Они подобрали себе одежду, шейные цепочки, разобрали оружие погибших.
— Лорд, — окликнул Симона один из его людей. — Вот там позади тебя лежит что-то. Выпало из пояса Фалька.
Это был странной формы кусочек металла: ни серебро, ни золото — но отливал зеленоватым и по виду напоминал сложно завязанный узел, состоявший из множества хитросплетений. Симон нашел на поясе Фалька крючок, на который, как видно, раньше был прикреплен этот странный предмет, и водворил его на место. Нельзя было упускать даже такую мелочь в обличье Фалька.
Волшебница оглядела Симона критическим взглядом, как художник свое творение.
— Желаю удачи, Хранитель границ, — сказала она. — Сила волшебства будет с тобой в полной мере.
— Благодарим тебя за добрые пожелания, леди, — сказал Симон, — мне кажется, нам очень потребуется помощь этой Силы.
— Прилив кончается, Симон, — крикнул от двери Корис, — нам пора отплывать.
5. Кровавое утро
— Сигнальные флаги! — один из группы людей, стоявших на носу судна, входившего в воды золотистой реки на рассвете ясного утра, кивнул на полоскавшиеся по ветру радужные полосы, укрепленные на шесте на первой верфи Карса.
Другой мужчина, одетый в богато разукрашенный плащ, склонил голову и положил руку на рукоять кинжала.
— То, что и ждали? — вопрос прозвучал настойчиво и выжидательно.
— Как и положено для тех, за кого мы себя выдаем, — улыбнулся первый. — Теперь остается только выяснить, собирается ли Ивьян приветствовать своего тестя лаской или саблей. Мы идем прямо в пасть к змею, и она может захлопнуться, прежде чем прибудет подкрепление.
Третий, из стоявших на носу, тихонько рассмеялся.
— Любая змея, Ингвальд, которой вздумается сомкнуть челюсти, чтобы проглотить нас, наткнется на несколько футов хорошо отточенной стали! К тому же, от наемников ему тоже хорошего ждать не приходится — они всегда становятся на сторону того, кто им лучше заплатит. Сначала нам надо разделаться с Ивьяном, а тогда уж Карс будет наш!
Симон-Фальк беспокоился из-за самонадеянности Кориса. Он отнюдь не умалял его достоинств военного руководителя, но ему очень не нравилось то лихорадочное возбуждение, которое снедало Сенешаля на всем пути к Карсу. Команда состояла из салкаров, которые, на этот раз в качестве торговцев, совершали этот переход и отлично знали все течения и излучины реки.
Тем временем основные силы Эсткарпа совершали пеший переход, готовясь атаковать Карс, как только поступит сигнал…
Симон-Фальк бросил взгляд на большую плетеную сетку-корзину, на которую было брошено легкое покрывало. Это был вклад сокольничьих в экспедицию. В клетке находился один из соколов, но не из тех черно-белых, служивших воинственным горцам разведчиками и товарищами в сражениях. Это была птица, в которой не легко было признать союзника Эсткарпа.
Она была крупнее, чем те соколы, которые обычно сидели на луках седел сокольничьих-фальконеров, с сизо-серым оперением, переходившим в белое на голове и у хвоста. Сокольничьи, плававшие на судах салкаров, отыскали где-то за морями пять таких птиц и уже из них вывели целую породу новых соколов. Они были тяжелее, чем их собратья, и поэтому не могли служить в качестве боевых соколов, зато у них был сильнее развит инстинкт родного гнезда, и поэтому они были отличными посланцами-вестниками, особенно, если учесть их умение постоять за себя в воздухе.
Для целей Симона-Фалька такая птица была незаменима. Ведь он не мог бы взять с собой обычного сокола: они были известными союзниками Эсткарпа, а эта новая разновидность была на редкость красива, и поэтому птица вполне могла сойти за подарок, если учесть, что птица умела охотиться.
Итак, десять человек, птица — и целый город против них. На первый взгляд их экспедиция была безумной затеей. Но ведь когда-то их уже было только четверо против этих стен, и они выстояли и спасли не только свои жизни, но и многие другие. Четверо! Рука Симона скользнула по поясу Фалька. А теперь их трое — он сам и Корис — и где-то упрятанная в гуще этого города Лойз. А четвертая? Но нет, о ней сейчас не надо думать. И все же, почему она не вернулась, почему допустила, чтобы он случайно узнал от волшебницы, прибывшей в Верлейн, что ее миссия не удалась? Где она теперь? Переживет ли эту обиду? Но ведь она сама согласилась уплатить такой ценой за их брак, она сама пришла к нему! Почему же…
— Нас встречают, милорд! — окликнул Симона Ингвальд.
Группа воинов со знаками отличия Ивьяна и в самом деле ожидала их на пристани. Симон невольно сомкнул пальцы вокруг приклада самострела, но плащ, к счастью, это движение скрыл. Однако, повинуясь отрывистому лаю офицера, стоявшие на пристани сложили ладонь к ладони и высоко подняли их вверх — это было дружественное приветствие. Карс говорил им: «Добро пожаловать!»
У ворот крепости их ожидала такая же группа воинов, которые приветствовали их таким же жестом. Насколько они могли судить, проходя по улицам, все в Карсе шло как обычно, не было никаких видимых признаков беспокойства.
