СЕРАЯ ЗОНА. Эпизод первый: Павел
Часть первая. Раскол
Глава 1
Я родился дважды. Первый раз — в Вифлееме. Второй — в трущобах Карфагена, под именем, которое нельзя произносить в храмах.
Первый раз — я умер. Второй — я решил притвориться.
В первый раз я нёс крест. Во второй — я держал ручку гелевой ручки и подписывал документы фонда, который остановил три войны.
Не спрашивайте, кто я. Спросите, зачем я до сих пор здесь.
Сегодня я встретил дьявола в кафе на Таймс-сквер. Он пил латте без сахара и читал Financial Times. Мы не говорили о том, что случилось в пустыне. Мы говорили о процентных ставках и биткоинах.
Я постарел. Он — нет. Изменился, но по-другому.
– Как дела с проектом? – спросил он, не поднимая глаз от газеты.
– Церковь? – я пожал плечами. – Последние два папы совсем отбились от рук. Да и Кирилл не очень-то держит уровень. Надо будет дать им встряску, но не сейчас.
Он усмехнулся. За две тысячи лет его усмешка не изменилась.
– Знаешь, – сказал он, складывая газету, – иногда я думаю, что мы оба проиграли в той пустыне.
– Я думаю об этом каждый день, – ответил я. – Но продолжаю играть.
– Почему?
Я посмотрел в окно. Мимо проходили люди — спешащие, озабоченные, смертные. Мои люди. Те, ради кого я когда-то выбрал этот путь.
– Потому что альтернатива хуже.
Он кивнул. Допил свой латте и встал.
– Увидимся через сто лет?
– Увидимся завтра, – сказал я. – Читай новости.
Он остановился у двери и обернулся.
– Ты когда-нибудь жалеешь о том, что сделал?
– Каждую секунду, – ответил я. – А ты?
– Я жалею о том, что не сделал, – сказал он и вышел.
Я остался сидеть, глядя в пустую чашку. Кофе остыл. Как и всё остальное в моей жизни.
Мой телефон завибрировал. Сообщение от помощника: «Нашли Павла. Детали при встрече. Срочно».
Я вздохнул. Работа не ждет. Даже если ты — неофициальный куратор самой большой религии в мире. Даже если ты — самый одинокий человек на планете. Даже если ты — тот, кто должен был умереть две тысячи лет назад.
Глава 2
Павел. Это имя всегда отдавалось в моей голове эхом — громким, навязчивым, полным фанатичной убежденности. Я учил любви, он создал теологию. Я говорил притчами, он писал доктрины. Я хотел освободить людей, он заковал их в догмы греха и искупления. Искупления через веру в мою смерть и воскресение.
Мою самую великую ложь.
Мой помощник ждал в «Линкольне», припаркованном в переулке, где пахло карри и безнадежностью. Его зовут Лука. Да, как того самого. Преемственность — это важно. Она создает иллюзию порядка в хаосе. Он работает со мной уже шестьдесят лет и до сих пор смотрит на меня со смесью благоговения и профессионального сочувствия, как на очень древнего и очень больного босса.
– Где? – спросил я, садясь на заднее сиденье.
– Архив Ватиканской библиотеки. Секция «Апокрифы и Ереси». Он работает там ночным хранителем. Использует имя Савл из Тарса. У него есть чувство юмора, надо признать.
Я усмехнулся без веселья. Конечно. Где еще ему быть, как не в сердце им же созданной машины, среди текстов, которые он сам велел бы сжечь.
– Доказательства?
Лука протянул мне планшет. На экране было видео с камеры наблюдения. Седой, сухощавый старик с горящими глазами аккуратно раскладывал по полкам древние свитки. Он уронил один из них, нагнулся, и в этот момент на его шее блеснул медальон. Камера приблизила изображение. Ихневмон. Рыба. Мой старый тайный знак. А под ним — буквы, которые никто не использовал уже полторы тысячи лет. ΧΡΣ.
– Он не стареет с 1953 года, когда мы впервые его заметили, – тихо добавил Лука.
– Он тоже... выбрал остаться?
– Нет, – ответил я, глядя на горящие глаза на экране. – Его не спрашивали. Это проклятие. Награда за излишнее рвение. Вечно строить дом, в котором никогда не сможешь жить.
– Лука, и почему мы засекли его только сейчас? — Я откинулся на спинку сиденья, потирая виски. Две тысячи лет я обходил по кругу эту тему, а теперь она сама пришла ко мне.
Лука, как всегда, был готов. Его пальцы мгновенно заскользили по клавиатуре планшета, выводя на экран графики и схемы.
– Он был крайне осторожен. Наши архивы наблюдений огромны, только недавно мы получили достаточно мощностей чтобы вычислять совпадения на десятилетия назад. А затем и видеоподтверждение. Должно быть, он стал менее осмотрителен, или просто считает, что время пришло.
Мы ехали по ночному городу. Огни небоскребов отражались в моих глазах, но я видел только пыльные дороги Галилеи.
– Подготовь «Равенну». Вылетаем немедленно.
Глава 3
На взлётной полосе в Нью-Джерси стоял мой гольфстрим G800. В официальных документах он не существует. Вместо этого в закрытых базах данных ICAO и Пентагона он проходит под кодом «Ворон-1» — частный курьер с неясным, но абсолютным межправительственным мандатом. Мы потратили полвека и целое состояние, чтобы создать ему репутацию объекта, вопросы о котором приводят к очень быстрой и бесславной отставке. Теперь на нем будто висит невидимая табличка: "Не влезай — убьёт". У него нет бортового номера в открытом реестре. Только одинокая буква Χ, выведенная под фюзеляжем серой краской.
