@lter: Например – ум?
Посторонний: Например – ум. В Вашем вопросе, любезный/ая @lter, чудится мне явственная издевка – что само по себе говорит о многом. О том, например, что ум, разум – то, извините, что отличает человека от животного, – в соответствии с нынешними понятиями провозглашать безусловной ценностью уже как бы не комильфо. Почему-то немодно помнить о том, что человечество делится в том числе на умных и дураков – и при прочих равных умный ЛУЧШЕ дурака: поскольку ум – это хорошо, а глупость – это плохо. Всегда. Безусловно. (Еще раз – при прочих равных.) Почему-то под способностью к абстрактному мышлению подразумевается нынче склонность к пустопорожней болтовне, отвлекающей от того, чем единственно стоит в жизни заниматься – заколачивания бабла. Почему-то считается, что единственный критерий для книги, фильма, статьи и т. д. – их коммерческая ценность, а апелляция к интеллектуальной состоятельности/несостоятельности воспринимается как оправдание неудачников. Я понимаю, что говорю (пишу) сейчас лютые банальности, – но менее актуальным ведь все это не становится. Становится более актуальным – несмотря на бесконечное обмусоливание.
Николас: Знаете в чем, братцы, сдается мне, наша ошибка? Мы оцениваем происходящие изменения в прежних категориях. Что по определению бессмысленно – ведь в результате изменений отменяются сами эти категории.
Посторонний: А я совершенно не вижу, зачем мне, собственно, отказываться от прежних категорий дробь ценностей. Если это МОИ ценности. Если я их всегда искренне в качестве таковых исповедовал. То, что в “дивном новом мире” они не будут ценностями, – это вообще не мое дело! Если в нем не будет того, что я искренне полагаю главным, то я не вижу никаких причин приветствовать происходящее! То, что происходит – происходит объективно помимо нашего желания? О’кей! Но так было вообще всегда – ход вещей никогда не зависел от желания конкретного индивида. Что, впрочем, никак не освобождало индивида (если он, конечно, полноценная личность, а не просто биологический объект) от необходимости определенным образом позиционировать себя по отношению к объективно происходящему – исходя из СУБЪЕКТИВНОЙ системы оценок. В том числе – не принимать его.
@lter: То-то ему, происходящему, от этого жарко или холодно…
Посторонний: А это – вообще не моя забота! Моя забота – не то, что творится помимо меня, а то, как я на это реагирую!
Сол: Господа, господа! Кунги! Вот вы тут все про ум да про мышление. И при этом – на полном серьезе трете, как мир, значит, деградирует на ваших глазах. И никто отчего-то не вспомнит, что в этой тональности: ах, все испортилось, все изголимилось, поглядите на нынешнюю молодежь, вот мы в их возрасте… – рассуждали все без исключения поколения. Недовольство окружающим – это, видимо, некая константа, нет?
Посторонний: И Вы, многоуважаемый Сол, хотите мне, наверное, сказать, что человек умный от глупого отличается в том числе как раз тем, что это постоянство тоже осознает?
CatWoman: Ну вы уже ваще даете… Чувствую себя, как в курилке на втором курсе:)
Сол: Именно это, многоуважаемый Посторонний, и хочу сказать. Угу.
Посторонний: А Вам не кажется, что тут мы как раз и загоняем сами себя в ловушку – следуя неким правилам “интеллектуального бон тона”? В соответствии с каковыми считается (и у этой точки зрения более чем авторитетная база – с царя Соломона начиная), что в возможность КАЧЕСТВЕННЫХ изменений всего, что связано с человеческой натурой или общими принципами человеческого существования, могут себе позволить верить только дураки. Дураки оптимистические, благостные, говорят о прогрессе и считают, что все – и сами люди – улучшается, дураки пессимистические, брюзжащие, полагают, что все деградирует и из поколения в поколение твердят об упадке (нравственности, интеллекта, черта в ступе). А умный – на то и умный, чтобы понимать, что не меняется по большому счету ничего. Декларировать же иное для человека трезвомыслящего – моветон. Но не кажется ли Вам, что эти тоже условности, тоже предубеждения, порой заставляют нас закрывать глаза на объективные факты? На РЕАЛЬНЫЕ изменения – если они все-таки происходят? А автор статьи – которого умный Вы, морща нос, немедля причисляете к осточертевшей категории нудных мессий апокалипсиса, – сделав над собой усилие, их-таки отмечает?
Сол: Ну, адвокатура “мессий апокалипсиса” в Ваших устах выглядит по меньшей мере двусмысленно, нет? Я, кажется, правильно понимаю, с кем беседую?.. Если да – то Вам, сорри, лучше моего должно быть известно, что такой подход – как у автора, как у Вас, – рискует оказаться несовместимым с жизнью? Сорри еще раз.
Сол – это отлично знакомый мне незамысловатый ник Лехи Соловца. Величайшего интернет-трепача нашего времени. По крайней мере, таковым он был, когда мы с ним еще активно общались. Не имея отношения к вялому племени интровертных сетевых сублимантов, будучи, напротив, существом с зашкаливающей витальностью, Леха мог просиживать в “аськах”, чатах, конференциях, русско-, латышско-, англоязычных – и даже, кажется, умудряясь изъясняться на языках, на которых вообще не знал ни слова, – часы, дни, недели. Из редакционного кабинета “зачатившегося” Леху заполночь выгоняла охрана, а потом из гонорара у него вычитали нехилые суммы за перерасход “интернет-лимита”.
