Она в то время была похожа на тощего старика, который их спас. Такая же высохшая, обтянутая желтоватой кожей. Только без этих противных серых пятен. Да Семен и сам тогда выглядел не лучше. Тогда это было неважно. Важен был только финский метадон, который доставал Ленкин брат.
– Аллочка! – сдавленный возглас разорвал дымку воспоминаний.
У окна Виктор Иванович оседал на пол, прижимая к себе лишившуюся чувств жену.
– Что с ней? – Олеся, сосредоточенно накладывавшая один за другим туры бинта, отвлеклась от своего занятия. Засушенный незнакомец, приютивший их, застыл по другую сторону «операционного стола» и с любопытством вытягивал шею, разглядывая примостившихся на полу Хлопочкиных.
– Кажется, обморок, – ответил Виктор Иванович, склоняясь над супругой, которую продолжал бережно обнимать.
– Поднимите ей ноги повыше, – сказала Олеся и, видя, как мечется Хлопочкин, не решаясь опустить затылок жены на грязный пол, добавила: – Семен, поможешь?
Ее голос вернул Семена к действительности, разогнав ощущение, что он смотрит какой-то фильм.
– Да, сейчас. – Парень неуклюже выпростался из кресла, придавленный осадком только что бурливших в голове мыслей. Это напоминало самый первый период в Центре, когда его пичкали лекарствами, чтобы он перестал чувствовать себя психом.
И почему его накрывает именно сейчас, когда все и так летит к чертям?!
Помощь Семена в итоге не потребовалась – Алла Егоровна уже приходила в себя.
– Аллочка, ты как? Ты как? – спрашивал Виктор Иванович, так и не сумевший ничего предпринять.
– Что же это такое… – бессильно простонала Аллочка.
Вариации этой фразы были единственным, что срывалось с ее губ после того, как все они оказались в двадцать четвертой квартире.
– Аллочка, давай-ка домой… – Хлопочкин поднял голову и глянул на Семена: – Когда вы выходили, там… спокойно все было?
Семен отрицательно качнул головой:
– Нет. Он в вашей квартире.
В наступившей тишине стихло даже одышливое сопение Ангелины.
– Как… в нашей? – наконец выдохнула обмякшая на полу Алла Егоровна.
– У вас дверь была открыта, – сказал Семен. – И когда…
Когда он вдруг вызвался принести антисептик из квартиры Хлопочкиных, внутри словно натянулась звенящая струна. Зачем он это сделал? Но отступить, взять свои слова обратно Семен уже не мог. Так поступают только последние трусы.
И все же выходить наружу, где могла притаиться эта тварь, было страшно. Семен долго прислушивался под дверью, стараясь уловить малейший шум. Ничего. Затем он осторожно выглянул в полутемный квадрат тамбура. Там было пусто. Дверь в квартиру Хлопочкиных оставалась открытой с тех пор, как ее обитатели вышли посмотреть на лифт.
Стараясь не издать ни единого звука, Семен выскользнул в тамбур и в пару бесшумных шагов добрался до соседней квартиры.
К счастью, туалет был тут же, справа от входа, как и говорил Хлопочкин. Включив свет (щелчок выключателя показался оглушительным), Семен юркнул внутрь. В белом шкафчике над раковиной нашлась упомянутая соседом перекись, даже две бутылочки. Рядом с ними среди упаковок зубной нити и ватных палочек лежал продолговатый рулончик бинта. Как по заказу.
Теперь оставалось так же тихо вернуться обратно.
Семен снова прислушался, затаив дыхание. Не уловив никаких посторонних звуков, он бесшумно покинул туалет. Рука по привычке потянулась к выключателю. Когда пальцы коснулись пластиковой кнопки, сзади донесся шорох. А еще – уже знакомый свист проходящего сквозь большие влажные ноздри воздуха.
Звук шел из глубины квартиры. Не снаружи.
Медленно повернув голову на онемевшей шее, Семен глянул через плечо. Лампы в прихожей не горели, но из распахнутой двери в конце коридора сочился слабый свет.
Из комнаты, пригнувшись, показался бледный монстр. Своими длинными пальцами он прижимал к гладкому лицу большой ком ткани – то ли плед, то ли покрывало, конец которого волочился по полу. Монстр продолжал жадно втягивать в себя воздух. Нюхал.
Застывший в срединном положении выключатель вдруг щелкнул. Свет в туалете погас, и та часть прихожей, где замер Семен, окончательно погрузилась во тьму.
Существо в другом конце коридора никак не отреагировало на звук. Его чуткие пальцы теперь ощупывали дверь в соседнюю комнату. От случайного движения та поддалась, и монстр, по-прежнему волоча за собой плед, просунулся в дверной проем.
Он не слышал звуков. На гладкой голове с огромными ноздрями отсутствовали уши!
Не чувствуя под собой ног, Семен скользнул к выходу. Спина, грудь и подмышки взмокли, и он плотно закрыл за собой дверь, чтобы отсечь следы собственного запаха.
Мгновение спустя на лестничной площадке со стуком открылся лифт. Захныкал ребенок. Рука Семена остановилась на полпути к дверной ручке. Оттягивать возвращение в спасительную квартиру незнакомца было безумием. И все же…
С неистово колотящимся сердцем Семен выглянул наружу. К лифту направлялась соседка из двадцать первой, которая орала на них днем. Все в том же красном плаще, только почему-то босиком и с голыми ногами. То ли в коротком платье, то ли в сорочке. На руках у нее плакал сын.
