А потом подумал, что хотел бы оставить здесь и маму. Она тоже заслуживала покоя, а не смерти от холода в темноте и одиночестве. Все они заслуживали чего-то большего.
Ты хороший человек.
Ноги делали шаг за шагом. Новое острое чувство направления вело Семена вперед сквозь пустошь, растворявшуюся в слепом тумане. Семену предстояло сделать кое-что важное. Серая Мать попросила об одолжении, и он согласился помочь Ей. И заодно всем, кто еще окажется здесь.
Дело было в Толеньке. Толеньке-проводнике. Толеньке-обманщике. Толеньке-убийце.
Это он ввел их в заблуждение. Втерся в доверие, а потом убедил бояться Серой Матери. Чуть не угробил Хлопочкина. Запутал Олесю, расшатал ее душевное равновесие, пробудил тягу к жестокости. И они были не первыми. Скольких людей он вынудил доверять себе, настроил друг против друга, а потом…
Серая Мать ошиблась в нем. Она верила, что он исцелился, как и Семен, позволяла ему встречать и направлять новых прибывших в мир, а он…
Образы, которые показала ему Серая Мать, будто прожгли дыру на внутренней поверхности черепа. О чем бы Семен ни думал по пути через пустошь, незаживающий ожог давал о себе знать.
Толенька – единственный перерожденный – упивался своей исключительностью. А всех вновь прибывших попросту презирал. Семен с самого начала не хотел ему доверять. Чувствовал что-то.
Как Серая Мать могла так долго не знать об этом?
Хищники. Семен и сам видел некоторых. На его глазах Толенька почти сумел подстроить «несчастный случай» с Хлопочкиным. Болезни. Толенька не слишком-то интересовался раненой Ангелиной, верно? А еще – опасности перерождения, сражение с собственным разумом. Толеньке было плевать, что происходит с Хлопочкиным и его женой.
Серая Мать объяснила, что постоянно сопровождала его (и будет сопровождать Семена) только на первом этапе. Перерожденный разум – это храм, и даже Она не имеет права вторгаться в него, когда ей вздумается. Только если человек сам пожелает. А Толенька не желал.
Серая Мать обратилась к Семену с просьбой сделать то, чего Она не могла сделать сама. Он почти поверил словам Толеньки, будто Она – хищник вроде нюхачей или той подземной твари, но на деле все оказалось иначе. Она никого не убивала. Никогда. И Она не пила ничьи страдания. Любое насилие уничтожило бы Ее дар.
Он должен был помочь. Ради тех, кого Серая Мать приведет в следующий раз, чтобы попытаться исцелить их. Впервые в жизни ему выпал шанс заняться чем-то по-настоящему важным, чем-то, что действительно может повлиять на мир и людей, и Семен собирался его использовать. Нечто высшее – смысл, предназначение, божественная сила – существовало на самом деле. Пусть не на Земле, но совсем рядом. Серая Мать существовала. Она и была этой силой. Для Нее Семен был готов сделать то, на что раньше считал себя неспособным.
Он уже кое-что сделал: прошел сквозь пустошь к домам, ни разу не сбавив шаг, не чувствуя ни усталости, ни слабости. Он задержался только у колонки, чтобы попить. От холодной воды заныли зубы, но это было даже приятно. Напившись, Семен продолжал давить на рычаг одной рукой, а другой плескал воду себе на лицо, на темя, за шиворот. Она стекала вниз такой же серой, как песчаная земля под ногами. Это не была грязь. Просто новый мир тоже стал частью его самого, наслоился сверху.
Закончив плескаться, Семен направился к своему дому. «К своему» – именно так он и подумал. Ведь должен же у него быть дом? Тем более что его путь из-за просьбы Серой Матери все равно лежал туда.
Он сделал несколько шагов и остановился.
После ухода из Колыбели его поступь была единственным источником звуков, нарушающих царящую в новом мире тишину. Но теперь появился кто-то еще.
Напрягая слух, Семен медленно поворачивал голову то в одну, то в другую сторону и пытался определить, что это за звук и откуда он доносится.
Хрусткий шорох. Как будто от трения, когда по земле медленно, с остановками волочат что-то тяжелое. Звук шел издалека, из глубины одинаковых серых дворов. Чтобы узнать, что это такое, Семен прошел через два двора и остановился на границе третьего, под аркой, соединяющей углы двух домов.
Навстречу, не видя его, двигалось на четвереньках какое-то существо с низко опущенной головой, которую опутывали грязные темные космы. Трясущиеся конечности с трудом волокли вперед свою ношу: округлившееся, безобразно раздутое тело. Нет, не тело даже, а один огромный живот.
Человек?
Слегка наклонив голову вбок, Семен стоял под аркой, разглядывая медленно приближающееся к нему нечто. Да, оно походило на человека. Судя по длинным волосам, это могла быть женщина.
«Что это?»
Мысленный вопрос, обращенный к Серой Матери, остался без ответа. Струйка невесомого песка просыпалась с арки на голый череп Семена, пощекотала за ухом и утекла вниз, под ворот куртки. Дернув плечами, он развернулся и пошел прочь. Что бы ни происходило с тем человеком (той женщиной?), его это не касалось. Серая Мать не просила его вмешиваться в чужое перерождение. Она просила о другом.