Ни обсуждаемая тема, ни отсутствие компетентности в рассматриваемом вопросе не колыхали Сола ничуть – собеседнику же он рад был абсолютно любому. Ни бельмеса не смысля в естественных дисциплинах, он лазил на какие-то сугубо научные конференции, знакомился по Сети с девками из Великих Лук или Мельбурна, в мыслях не держа пересекаться с ними очно.
Леху завораживал сам процесс общения. Что, собственно, касается не только – и даже не столько – коммуникации виртуальной. В реальной жизни это превращало любое перемещение с Солом по городу или посещение кабака в абсурдисткую пьесу. Он заговаривал с пьяными, бомжами, сумасшедшими, домашними животными, малолетними детьми, их родителями, трамвайными контролерами, магазинными продавцами, гопниками, ментами, девицами, девицами, девицами. Искреннее стремление к контакту творило чудеса – только на моей памяти два-три недвусмысленных наезда на нас с требованием лопатника перешли в живое обсуждение актуальных проблем личной жизни и международной политики. С муниципалами, недовольными фактом распития в общественном месте, Леха чуть ли не подружился. В московской пельменной, заповеднике советского общепита (мутные стаканы, засаленные бурые подносы, проспиртованный контингент и смехотворные цены), чудом сохранившемся на центральной Петровке до конца девяностых, Сол вовлек в беседу задумчиво обедавшего серыми комковатыми пельмешками бомжика, смахивавшего на престарелого аристократа в изгнании. То, впрочем, была не столько беседа, сколько Лехин экспрессивный монолог: Сол представился актером и сымпровизировал красочное повествование о тяготах и радостях артистической своей житухи. Бомжик слушал, жевал, кивал в ударных местах, а потом выдал краткое веское резюме: “Нет. Это Андрей Миронов был актер. А ты – баклан по жизни”. Что характерно: Леха не обиделся, а обрадовался. И долго тряс бомжикову руку.
К виртуальной же ипостаси Лёшича – с безумными, завиральными, но неизменно азартными его телегами по любому поводу или без оного – рунетовская публика относилась, кажется, со смесью снисходительности и веселого почтения (“ну дает пацан…”). Так что Сол (никогда своему нику не изменявший, вообще не пользующийся бонусами сетевой анонимности) даже сделался маленькой легендой Рунета…
Я, правда, за последние пару лет пересекался с Лехой всего раза три, четыре от силы, причем последний раз… ну точно больше полугода прошло… Естественно, ничего нет странного в зрелище его ника на “апокалиптической” конференции. Странно другое – что Сол, никаким боком к истории с “Ковчегом” не причастный, опознал в своем виртуальном оппоненте Грекова.
Я практически не сомневаюсь, что Посторонний – это Греков.
Позвонив на старую Лехину мобилу, слышу гнусное свиристение, словно аппарата, принимающего факс, – означающее, что номер отключен. Набираю Джефа.
Тот сам Соловца видел уже бог знает когда. Телефон… Да, вроде Леха менял телефон. Нет, нового номера Джеф не знает. И рабочего тоже. Как контора эта называлась, юрмальская, туристическая, в которой Сол работал?.. “Дзинтара атпута”, кажется. В Дубулты они, что ли, сидели, в бывшем военном санатории… “Приежу крастс”… по-моему… Выясняю номер “Атпуты” через 118, звоню – numurs slegts.[12] Опять в справочную. Санаторий. “Ало”. – “Добрый день… Это санаторий «При-ежу крастс»?” – “Отель «Приежу крастс»”. – “Э-э… Извините, не подскажете, как я могу позвонить в фирму «Дзинтара атпута»… Они у вас, кажется, располагались…” – “У нас?.. Ну, это хозяева… Ну… Владеет отелем фирма… Телефон?..” Телефон.
Женский голос. Наглый, ленивый, блядский. Секретарша.
– Скажите пожалуйста, у вас еще работает такой Соловец Алексей?
Пауза.
– А что вы хотели? – не без враждебного недоумения.
– Поговорить с ним…
– А кто вы? Ну ни хера себе…
– Его знакомый.
– Вообще-то он сам обычно ни с кем не разговаривает… Ну, я могу ему передать… Как вас представить?
– Каманин, – говорю, ничего не понимая… Кто не разговаривает? Лёшич не разговаривает?! – Денис Каманин…
– Перезвоните минут через пять. Звоню через пять. “Каманин?.. Да, подождите, я сейчас соединю…”
В первый момент я думаю, что произошла какая-то накладка, может, не раслышали, может, однофамилец… – я не узнаю голоса собеседника. И только когда я убеждаюсь, что он-то вполне понимает, с кем говорит, – до меня доходит, что на том конце действительно Соловец. Просто интонации и манера его настолько изменились. Всегда взахлеб, до недержания речи, восторженно болтливый – сейчас Леха давит слова с отчетливым усилием и даже, кажется, отвращением… А чего ты хотел? Ну, вообще времени у меня нету… Совершенно… А это что, дико срочно?.. Ну, если… Я у себя в отеле буду… Часа через два… Ну, если надо, ты подъезжай. Адрес знаешь?..