Катя торопливо скинула сапоги, куртку и ринулась на кухню.
А-а-а! Вот уж кого она точно не ожидала увидеть!
Успенский. Этот заносчивый лавренковский дружок.
Сидит за столом, на Катином месте, весь такой… словно у себя дома. Наворачивает пюре с котлетами и преспокойно болтает с Катиными мамой и папой.
Так это, значит, он – ее парень? Да ни за что!
– Что тут у вас происходит?
Катя застыла в дверном проеме, уперла руки в бока. Решительно настроенная, непримиримая.
Успенский невинно улыбнулся и даже махнул приветственно вилкой, а мама радостно произнесла:
– Вот и Катюша пришла.
– Ну да! Пришла, – подтвердила Катя и кивнула головой в сторону Успенского: – А он что тут делает?
Родители посмотрели на дочь с упреком.
– А Кирилл твой телефон принес. Ты его обронила, – со значением доложила мама.
Папа протянул Кате мобильник:
– Вот, держи. Твой ведь?
Катя слегка растерялась, внимательно осмотрела телефон со всех сторон, даже порылась у него в памяти.
– Да. Мой.
– Вот видишь! – опять со значением проговорила мама. – Кирилл как нашел, сразу мне позвонил. И я ему сказала, чтобы к нам приходил. Ты же не позовешь.
«А с чего я должна его звать?» – едва не закричала Катя, но лишь обреченно вздохнула. Устроилась на свободном стуле, подперла щеку ладошкой и только усталый взгляд переводила с одного присутствующего на другого.
Успенский сидел гордый и довольный, млел от заботы и внимания. Мама его обхаживала, она по натуре такая – добрая и гостеприимная. Сашка смотрел на Успенского с уважением. А папа с ним беседовал, как с равным. Вещал о чудесном, но недостаточно еще популярном в нашей стране виде спорта – ориентировании.
– Знаешь, Кирилл, – увлеченно рассказывал Катин папа, – это же такой спорт! От рождения и, можно сказать, до самой смерти. Там же как на группы делят во время соревнований? Не только по полу: мальчики – девочки, мужчины – женщины, но и по возрасту. Самые младшие – дети до десяти лет. Так группы и называются «М-» или «Ж-десять». А самые старшие называются «М-» или «Ж-сто». Понимаешь, что это значит? Сто лет и старше! Даже уровень физической подготовки не так уж важен – кто хочет, тот и участвует. Хотя, конечно, если желаешь добиться результатов, надо серьезно тренироваться.
Успенский кивал, поддакивал и временами даже вставлял отдельные слова, вроде бы к месту. А сам ведь ничегошеньки не понимал и интереса никакого не испытывал. Но папа этого не замечал…
– В следующее воскресенье будет проходить этап чемпионата области. Даже Катя обещала принять участие. Может, и ты к нам присоединишься?
– Конечно! – решительно заявил Успенский.
Наверное, еще не осознал, о чем его спросили. Ляпнул, не задумываясь. Ну-ну!
Хотя… никуда он не поедет. Забудет напрочь о соревнованиях, как только выйдет за порог.
– Кать, а ты почему не ужинаешь? – внезапно спохватилась мама. – Давай положу.
– Я сама.
Катя поднялась с места, прошла к кухонному столу, загремела крышками. Хотела положить себе порцию побольше – уж очень проголодалась, – но почему-то не решилась. Что подумает гость, увидев на ее тарелке огромную гору пюре?
Что Катя – бочка бездонная. Ест, как лошадь, ведрами.
– Успенский, а тебе не пора? Дома не будут волноваться?
– Ну да. Пора, наверное, – как ни странно, сразу согласился Кирилл.
При упоминании о волнениях в чужой семье мама сразу прониклась и возражать не стала. Хорошо, что не отправила Катю провожать Успенского до двери. Сама пошла с дорогим гостем.
Катя тихо кипела от негодования. Вот зачем Успенский приперся к ней домой? Полез знакомиться с родителями, остался ужинать. Еще, похоже, и наболтал тут с три короба, так что после его ухода папа с мамой с благодушными улыбками исполняли на два голоса бесконечное: «Какой хороший мальчик! Как мы рады, доченька, что ты наконец встретила достойного юношу!» – или что-то в этом роде.
Под эти песнопения еда не лезла в горло, так что пришлось сбежать из-за стола наполовину голодной, а потом еще отсиживаться в ванной, делая вид, что принимаешь душ, а на самом деле пережидая, пока улягутся страсти.
Даже уроки не шли на ум. Все раздражало: уравнения по алгебре, нелепые названия клеточных структур по биологии, а больше всего – чувственная лирика Александра Сергеевича. А тут еще неугомонная мама под разными предлогами то и дело проникала в комнату и каждый раз пыталась завести искренний душевный разговор:
– Катюш, а ты не помнишь, куда я коньки убрала?
Конечно! В октябре коньки – самая необходимая для жизни вещь!
– Саша собирается в воскресенье на каток. Их Борина мама отвезет. – И сразу без перехода: – А Кирюша ведь не в вашей школе учится?
– Мам, ты мне мешаешь. Мне что, полночи еще с уроками сидеть?
Мама исчезала, виновато бормоча:
– Ой, Катюша, извини. Я просто хотела…
А вот чего она хотела, мама обычно не договаривала.
