Сумасшедшая бабка никак не могла этого знать. Но, как и любая злобная старуха (как и ее мать, царствие ей небесное!), своим ядовитым языком умудрилась угодить в самое больное место.
Спускаясь по лестнице, Ангелина искоса посматривала в окна. Меньше всего ей хотелось столкнуться в пустынном дворе с этой чокнутой. Нет, сейчас-то, если что, она запросто ответит грубиянке! Рявкнет так, что мало не покажется! Но… Стоит ли опускаться до грязной ругани? В школе и так нервы потреплют!
Ноги тем временем начали уставать.
Погруженная в мрачные раздумья, Ангелина не обратила внимания, на какой этаж успела спуститься, а когда подняла голову, то увидела на стене напротив лифта большую синюю цифру «5». От неожиданности Ангелина остановилась. Несколько раз моргнула. Цифра никуда не исчезла.
Несомненно, это была ошибка. В конце лета какие-то гастарбайтеры делали ремонт и, наверное, перепутали, не ту цифру намалевали. Идиоты. Она ведь на лифте все время ездит, вот и не видела раньше.
В довершение к ноющим ногам голову наполнила тягучая тяжесть. Бесконечные ступени слегка плыли перед глазами. Придерживаясь за перила (наверняка грязные, но руки все-таки в перчатках), Ангелина продолжила спуск.
Еще один лестничный пролет. Ключ, торчащий из двери чьей-то кладовки. С ума они все, что ли, посходили?!
Голова начинала кружиться. Хотелось поскорее выйти на свежий воздух. Отвернувшись, Ангелина спустилась ниже. Посмотрела на цифру напротив лифта.
Пять.
То есть пятый.
Она медленно перевела взгляд дальше. Темно-зеленые двойные двери с расхлябанной ручкой были ей хорошо знакомы. Густая тревога, набухшая в груди, ухнула вниз, в желудок, будто ком сырого теста. Ангелина, цепляясь за перила, тоже продолжила по инерции двигаться вниз.
Кладовка, ключ в двери. Пятый этаж.
Ключ. Пятый этаж.
Ключ. Пятый.
Пятый.
Пятый.
Пятый. Ее этаж.
Медленно переставляя непослушные ноги, запыхавшаяся Ангелина подошла к двойным дверям тамбура. Распахнула их, вошла внутрь. Тяжело перевела дух, потом достала ключи. Головокружение прекратилось, но мозг по-прежнему отказывался соображать.
Открыв дверь, она вошла в квартиру. Рекламные листовки взвились с тумбочки, подхваченные сквозняком. Перед уходом Ангелина приоткрыла все окна, чтобы проветрить квартиру. Прежде чем она успела захлопнуть входную дверь, из кухни раздался пронзительный, режущий слух вопль.
Пальцы под тонкой перчаткой похолодели. Когда все стихло, Ангелина, не без усилия отпустив дверную ручку, медленно шагнула влево по коридору и с гулко колотящимся сердцем заглянула в кухню.
Пластиковое окно, стоящее на вертикальном проветривании, жалобно потрескивало, сотрясаемое тем, что билось в щели между рамами. Темное, почти черное, полностью перекрывшее собой прямоугольник окна, оно напоминало огромный скомканный зонтик. Крючья когтей со скрежетом скребли по стеклу и пластику. Лысая клювастая голова моталась из стороны в сторону на морщинистой шее, силясь проникнуть в кухню.
Заметив Ангелину, черная тварь с шорохом развернула кожистые, просвечивающие насквозь крылья. Из раззявленного треугольного клюва вырвался тот же острый вопль.
Беззвучно распахнув рот, Ангелина вскинула к груди сумку и попятилась обратно. Под ноги ткнулся высокий порог. Вывалившись из квартиры, Ангелина опрокинулась навзничь, почти не чувствуя боли. Сдавленное клокотание в горле наконец сменилось пронзительным криком. Не переставая кричать, она спиной вперед поползла к выходу из тамбура.
Вслед ей скрежетал яростный, но бессильный вой.
Олеся стояла у холодильника и отупело таращилась на магниты на дверце. Она видела их каждый день, настолько часто, что почти перестала замечать, но сейчас раскрашенные фигурки и прозрачные квадраты с картинками выглядели какими-то незнакомыми: слишком плоскими, слишком тусклыми. Словно не она выбирала их. Словно это вообще был не ее холодильник.
И как она оказалась здесь? Они с Семеном исследовали стену в подъезде, а потом…
Потом опять появился тот голос.
– Со мной что-то не так.
Олеся повернулась к Семену, ощущая растекающийся по плечам холод. Последнее, что она помнила (смутно) – это какой-то внутренний диалог перед возвращением в квартиру.
– В смысле? – переспросил Семен, ковырявшийся в своем рюкзаке.
– Что я в последнее время делала? После того, как мы вернулись из подъезда?
– Да ничего, – Семен отвлекся от рюкзака и с недоумением посмотрел на нее. – Мы пришли, ты сказала, что пора обедать, пошла на кухню.
– И все?
– Ну да.
Поежившись, Олеся обхватила себя за локти.
– Я этого не помню. Вообще. Я вдруг очнулась у холодильника и не помню как.
– Может, задумалась?
– Нет! – громче обычного возразила Олеся. – Это не задумчивость! Это… Это как тот транс, когда мы были у соседей! И у тебя такое тоже бывает. Недавно в подъезде ты погружался в себя и ни на что не реагировал. Неужели ты не чувствуешь, что это как-то ненормально?
