Чарлз уставился на темные окна. Ну и дурак же он был! Мерой его дурости была мера его неверия. Он не верил словам, написанным рукой Маргарет, не верил, когда ему не дали с ней поговорить по телефону; не верил, когда ворвался к ним в дом и ему было сказано, что она уехала из города; не верил, даже когда прочел в газете скупое сообщение, что «свадьба мистера Чарлза Морея и мисс Маргарет Лангтон не состоится».
Примирился ли он с фактами? Быть отвергнутым — не очень-то приятная штука. Чарлз Морей уехал из Англии, переполненный яростью и горечью унижения. Ему никогда в жизни не приходилось думать о деньгах — если он хотел уехать, то уезжал. Отец не возражал. Сначала были Индия и Тибет; потом Китай — таинственный, трудный, опасный Китай, известный немногим европейцам. В Пекине он столкнулся с Юстином Парром, и Парр разжег в нем энтузиазм — захотелось пройтись по неизведанным тропам Южной Африки.
Некоторое время он все же колебался, но неожиданно умер отец, и, поскольку теперь ему не к кому было возвращаться, он пустился вместе с Парром в приключения. Его влекла тайная надежда, безотчетный соблазн забыть Маргарет.
Чарлз пристально вгляделся в эти призраки, и они бесследно исчезли. Он поздравил себя с тем, что решился взглянуть им в лицо, и, довольный собой, дошел до конца мощеной тропинки и нащупал ручку двери, ведущей из сада в дом.
Довольство сменилось злостью. Эта дверь тоже оказалась открыта. Он всерьез стал подумывать о том, чтобы ознаменовать свое возвращение увольнением Латтери. Чарлз вступил в галерею — она была длиной в несколько футов и заканчивалась вращающейся дверью в холл. Там горел свет — не люстра, заливающая светом весь холл, а маленький, затененный светильник в углу.
Было что-то очень унылое в пустоте большого дома. Чарлз посмотрел на светильник и задался вопросом: а действительно ли дом пуст? Он должен был чувствовать его пустоту, но не чувствовал. Он должен был чувствовать хотя бы уныние. Вместо этого его охватило возбуждение — то ли ожидание, то ли предчувствие приключения. Он поднялся по лестнице и свернул в правый коридор. Этаж был погружен во тьму. Слабый свет доходил из лестничного проема и позволял видеть в густом сумраке. Он потянулся было к выключателю, но вдруг замер и опустил руку.
В конце коридора друг на друга смотрели две двери. Ту, что справа, не было видно в темноте, но из-под левой двери просвечивала тонкая полоска света.
Чарлз посмотрел на эту полоску и сказал себе, что в комнате находится миссис Латтери. Тем не менее он очень осторожно подошел, остановился возле двери и прислушался: разговаривали двое мужчин — один спрашивал, другой отвечал.
Он бесшумно попятился, пока не уперся спиной в противоположную дверь, нащупал сзади ручку, повернул ее, вошел в темную комнату и закрыл за собой дверь.
Это была мамина спальня. А комната напротив служила ей гостиной, и между ними поперек коридора стоял громадный шкаф — восхитительное место для детских игр. Он помнил, что раньше здесь висели мамины платья — шелковые, пахнущие лавандой, они шуршали, когда он трогал их рукой. Ему было десять лет, когда она умерла, и платья из шкафа исчезли.
Чарлз тихонько открыл дверь шкафа. Семь футов черной пустоты дохнули затхлым, холодным воздухом — хваленое проветривание миссис Латтери не простиралось так далеко. Он двигался в темноте, пока пальцы не коснулись панели на противоположной стороне шкафа. В давние времена здесь тоже была дверь, но ее забили, чтобы оставить больше места платьям миссис Морей. Сняли ручку, заткнули замочную скважину.
Чарлз тогда очень горевал, что не стало этого глазка — участника его игр. Он вспомнил, какое возбуждение охватило его, когда обнаружилась другая дырочка. В четырех футах от пола, на самом краю панели оказалась дырка, замазанная клеем, смешанным с опилками. Долго и терпеливо девятилетний мальчик расковыривал замазку, пока не вытащил ее как пробку. Память об этой дырке и привела его сейчас в недра шкафа. Незапертые ворота, открытая дверь, мужские голоса — все это требовало объяснений.
Он опустился на колени, нащупал дырку и осторожно выдернул затычку.
Глава 2
Чарлз Морей глянул в дырку в стенной панели — то, что он увидел, крайне его удивило. Половина комнаты была освещена, другая половина скрыта в тени. На столе розового дерева, где лежал альбом с мамиными фотографиями, горела лампа с наклоненным абажуром. Она стояла прямо на толстенном альбоме, и зеленый шелковый абажур был наклонен так, чтобы свет падал на дверь.
Чарлз невольно отпрянул; потом сообразил, что свет падает левее его панели и направлен на дверь, под которой он и увидел полоску света.
За столом сидели двое мужчин. Один — спиной к Чарлзу, так, что он видел только его черное пальто и фетровую шляпу. Другой, сидящий лицом к Чарлзу, был в тени. Заинтригованный, Чарлз всматривался в этого другого, но видел только часть белой рубашки в обрамлении, похоже, расстегнутого черного плаща. Над рубашкой светлела размытая клякса — бесформенная, не имеющая черт лица. Голова у человека, конечно же, была, но Чарлзу казалось, что на ней нет лица. Хоть он и был в глубокой тени, но должна же быть видна линия надо лбом, где начинаются волосы, и очертания подбородка!
