– Хорошо? Ладно?
Катя кивнула. Автоматически. Не смогла отказать в просьбе Эдику, он ведь так смотрел. И не забыл сказать с искренней благодарностью:
– Кать, спасибо!
И сразу устремился к лестнице, поскакал вниз. А Катя пошла в тридцать четвертый кабинет. На одном плече собственная сумка, на другом – Эдикова.
Почти весь седьмой «В» уже торчал в классе. Ребята орали, смеялись, носились с места на место, но стоило появиться Кате, быстро угомонились и повернулись в ее сторону. Не одновременно, как по команде, а постепенно, сначала одни, за ними другие.
Катя замешкалась, не знала, за какой партой сидит Эдик. И уже весь седьмой «В» смотрел на нее.
Она шагнула в кабинет, но не стала ни о чем спрашивать, поставила Эдикову сумку прямо за дверью. Войдет – увидит. А потом повернулась и пошла по рекреации в сторону кабинета, в котором проходил урок уже ее класса. Но не настолько быстро, чтобы не услышать то, что было сказано вслед нарочно громко и презрительно:
– Ну надо же! Катенька за Калинина уже и портфель таскает.
– Вот дурочка влюбленная! – раздалось в ответ. – Интересно, на что еще она для него согласится?
– На что? А то не знаешь?
Сами дуры! Завидуют, что Эдик выбрал Катю, а не их.
Но почему так пакостно на душе? И чувствуешь себя униженной дальше некуда?
Потому что презрительные голоса правы и Катя действительно готова таскать за Эдиком сумку.
Как собачка. Послушная, преданная собачка.
Апорт, Катя! Сумка. Потом тапочки? И что еще?
Почему же он не попросил помощи у своих приятелей? Они же стояли рядом. Крепкие пацаны, им тяжелые сумки только и таскать.
Да потому что поспорил с ними, что это сделает Катя. И она сделала. И даже не попыталась воспротивиться и возмутиться. А ведь любому другому легко сказала бы: «Вот еще! Сам тащи!»
Так и надо было. Подумаешь, Эдик!
И зачем он говорил о Кате в таком тоне – насмешливо и презрительно, – если она ему нравится? Или нет?
Она сама виновата. Бегает за Эдиком, делает за него домашку. Не всегда, конечно, но часто. Вот он и относится к ней свысока. А надо быть гордой и уметь говорить «нет». Так считается. Тогда тебя будут ценить, а смеяться не станут.
Все! Больше никогда, ни за что! Ни одной просьбы. И пусть смотрит своими глазами цвета ясного неба хоть целый день – не отрываясь, даже не моргая. И улыбается пусть – Катя больше не купится на его улыбки.
Катя специально задержалась после уроков. Не хотела выходить из школы вместе со всеми, чтобы не слышать шепот за спиной, не ловить чужие досужие взгляды. Даже от подруги Ирки улизнула, хотя им отчасти по дороге, и раньше они постоянно ходили вместе.
Но никаких дел Катя придумывать не стала. Просто стояла у окна в закутке возле медицинского кабинета. Там ее Эдик и обнаружил. Случайно. Или специально искал? Скорее всего второе. Но тогда Катя думала, что случайно.
– Кать! А ты чего тут? Ждешь кого-то?
– Нет, – коротко бросила Катя, не глядя на Эдика.
– А чего тогда?
Эдик подошел, встал рядом, оперся о подоконник. Катя все-таки посмотрела на него, хмуро, исподлобья:
– Не твое дело.
Эдик растерялся, не сразу нашелся, что сказать.
– Ты что, обиделась на меня? Да? Обиделась? – Он выглядел таким расстроенным. – Кать! А что я такого сделал? Я не понимаю. Вот честно. Кать! Ну ты не сердись, пожалуйста. Я не могу, когда ты на меня обижаешься. Мне сразу тоже плохо. – Брови его страдальчески изогнулись. – Ну, Кать!
Наверное, она ошиблась, неправильно поняла эту историю с сумкой. И пренебрежение в подслушанных словах Эдика ей просто послышалось. Это злые завистливые голоса добились того, чего хотели: смутили Катю, запутали, перевернули с ног на голову все ее представления. А Эдик просто попросил ее помочь – как друга, без всяких задних мыслей. Ведь лучше и надежней Кати у него никого нет.
– Кать! Ну, Кать! Ты чего? – твердил Эдик с искренним недоумением в голосе и беспокойством в голубых глазах. – Ну не сердись, Кать!
Он придвинулся ближе, почти вплотную, взял Катю за плечи. Она замерла. Даже вроде дышать перестала.
– Ну, Кать!
Еще ближе. Губы к губам.
Катя никогда раньше не целовалась. И не думала, что умеет. А тут получилось как-то само собой. Наверное, потому что с Эдиком. И перед глазами все поплыло, в ушах зазвенело. И издалека донесся какой-то странный смешок.
Вот ведь померещится! Но оказалось, нет, не померещилось.
Утром Катя обнаружила на телефоне оповещение о видеозаписи, на которой она была отмечена, прошла по ссылке. И сразу ее обожгло, словно рядом вспыхнул большой костер. Катя мгновенно нажала на паузу, но видео остановилось на самом неподходящем кадре: на поцелуе.
Как это странно – видеть себя со стороны. Даже неприятно. Ведь снято исподтишка в тот самый момент, который никого не касается.
Может, Эдик решил сделать ей сюрприз, запечатлев навеки их первый поцелуй? Может, думал, Катя будет в восторге от того, что может бесконечно просматривать этот эпизод?
