а тот всё успевает чуть уклониться, но ровно настолько, что кулаки мимо пролетают. Всего-то в волоске от ухмыляющейся рожи, но мимо.
Ох, ты! Вроде и замаха никакого не делал этот слобожанин, а так в правый бок приложил, что искры из глаз.
— Это тебе за Ивашку.
Отскочил дружинник, а тот стоит, как ни в чём не бывало, и ухмыляется.
Фух, фух! Ох, ты! Ещё больнее вдарил. Донковец даже и не заметил, когда.
— Это за холопа.
Не успел подступиться, как дыхание от удара чуть ниже грудины перехватило.
— Это за Авдотьюшку. А это будет за смерда.
Не кулаком бил, как видели товарищи упавшего навзничь Артемия, а открытой ладонью. Да только так, что кровавый сопли в разные стороны полетели, а высокий шелом с головы слетел и по земле покатился.
Своих же бьют, взыграло в груди. Вот и похватались за мечи.
— А ну, стоять! — рявкнул то, кого назвали воеводой Серой крепости.
Одно движение, и снова в его руках та железка, грохочущая огнём, плюнула. Только не в верх, а куда-то в сторону земли. И катящийся по земле шелом подпрыгнул, в нём дырка появилась. Нет, целых две: с оборотной-то стороны вторая. Насквозь, значит, молния, про которые Прошка баял, тот шелом пробила. Железный! А что она с кожаными доспехами, как на них и на Артюшке, сделает?
— Забирайте своего и возвращайтесь в Донков. И вам повторяю, и князю можете передать: от нас выдачи нет! Снова придёте — без коней останетесь, а ежели и тогда не поймёте, живота лишитесь.
И ведь так и ждали у ворот посада эти трое, пока Артемий в чувства не пришёл, на коня сесть не смог и не уехал прочь. Сидели на брёвнышке, о чём-то переговаривались на непонятном наречии да поглядывали на погоню, пущенную по следам семьи беглого холопа.
Как ни серчал на слобожанина Артюшка — ведь то, что его, хорошо обученного воина, побил какой-то простолюдин, даже доспехов не носящий, не могло не злить добра молодца — а после того, как глянул на дырявый шелом, понял, что было бы с его головой, пусти «воевода» молнию, когда тот был на ней. Обиды он ни этому самозванцу, ни Ивашке, конечно, не простит, отомстит, когда сможет. Но князь зело осерчает. Он ведь посылал их не только холопов воротить, но и присмотреться, что за соседи на границе леса и степи, у самого Дона, объявились. Правду ли бает Прошка-мордвин про их сказочные богатства да дивные порядки.