Семен подошел к нужному дому. Попытался вспомнить, как уходил отсюда вместе со своими спутниками, и не смог. Возможно, времени прошло не так уж и много, но все равно это было слишком, слишком давно. С тех пор очень многое изменилось. Для него все стало совсем иным.
Прежде чем зайти в подъезд, он запустил руку в карман джинсов и нащупал там кое-что. Но этот предмет больше не имел никакого значения: он был не более чем отголоском далекого прошлого. Семен уже не хотел помнить ни о нем, ни о его предыдущем владельце, ни о темном подвале со зловонным ведром.
Он хороший человек, и ему не место в подвале.
Тронутая свежей ржавчиной «зиппо» казалась липкой. Пачкала ладонь. Семен отшвырнул зажигалку и вошел в свой новый дом.
Лиля снова здесь, в пещере. И это не наркотический сон, а реальность. Странная, извращенная, но все-таки реальность.
Теперь Лиля чувствует боль. Не очень сильную, но все же мучительную. Боль переползает то в одну, то в другую часть тела, впивается в плоть, режет, надсадно ноет… Лицо тоже периодически пульсирует и саднит. Однако эта боль слабее, а значит, все не совсем плохо. Значит, муж все-таки избивал ее не в полную силу.
Это он приволок ее обратно сюда и оставил на песке, усыпанном обглоданными костями. Воспоминания путались, расплывались мутными пятнами, как сквозь рифленое стекло, но Лиля была уверена, что именно он это сделал. И новый Даня в ее животе – тоже его работа.
Куда исчез предыдущий Даня, она не помнила. Распадающийся разум был не в силах удерживать происходящее. Кажется, после его исчезновения все шло хорошо, какое-то время она даже чувствовала себя счастливой, а потом из командировки вернулся муж. И она оказалась в аду.
То проваливаясь в сомнамбулическое беспамятство, то вновь приходя в себя, Лиля кружила по пещере. Точнее – ползала раненой черепахой из конца в конец, периодически замирая, чтобы заглушить боль. Но легче не становилось, и тогда Лиля двигалась дальше, надеясь, что боль пройдет при смене положения тела. И так – снова и снова, до тех пор, пока вдруг не осознала, что осталась одна.
Нет, это не было абсолютное одиночество, ведь с ней был новый Даня. Он еще не родился, но уже мучил ее своим вечным нытьем и словесным поносом. Чокнутое радио в животе, не затыкающееся ни на минуту. Но присутствия мужа Лиля больше не ощущала. Все это время она знала, что супруг где-то поблизости, чувствовала его неусыпное внимание, а теперь оно исчезло.
Это был ее шанс. Возможно, последний.
С трудом усевшись ровно (огромный живот тянул к земле, перевешивал), Лиля огляделась в поисках выхода. Во время своих хаотичных перемещений по пещере она утратила ориентацию в пространстве. Наконец она определилась с направлением, снова согнулась и оперлась на руки.
Исколотые обломками костей ладони и колени кровоточили. На свежие ранки тут же налипал песок. Песчинки кололись, впиваясь в незащищенную кожей плоть, но Лиля продолжала ползти к выходу. Она очень хотела освободиться.
Наконец дрожащие руки и ноги вынесли ее наружу. Гноящиеся глаза закрылись, не выдержав острого дневного света. Некоторое время Лиля продвигалась вперед ощупью, понемногу приоткрывая слипающиеся веки, пока глаза не привыкли.
Первым, что она сумела более-менее отчетливо разглядеть, были ее собственные руки. Саднящие ладони серыми перчатками облепили песок и песчаная пыль, а от предплечий вверх протянулись уродливые толстые рубцы, прорастающие откуда-то изнутри, прямо из-под кожи. Эти мясистые наросты, кажется, заменяли собой мышцы Лили, уменьшая ее и без того скудные силы. Судя по слабости во всем теле, они были повсюду.
Новый Даня собирался выжать из нее все соки. Превратить в ни на что не годную мумию, а потом сбросить, словно ненужную оболочку.
Но она ему не позволит. Однажды Лиля уже совершила подобную ошибку, но больше этого не повторится. На этот раз она избавится от проклятого довеска, и не имеет значения, что скажет или сделает муж. Да он ничего и не сделает! Лиля заявит на него, как только окажется в больнице. И будет неважно, где и кем он работает. Она выложит фото своего изуродованного лица и тела во все соцсети, напишет в службы новостей, на телевидение! Может, даже подаст в суд. А потом уедет так далеко, как только сможет… Избавится от этой дряни внутри, и сразу уедет…
Поддерживаемая фантазиями, лихорадочно вспыхивающими в угасающем сознании, Лиля продолжала движение. Подламывающиеся конечности упорно волочили неповоротливое тело через пустые дворы. Копии зданий под пасмурным небом не отбрасывали теней. Немногие ориентиры сливались с окружающей серостью, но Лиля все еще помнила, где находится ее дом.
В квартире остался телефон, и она сможет вызвать «скорую». И даже позвонить матери. Пусть та примчится к ней в больницу и посмотрит, во что превратил ее дочь обожаемый зятек!
Лиля не боялась наткнуться дома на мужа. Он находился где-то еще, далеко отсюда, и чем ближе она была к дому, тем явственнее ощущала, как отдаляется от него.