Нет. Так нельзя.
Катя хотела написать Эдику, объяснить, прокрутила страничку вниз и увидела кучу лайков и длинный столбик комментариев. От одноклассников, от ребят из параллельных седьмых и еще от каких-то незнакомых людей. Прочитала несколько.
«Вау! А Булатова – знойная штучка. Я тоже хочу с ней целоваться! Калина, не жадничай!»
«И что у вас дальше по плану? Интересно-интересно…»
«Калина! Ну ты ваще скромный! И че так мало полапал?»
И дальше, и дальше…
Катя читала, пропуская слова и целые фразы, кусочек из одного комментария, кусочек из другого и не могла оторваться. Не хотела. Она бы читала без остановки всю оставшуюся жизнь: сообщения, новости, все подряд. Лишь бы не останавливаться и не задумываться.
Эдик тоже участвовал в обсуждении. Отвечал коротко, емко и отвязно, сыпал восклицаниями, улыбками и смайликами.
Почему-то его считали героем, а Катя выглядела полной дурой. И еще… не хочется говорить кем.
Комментарии прибавлялись один за другим. Вот выскочил еще один, от Иришки Рыжика:
«Эдик, расскажи, как оно? Понравилось? Не уверена, что Булатова умеет. Или она спец не только по сочинениям?»
«Иришка Рыжик» – это ведь Иркин ник!
В комнату заглянула мама:
– Катюш, ты почему не одеваешься?
Катя торопливо спрятала мобильник за спину, хотя мама не могла рассмотреть картинку и тем более буквы на экране. Да она и не собиралась подглядывать.
– Опоздаешь.
Катя с силой сжала телефон в кулаке и проговорила:
– Я не пойду в школу.
– Не пойдешь? – в недоумении переспросила мама. – Почему?
– Я не пойду в школу, – повторила Катя.
Она даже маме не расскажет почему. Разве такое можно рассказать? Разве найдутся силы произнести вслух, если не хочется даже думать… объяснять, анализировать, осознавать.
Нет, нет, нет. Кто же добровольно шагнет с крыши, бросится с головой в боль и унижение? Нет, нет, нет!
– Катюш, в чем дело? – заволновалась мама.
– Я не пойду в школу. Я больше никогда не пойду в эту школу!
Мама шагнула к Кате, растерянно бормоча:
– Ну да, ты больше не пойдешь в эту школу. – Она попыталась взять дочь за плечи. – Катюша, что же стряслось?
Катя отшатнулась.
– Не важно! – выкрикнула, и голос дрогнул слезами. – Просто я больше не пойду в эту школу!
– Хорошо-хорошо, – послушно согласилась мама, не сводя с дочери испуганного взгляда. – Правда, отдохни. Никуда эта учеба не денется. – Она отступила, потом опять придвинулась к Кате и опять отступила. – А хочешь, я чаю принесу? Или сока? Или воды? Я сейчас.
Не дожидаясь ответа, мама выскочила из комнаты.
Скорее всего пошла звонить. Ирке. Но та скажет, что не в курсе или что все в порядке. Тогда мама позвонит классной. Но та тоже окажется не в курсе и в порядке. И тогда мама опять придет донимать Катю.
Ну точно! Приближающиеся шаги, и дверь открылась.
– Катюш! А давай позавтракаем. Я бутерброды уже сделала.
– Не хочу, – тихо произнесла Катя, едва разжав зубы.
– Я тогда их в холодильник уберу. Захочешь, возьмешь. А мне на работу надо.
Катя кивнула. Она дождалась, когда хлопнет входная дверь, и опять схватилась за телефон. Уже начался урок, а комментариев все прибавлялось. И чем дальше, тем они становились…
Зачем? Зачем Катя их читает? Чтобы стало совсем плохо? Чтобы упасть замертво и не думать, не ощущать?
Нет, нет, нет! Катя не уткнется лицом в подушку, не зарыдает над осколками своей любви.
Да ни за что!
Она пойдет и включит телевизор. В любое время суток можно найти интересную программу: какие-нибудь спортивные соревнования, комедию или боевик. Она достанет из холодильника бутерброды. Можно их погреть в микроволновке секунд двадцать, тогда сыр расплавится. Катя любит расплавленный сыр и теплый хлеб. Она сделает себе кофе. С молоком. Сахара совсем чуть-чуть, меньше половины чайной ложки.
Почему слезы способны литься сами по себе, не считаясь с волей хозяина? Капают и капают в кофе.
Только, пожалуйста, без соленого привкуса.
Глупости! Подумаешь, две жалкие слезы на целую чашку кофе.
А наши вчера в баскетбол у кого-то выиграли, и уже скоро начнется Кубок мира по биатлону. Его всегда Губерниев комментирует, забавно так, с дурацкими шутками. У Губерниева имя Дмитрий. А еще там есть такой норвежец Уле-Эйнар Бьёрндален, который участвует в этом Кубке мира, наверное, уже дольше, чем Катя живет.
Мама вернулась подозрительно скоро. Она вообще ходила на работу? Присела рядом с Катей, достала из сумки какие-то бумаги.
– Вот! Я твои документы забрала. В понедельник пойдешь в лицей. Ну знаешь, тот, который через дорогу. – Мама неопределенно махнула рукой. – Добираться чуть дольше, зато там программа сильнее, особенно по гуманитарным предметам. И английский основательнее преподают. И учитель физкультуры наш хороший знакомый. Давно надо было туда перейти.