Как ни странно, с той единственной встречи Семен ни разу о ней не вспомнил. И Олеся не вспомнила. И остальные. Черт, они ведь должны были позвать и эту дамочку тоже, когда заработал лифт! Почему никто о ней не подумал?
– Не ходите туда! – зашипел Семен, высунувшись из тамбура.
Дамочка в красном никак не отреагировала. Может, не услышала из-за плача ребенка?
– Эй! – погромче повторил Семен. – Стойте! Там опасно!
Ноль реакции. Невозмутимо шлепая босыми ногами по бетонному полу, соседка поудобнее перехватила плачущего сына и шагнула к открытой кабине лифта.
Тело Семена напряглось, готовое начать движение. Монстр ничего не слышит. Дверь в квартиру закрыта. Если действовать очень быстро…
Вдоль позвоночника скатилось еще несколько холодных капель.
Ты уверен, что хочешь рискнуть ради них?
Может быть монстр и не слышит, но он чует запах. Запах пота. Запах страха. Насколько широка замочная скважина у Хлопочкиных? Насколько герметично закрывается дверь?
Дамочка в красном зашла в лифт.
Вместо того чтобы распахнуть двери тамбура, пальцы Семена сжали бутылочки с перекисью. Воздух в пыльном бетонном коробе казался разреженным. Превратился в вакуум, как в открытом космосе, где за пределами скафандра ждет только смерть.
Так разумно ли покидать скафандр?
Монстр в квартире. В лифте его больше нет. И женщина с ребенком все равно уже внутри. Ему, Семену, ничего не сделать. Кто знает, вдруг лифт – все-таки путь к спасению? А у Семена есть дело. Он должен помочь тем, кому может.
Под гул опускающегося лифта Семен вернулся в двадцать четвертую квартиру.
– Да, у нюхачей только нюх, они на запах идут! – охотно подтвердил тощий незнакомец догадку Семена, когда тот в двух словах рассказал о своем походе в квартиру Хлопочкиных (умолчав о встрече с соседкой и ее сыном). – От вас еще сильно пахнет, очень сильно! А здесь все по-другому, здесь таких запахов нет. Вот нюхач и пришел – за вами.
Глаза высохшего старикашки, жадно выслушавшего рассказ Семена, снова ощупывали взглядом присутствующих. Он вряд ли представлял для них угрозу, но находиться рядом с ним было неприятно. Этот засушенный человечек напоминал Семену больного раком бомжа, который недавно соскочил со спидозной иглы. И эти мерзкие пятна на его теле… Они не вызывали ничего, кроме отвращения.
И ты станешь таким же.
– Что же нам теперь… – все тем же слабым голосом заговорила Алла Егоровна.
Она по-прежнему сидела на полу, поддерживаемая за плечи мужем.
– Здесь ночуйте, здесь, – замахал руками бомж-наркоман. – Нюхач утром уйдет, и тогда к себе вернетесь.
– А вы, – наконец оторвавшись от супруги, произнес Виктор Иванович, – вы, собственно, кто?
– Я-то? – Незнакомец опустил руки и некоторое время смотрел на него, будто ожидая чего-то еще. – Я-то… – Он сбился и вдруг хлопнул себя по губам. – Анатолий Сергеевич. Сосед.
– Сосед? – недоверчиво переспросил Виктор Иванович. – Что-то я вас не припомню.
– Теперь сосед. Здесь, – сделав ударение на последнем слове, коротко ответил Анатолий Сергеевич, до этого называвший себя Толенькой.
– Где это – здесь? – спросила Олеся, заканчивая перевязку.
Принесенного Семеном бинта едва хватило на повязку для полной соседкиной руки, поэтому сверху все-таки прошлось намотать его футболку. Ангелина, наконец переставшая трястись, молча слушала разговор.
– Здесь – это здесь, – худосочный Толенька развел руки в стороны, словно хотел охватить всю свою неряшливую комнату, а затем уронил их, как марионетка с подрезанными нитями.
– Да что же здесь происходит?! – вдруг пронзительно выкрикнула Алла Егоровна, прижав к груди стиснутые кулаки. – Говорите нормально! Что с нами произошло? Что за чудище на нас напало? И где все остальные люди? Почему никого больше нет?!
– Аллочка, тише, – попытался успокоить супругу Виктор Иванович, но та резко оттолкнула его руку:
– Тебя вообще ничего не волнует!
Толенька, снедая их взглядом, нервно потер ладони, а затем принялся сновать между столом и занавешенным окном, то и дело раскидывая руки в стороны все теми же дергаными движениями.
– Ничего тут не происходит, ничего особенного, – он быстро выплевывал ответы на заданные вопросы. – А напал нюхач, потому что запах, потому что вы оттуда. И нет никаких людей, только вы и Толенька. Серая Мать привела только вас, только вас всех, и…
Слова и топот пяток по замусоренному полу оборвались одновременно. Шаркнув босыми ступнями с отвратительно длинными, по-звериному загнутыми ногтями, Толенька торопливо зашагал в противоположный угол и обратно, туда и обратно.
– Серая Мать? – нахмурилась Олеся. – Кто это?
– Никто, никто! – Толенька несколько раз стукнул себя ладонью по губам, а затем, припав к столу, громко зашептал: – Разве вы еще не слышите ее? – Он быстро вращал своими блекло-серыми глазами, перескакивая взглядом с одного на другого. – Не слышите ее в своих головах?