Пока самолёт набирал высоту над ночным Манхэттеном, я смотрел на светящиеся улицы внизу. Все эти люди жили, как будто завтра существует. Как будто я не знал, насколько оно хрупко.
Я задремал где-то над Атлантикой — и проснулся в жаре, которую невозможно было вытерпеть. Камни пекли подошвы, ветер рвал одежду, а впереди пылал горизонт.
Дорога в Дамаск. Но не та, о которой пишут в хрестоматиях. Эта была настоящей.
Он ехал верхом. Молодой, с лицом, резцом вырезанным, как у статуи, с глазами, которые не умели моргать. Савл из Тарса. Пылающий, как факел, с яростью нового фарисея. Он гнался за моими учениками — не из злобы, но из любви к порядку. Он был уверен, что очищает путь Мессии, убирая лжецов с дороги.
Я не посылал молнии. Не ослеплял светом. Я ждал его на дороге. В пыли. В теле старика, в белом хитоне, с руками, испачканными смолой.
– Савл, – сказал я, когда он остановился, – зачем ты гонишь меня?
Он взглянул на меня и узнал. Не глазами — духом. И в тот миг рухнуло всё, что он знал. Но он не упал. Он слез с коня и встал на колени, не от ужаса, а от восхищения.
– Это Ты, – сказал он. – Но... ты не такой, как я думал.
– Я такой, каким ты меня сделал, – ответил я. – В твоём уме я был судьёй. В твоём сердце — мечом. Я никогда не был ни тем, ни другим.
Он дрожал. Не от страха. От прозрения. А потом случилось то, чего я не ожидал.
– Прими меня, – сказал он. – Сделай сосудом. Пусть моя жизнь обгорит, но пусть я понесу Твоё Имя.
– Нет, Савл, – сказал я. – Ты не понимаешь, что просишь.
– Тогда прокляни меня, если нужно. Но не отвергай.
Я видел, как вера в нём становится абсолютом. Абсолют опасен. Абсолют уничтожает оттенки. Но я был один. Учеников осталось мало. И мне нужен был кто-то, кто доживёт до конца эпохи и будет держать факел, даже если он сожжёт ему руки.
Я коснулся его лба. В этот миг он потерял зрение. И никогда больше не видел мир по-человечески.
Я явился ему как уставший старик, но я знаю, как его вера, его жажда чуда, переписала это воспоминание. В его памяти, я уверен, это была вспышка неземного света. Он увидел не то, что было, а то, во что ему нужно было верить. И эта разница между реальностью и его воспоминанием никогда не будет им принята.
Глава 4
Вместо штурма крепости мы выбрали терпение. Наш неприметный «Фиат» был припаркован на узкой улочке в районе Борго, в тени старых платанов, откуда хорошо просматривались служебные ворота Святой Анны — вход для тех, кто в Ватикане работает, а не молится. Лука сидел за рулем, неподвижный, как часть интерьера, его взгляд был прикован к движению у ворот. Я смотрел на древние стены, чувствуя, как время здесь течет иначе — не годами, а понтификатами, впитанное в сам камень. Мы не вламывались в дом Павла. Мы просто ждали, когда он выйдет за порог. Я знал его привычки, «Логос» лишь подтвердил их: он был педантом во всем, даже в своей конспирации, и покидал работу ровно в тот же час каждый вечер.
Около девяти вечера ворота приоткрылись, выпуская наружу несколько усталых сотрудников в гражданском, их шаги эхом отдавались в вечерней тишине. А затем появился он. Седой, сухощавый старик в простом темном пальто, с походкой человека, который куда-то шел две тысячи лет и так и не пришел. Он не оглядывался, уверенный в своей незаметности среди редких прохожих. Я вышел из машины и, не торопясь, пошел ему наперерез, словно был случайным прохожим, вышедшим на вечернюю прогулку. Мы встретились под тусклым светом старого фонаря, рядом с небольшой сувенирной лавкой, уже закрытой на ночь. Я не преградил ему путь. Я просто произнес одно слово, которое не звучало на этих улицах уже очень давно:
— Савл.
Он замер, словно ударившись о невидимую стену. Это имя, его настоящее имя, было ключом, который открывал не архивы, а его душу. Он медленно обернулся, и я увидел, как на его лице за секунду сменились все эпохи: от шока и растерянности до узнавания и, наконец, ледяной, судейской ярости. В его глазах не было ни радости, ни благоговения. Только холодный огонь инквизитора.
— Так это правда, — прошипел он, его голос был едва слышен на фоне отдаленного шума римских улиц. — Ты не вернулся. Ты никогда не уходил. Я видел Тебя в славе на пути в Дамаск! Я знаю, каким Ты должен быть! Я верил что ты всегда с нами в Духе! А вместо этого ты прячешься в этом смертном, уставшем теле, играя в свои мелкие игры. Ты предал не мир. Ты предал самого себя! Своё собственное Воскресение!
— Я делаю свою работу, — спокойно ответил я, глядя, как мимо проезжает одинокий скутер, возвращая нас в XXI век и нарушая магию момента.
— Твоя работа — судить живых и мертвых! — Он сделал шаг ко мне, понизив голос до яростного шепота, чтобы не привлекать внимания редких прохожих. — Твоя работа — слава Отца, Второе Пришествие, а не эта возня с фондами, банками и мелкой геополитикой! Вся моя жизнь! Все, что я построил! Церковь, вера, надежда миллионов! Все это построено на... твоем малодушии? На твоей сделке с Ним?