Судя по всему, разузнать побольше о чудном мальчике Кирилле. Только признаться не решалась и поэтому придумывала всякие нелепые поводы.
Ладно, Успенский! Припомним! Пожалеешь еще, что заявился вот так, без спроса, без приглашения. Ой, пожалеешь.
Идея страшной мести пришла Кате внезапно, когда она мучительно ворочалась в кровати во время бессмысленного полуночного бдения. И лишь после этого ей удалось спокойно уснуть.
На следующий день вечером Катя заскочила к другой соседке – Виолетте – за нужной одеждой. В собственном гардеробе у нее в жизни такой не водилось: ни за что бы не купила и уж точно никогда бы не надела. А вот Виолетта, которая считала себя жутко продвинутой по части моды, только в таком и ходила. И совершенно не удивилась, когда Катя вдруг захотела кардинально поменять стиль и приобщиться к «высокому и прекрасному».
– Давно бы так! – изрекла Виолетта с победоносным видом и распахнула шкаф-купе.
Она отлично понимала, что с длиннющими и стройными, как у Кати, ногами только в мини-юбках и ходить. Например, юбка с леопардовым принтом и мелкими серебристыми искрами смотрится на ней просто отпадно, особенно в комплекте с кофточкой – нежно-розовой, со стразами и отделкой перьями в тон по глубокому вырезу. Ну не совсем уж глубокому-глубокому, а точно такому, как надо.
Сапоги на высоких каблуках Катя нашла дома. Странно даже, как они там оказались? Катя с трудом вспомнила, что вроде бы сама их и купила в минуту внезапного помешательства. Вообще-то они красивые и на ноге хорошо смотрятся.
Увидев себя в зеркале в полном боевом облачении, Катя ужаснулась.
Неужели она сможет выйти в таком виде на улицу и показаться на глаза посторонним людям? Это же какой-то леопардово-розовый кошмар! Да, надо еще и волосы завить, чтобы легли крупными локонами. И школу придется прогулять. Хотя это как раз самое легкое.
Утром Катя сделала вид, что идет в школу, а на самом деле немного прошлась по окрестностям и вернулась домой. Подготовилась по полной программе, еще раз ужаснулась, досчитала до десяти, набираясь решимости, надела пальто, тщательно застегнулась на все пуговицы и полетела по улицам – опять же – эринией. Срослась она уже с этим мифологическим образом.
Хорошо, что сейчас прохожих на улице мало. Нормальные люди на работе или в школе. Но Катя все равно торопилась, насколько позволяли непривычно высокие каблуки. Светлые волосы развевались, глаза горели.
Возле бывшей лавренковской школы Катя оказалась как раз вовремя – перемена закончилась, урок только что начался, входные двери еще не заперли.
Катя расстегнула пальто, чтобы внешним видом сразу сразить охранника насмерть, и не стала дожидаться обычных вопросов: «Девушка, вы к кому? Что вам здесь надо?» Давно известно, что лучшая защита – это нападение. Поэтому Катя заговорила первой. Даже не заговорила, запричитала, придав лицу выражение беззащитности и отчаяния:
– Вы ведь мне поможете? Правда, поможете? – ринулась она к охраннику. – Мне очень нужно Кирилла Успенского найти. Он ведь в вашей школе учится? В одиннадцатом классе. Очень-очень нужно. Понимаете?
Охранник вряд ли многое понял, но согласно кивнул.
– Тут такое дело… очень-очень важное! – лепетала Катя и так старательно хлопала ресницами, что странно, как это ветер не поднялся и не закружил по фойе, срывая объявления.
Охранник проникся сочувствием, отвел Катю к стенду с расписанием, помог найти в нем нужный класс и кабинет.
– Это надо на третий этаж подняться по ближайшей лестнице, – предупредительно пояснил он и добавил: – Только верхнюю одежду снимите. У нас в пальто не положено по школе ходить.
– Конечно-конечно, – послушно промурлыкала Катя, скинула свое пальто прямо охраннику на руки: – Спасибо большое! Просто огромное вам спасибо! – и ринулась вверх.
Надо пользоваться, пока в нужном образе.
Катя нашла кабинет, постучала коротко, но громко и распахнула дверь.
– А одиннадцатый «А» здесь занимается? – проворковала, сияя лучезарной улыбкой.
Учительница, еще секунду назад добросовестно скрипевшая мелом по исписанной доске, ошарашенно отпрянула и пролепетала:
– Здесь! А вам, девушка, кого?
Катя грациозно вошла в класс, не сводя глаз с учительницы.
– Кирюшу Успенского, – с нежным придыханием проговорила она и повернулась в сторону класса.
По тому, как все ученики одиннадцатого, да и учительница тоже, разом обратили взгляды в одну точку, Катя легко определила, где находился интересовавший ее объект. Поймав обалделый взгляд широко распахнутых глаз, она обиженно выпятила губки и напевно протянула:
– Кирю-юша, ко-отик, ты мне так нужен.
Похоже было, что в стул Успенского предусмотрительно встроили катапульту. Подбросило его резко и сильно.
Кирилл
Кирилл чуть ли ни в один скачок преодолел проход между партами – от последней до первой, – метнулся к Кате и, схватив ее за руку, грубо дернул в сторону двери.
Булатова едва удержалась на высоченных каблуках, но все-таки успела на прощание очаровательно и маняще улыбнуться классу.