Чарлз судорожно вздохнул. У этого человека нет, кажется, ни волос, ни челюсти, он — только белая рубашка, плащ и сероватая клякса вместо лица. Это было нечто чудовищное.
Короткие волосы на затылке уже начали покалывать Чарлзу шею, когда человек, сидевший к нему спиной, заговорил:
— А если предположить, что свидетельство есть?
Плечи под черным плащом пошевелились, и низкий, мягкий голос ответил:
— Если есть, тем хуже для нее.
— Что вы имеете в виду? — торопливо спросил первый.
— Девчонке все равно придется уйти. Я думаю, безопаснее всего уличный инцидент. — Слова были произнесены мягко и безразлично, с красивой модуляцией в голосе. Мужчина, сидевший в тени, приподнял какую-то бумагу, посмотрел в нее кляксой лица и спросил:
— Вы уверены, что нет завещания?
— Совершенно уверен. Нотариус об этом позаботился.
— Где-нибудь может быть еще одно. Миллионеры имеют забавную страсть составлять завещания.
— Двадцать Седьмой совершенно уверен. Вот его отчет. Хотите посмотреть?
Он передал бумагу. Лампу чуть-чуть наклонили, тень сдвинулась. Свет коснулся края руки, и Чарлз увидел, что на руку надета серая резиновая перчатка. У него так и подскочило сердце: «Клянусь пистолетом! Так вот что он натянул на лицо! Чудовищно! На лице и голове — сплошная серая резиновая маска!»
Эта была мамина лампа. Комната когда-то была местом, где всегда было тепло, горел неяркий свет, не разрешалось шуметь, где по вечерам разжигали камин, и он садился на пол возле дивана, и нежный, усталый голос рассказывал ему разные истории. Что здесь делают эти невероятные люди? Вид гладких серых рук, лежавших на докладе Двадцать Седьмого, вызывал у него тошноту, в душе закипала злость. Какая дьявольская наглость…
Серая Маска, равномерно шелестя, листал страницы. Читал он очень быстро. Небрежно отбросив доклад, сказал своим низким, журчащим голосом:
— Двадцать Седьмой здесь?
Второй кивнул.
— Вы его приготовили?
— Да.
Кто-то подошел так близко к Чарлзу, что он инстинктивно отпрянул от глазка. Осторожно придвинувшись обратно, он разобрал, что в комнате находится третий человек, который охраняет дверь. До сих пор он стоял возле двери и его не было видно, но когда он стал ее открывать, то вышел вперед, и Чарлз увидал синий шерстяной костюм и коричнево-зеленый шарф. В такие шарфы все как один кутались тетки в военное время. Шарф был повязан так высоко, что Для Чарлза этот тип был всего лишь костюм да шарф.
В открытую дверь вошел мужчина, похожий на коммивояжера. На нем было большое пальто и котелок. Чарлзу не удалось даже мельком взглянуть на его лицо. Он с уверенным видом прошел к столу и огляделся в поисках стула.
Стула поблизости не оказалось. Под неподвижным взглядом Серой Маски уверенности у «коммивояжера» поубавилось. Это был очень странный взгляд, потому что дырки для глаз на серой маске были квадратной формы — как игральные кости на сером поле. У Чарлза даже появилось странное ощущение, будто за ним наблюдают.
— Двадцать Седьмой, — сказал Серая Маска.
— Явился для доклада.
Серая Маска резко забарабанил пальцами по листкам.
— Ваш доклад слишком длинный. Упущены существенные детали. Слишком много о себе, мало о фактах. Например, вы пишете, что нотариус позаботился о завещании. Он его уничтожил?
Двадцать Седьмой колебался. Чарлз заподозрил, что тому хочется увильнуть от ответа.
— Уничтожил?
— Ну… в общем… уничтожил.
— Как?
— Сжег.
— Свидетели?
— Один умер. Другой…
— Ну?
— Не знаю. Это была женщина.
— Имя?
— Мэри Браун. Она старая дева.
— Кто-нибудь знает, где она?
— Никто.
— Найдите и доложите. Это существенно. И еще. Свидетельство о браке было?
— Нет.
— Уверены?
— Я не смог найти. Нотариус о нем ничего не знает. Я думаю, что его не было, я сомневаюсь, что они были женаты.
— Слишком много «я», — сказал Серая Маска. — Разузнайте о свидетельнице. Можете идти.
Человек ушел оглядываясь — как будто ожидал, что его окликнут.
Чарлз так и не увидел его лица. Он обругал себя дураком. Нужно было сбежать по лестнице раньше, чем выйдет Двадцать Седьмой. У него был план, и нужно было следовать плану, а не слушать дальше, как этот джентльмен обсуждает свою преступную деятельность. Теперь Двадцать Седьмой улизнет, а если бы Чарлз успел запереть дверь в конце коридора, эта четверка осталась бы дожидаться полицию.
В начале этого странного интервью он тешил себя мыслью, что, несмотря на сожаления мистера Пакера, за четыре года его отсутствия в доме так и не отключили телефон.
Двадцать Седьмой слинял, конечно слинял, схватить удастся только троих. Жаль, безусловно, но в конце концов полиция доберется и до него.