– Что именно я должен чувствовать? – Во взгляде Семена не было ни толики понимания. Ответное раздражение уже становилось для Олеси привычным, но на этот раз под ним таилось что-то еще.
– Какое-то отупение… Ступор… – Олеся мучительно подыскивала слова. – Ощущение, что выпадаешь из реальности. И при этом в голове…
Она остановилась на полуслове. Охвативший ее холодок никуда не делся. Он дал росток, свернулся на глубине ледяным змеем, и теперь этот змей вновь поднял голову. Она не могла так просто взять и рассказать о голосе в голове, озвучивающем некоторые мысли. На что это будет похоже? К тому же ей действительно начинало казаться, что этот голос не имеет ничего общего с тем, что она принимала за интуицию. Но тогда придется признать, что часть ее действий еще со вчерашнего вечера была продиктована… Кем? Или чем?
Бред сумасшедшего. Именно так все это прозвучит для Семена.
– …в голове какие-то дурацкие мысли, – скомканно закончила Олеся.
– Какие именно?
«Стал бы он спрашивать, если бы понимал, о чем речь?»
Ледяной змей ворочался внутри, скользил прямо под кожей. Олеся с трепетом ожидала очередного мысленного комментария, но голос не появлялся. Пусть он не был интуицией, но…
Может ли галлюцинация рассуждать о сумасшествии?
– Просто… Просто странные, – выдавила она, уже жалея, что вообще решилась на откровенность. – В общем, каша в голове.
– А что, по-твоему, должно быть у нас в головах? – Семен серьезно взглянул на нее. – Никто не знает, что происходит и что с этим делать. Да тут у каждого каша в голове! А насчет меня… – опустив глаза, он сделал небольшую паузу. – На самом деле у меня сейчас дерьмовый период в жизни. Очень дерьмовый. Я и так каждый день думаю черт знает что, а теперь, когда мы тут застряли… – Парень резко выдохнул. – Короче, не обращай внимания. У меня голова забита своим, но это не значит, что я какой-то псих или впадаю в транс. А те пенсионеры… Да они вообще, наверное, в шоке! Ты понимаешь, что за хрень творится там? – он вытянул руку в сторону подъезда, потом указал на окно: – А там?
Олеся только покачала головой. Пожалуй, Семен был прав. Но тогда получается, что голос, появившийся у нее в голове…
– Вот и они не понимают!
…был только в ее голове. А что означают голоса в голове, понятно и так. Об этом ее уже предупреждал… голос в голове.
Олеся приложила ладонь ко рту, пряча от Семена диковатую нервную ухмылку. Ледяной змей свернулся прямо под сердцем.
«Что если вообще все это происходит только в моей голове?»
– Давай уже поедим, – предложил Семен, и его слова вызвали новые волны урчания в Олесином желудке. Такое настоящее, живое ощущение просто не могло быть галлюцинацией. – А то мы оба нервные какие-то, – добавил парень. – У меня тут вчерашние бутеры есть. Надеюсь, еще съедобные.
Вновь склонившись над рюкзаком, он вытащил оттуда пакет и положил на стол. Помятые бутерброды в целлофане выглядели не лучшим образом, но пренебрегать едой вряд ли стоило. Пища, вода – от них зависит выживание.
Само появление в мыслях понятия «выживание» тревожило Олесю (неужели все настолько плохо?), но делать вид, что все нормально, она больше не собиралась. Подобные мысли могли пугать, но они, по крайней мере, были здравыми.
Когда Олеся распахнула дверцу холодильника, лампочка внутри не зажглась. Масленка и контейнер с колбасой на ощупь были комнатной температуры. Олеся наклонилась и открыла дверцу морозилки. То же самое. Размякший лоток с фаршем, покрывшиеся испариной пакеты с замороженными овощами и ни намека на холод.
– Холодильник не работает, – потерянно сообщила она, рассматривая нутро морозилки, сплошь покрытое влажными потеками.
Семен, не успевший сесть за стол, направился к стене с выключателями. Кухонные светильники и люстра над диваном тускло вспыхнули. Прошло несколько секунд, но слабый, будто идущий из-под воды свет так и не сделался ярче. При взгляде на лампочки даже не приходилось щуриться.
«Так не должно быть. Это неправильно».
Закрыв холодильник, Олеся последовательно проверила микроволновку, плиту, чайник. Ни один электроприбор не включался. Еще один виток безумия, охватившего все вокруг. Пусть Семен не верит в транс, но хотя бы тоже видит это.
– Как может гореть свет, если нет электричества? – спросила Олеся, зная, что вряд ли получит ответ.
Обедали тем, что не нужно было готовить: хлеб, колбаса, помидор, бутерброды Семена. Вся еда оказалась безвкусной, как и сладости у Хлопочкиных. Чайные пакетики даже не подкрасили холодный кипяток.
– Как пенопласт, – прокомментировал Семен, разглядывая надкушенный бутерброд.
– Ничего другого все равно нет, – ответила Олеся и взяла еще один кусок помидора, ватного и сухого, как старое яблоко. Еда изменилась, но голод никуда не делся.
– Я в детстве читал какую-то книгу, – снова заговорил Семен, дожевав бутерброд. – Люди летели на самолете и как-то попали в другое измерение или в какую-то аномалию, не помню уже. Там еда тоже была несъедобная, как будто ненастоящая.