Однако, когда их с подобающей церемонностью придворного этикета проводили в отведенные им покои, Симон сделал знак Ингвальду и Корису отойти с ним к окну.
— Почему нас всех собрали в одном месте? — сказал он, обращаясь к ним.
— Чтобы легче было обезопасить нас, — сказал Ингвальд.
— И, по-видимому, их нисколько не волнует, что мы можем об этом догадаться. И потом — где Ивьян или хотя бы его главнокомандующий? Нас ведь встречал младший офицер и не больше того. Быть может, они и встретили нас как гостей, но не слишком-то вежливо и любезно.
— И в этом кроется не только оскорбление Фальку. — Симон снял шлем погибшего, и легкий ветерок, пробивавшийся в окно, разбросал буйные рыжие пряди, украшавшие голову Симона с момента перевоплощения. — Собрать нас всех вместе — это понятно, по соображениям безопасности. Ивьян не питает уж такое почтение к Фальку. Но здесь кроется что-то еще…
Он закрыл глаза, чтобы дать возможность таинственному шестому чувству сообщить ему предчувствие, которое становилось все сильнее с тех пор, как он сделал первый шаг по земле вражеской твердыни.
— Сообщение? Ты получил сообщение, — нетерпеливо спросил Корис.
Симон открыл глаза. Нет, это было не сообщение, ничего похожего на ту горячую волну, которая когда-то схватила его тут, в Карсе и заставила, словно в трансе, идти вперед, вперед — туда, где находились тогда Джелит и Лойз. На этот раз у него возникло какое-то странное ощущение, что-то вроде предчувствия, которое возникает, когда собираешься сделать непоправимый шаг. И это предчувствие было не совсем связано с ним лично. Словно бы он собирался совершить какой-то поступок, последствия которого не понимал.
— Нет, не сообщение, — запоздало ответил он. — Что-то здесь должно произойти…
Корис поднял свой топор — он никогда не выпускал дар Вольта из своих рук. Только теперь, на время пребывания в Карсе, топор замаскировали фольгой и разукрасили в цвета Фалька.
— Топор шевелится, — сказал Корис. — Вольт ведет нас вперед! — Он понизил голос до шепота. — Мы сейчас в центральном блоке. Симон понял, что Корис мысленным взором видит план крепости. Личные покои Ивьяна находятся в северной башне. В верхних коридорах, наверное, не больше двух часовых в дальнем конце. — Он двинулся к двери.
— Ну, так как? — Ингвальд посмотрел на Симона. Будем ждать или начнем?
Они должны были выждать некоторое время по плану, но тревожное ощущение у Симона становилось все сильнее…
— Уолдис! — один из мужчин в форме Верлейна быстро поднял голову. Мы забыли на судне мешок с птичьим кормом. Пошли за ним сейчас же, он нам очень нужен.
Симон отдернул покрывало с клетки птицы. На него смотрели темные глаза, в которых светился разум — пусть не человеческий, и все же разум. Голова птицы была повернута к двери, она словно прислушивалась к чему-то, чего не слышало человеческое ухо. Потом кривой клюв раскрылся, и птица издала пронзительный крик, крик тревоги — в тот же миг Симон ощутил толчок: опасность вокруг них!
Корис уставился на дар Вольта. Тонкая фольга не смогла скрыть мерцания лезвия, оно словно горело огнем, и это было не отражение солнечного света, а пламя, что вспыхнуло внутри самого топора. И столь же внезапно этот огонь погас.
Белые перья птицы растопырились, и она крикнула во второй раз. Симон открыл дверцу клетки, поставил руку, и птица очутилась на этом живом мостике. Она была тяжела, но вес ее подействовал успокаивающе на Симона. Тяжело вспорхнув крыльями, птица перелетела на спинку стула.
Один из пограничников распахнул дверь, и вошел Уолдис. Он тяжело дышал, в руке у него было обнаженное оружие с обагренным кровью лезвием.
— Они все сошли с ума! — прокричал он. — Они гоняются друг за другом по всем залам и кромсают друг друга в клочья! Это не могли быть силы Эсткарпа, ведь сигнал еще не подан! Неужели случилось неповторимое? Ингвальд схватил юношу за плечо.
— Кто гоняется? Кто кромсает? — спросил он хрипло.
— Не знаю. У них у всех знаки людей герцога. Один из них, я слышал, кричал, что нужно позвать герцога: он, мол, со своей супругой…
— Я думаю, пора начинать, — сказал Корис прерывисто, дыхание со свистом вырвалось из его груди.
— Отвори окно, — приказал Симон ближайшему к нему пограничнику. Сейчас самое правильное, воспользоваться начавшейся внутри крепости суматохой, хотя Симон и не знал ее причины. Он сделал знак соколу, и тот вылетел в окно, держа уверенный курс к тем, кто ожидал его появления. Тогда Симон повернулся к двери и бросился вслед за Корисом.
В конце площадки лежал лицом вверх убитый — судя по одежде, он принадлежал к числу высших чиновников двора. На лице его застыло удивленное выражение, словно он не ожидал, что ему нанесут смертельный удар. Но не это привлекло внимание Симона — в глаза ему бросился широкий пояс, перехватывающий талию убитого. На нем было три розетки с красным драгоценным камнем посередине, там же, где положено быть, по орнаменту, четвертой розетке, Симон увидел совсем другое изображение — сложный узел из перекрученных и переплетенных линий, точно такой же, какой висел на пояс