Было очевидно, что мсье Деламбр удивлен, но и верить мне он не спешил. Пока я говорил, он сидел молча, попыхивая своей трубкой. Кот подошел, сел и потерся головой о мою ногу. Я почесал ему шейку, и он закрыл глаза от удовольствия.
– Поразительно! – воскликнула Гаранс. – Он у нас настоящий дикарь! Это кот Констанции. Его зовут Мазаччо!
Мсье Деламбр по-прежнему смотрел на меня с сомнением.
– Еще сока, мсье Бутар? – спросила его супруга.
– Да, благодарю вас!
И снова довольно долго все молчали. Я сглотнул. Размеренное тиканье настенных часов и сердитое жужжание бьющейся о стекло мухи в тишине комнаты звучали особенно громко.
– Как вы узнали о смерти Констанции? – вдруг резко спросил мсье Деламбр.
Глаза его угрожающе блеснули. Он пытался вывести меня на чистую воду. Я стал мучительно соображать, пытаясь при этом выглядеть непринужденно. Если я не знал никого из друзей Констанции, как я мог узнать о ее гибели? Быть может, об этом напечатали в газетах?
Я почувствовал, как дверца ловушки захлопывается за моей спиной: три пары глаз, не мигая, смотрели на меня. Наверняка я побледнел. Ладони стали влажными. Слова словно застряли у меня в горле. Казалось, целый год прошел, пока мсье Деламбр решился нарушить тяжелую тишину.
– Что, не можете вспомнить, мсье Бутар? – с иронической улыбкой спросил он.
– Ну, я…
– Какого черта вы сюда явились?
– Бернар! – воскликнула его супруга. – Зачем ты так?
Мсье Деламбр нервно отмахнулся.
– Я уже понял, что вы – не друг Констанции. Вы знаете дату ее рождения, где она жила и еще пару деталей. Не знаю, откуда у вас эти сведения, но главное – вы никогда с ней тесно не общались. По крайней мере, настолько тесно, чтобы приехать сюда и бередить наши раны!
Мне показалось, что глаза его, скрытые за стеклами очков, наполнились слезами. Во взглядах Гаранс и ее матери читалось смущение. Но мсье Деламбра уже ничего не могло остановить. Он ходил из угла в угол, ругая меня на чем свет стоит. Ни жену, пи дочь он не слушал. Я сидел на диване и умирал от стыда. Кот, который по-прежнему сидел у моих ног, уткнулся своим мокрым носом мне в руку.
– Не волнуйтесь, – шепнула мне Гаранс. – Папа скоро успокоится.
Она оказалась права. В конце концов мсье Деламбр замолчал. Обессиленный, он упал в кресло. Жена протянула ему стакан воды, и он осушил его одним глотком. Я кашлянул.
– Мне пора.
Я встал, но мадам Деламбр сделала мне знак остаться. Глаза у нее были грустные. Она молчала. Виду нее был немного сконфуженный, лицо побледнело. Мсье Деламбр тоже молчал, нервно посасывая трубку. Теперь я стыдился, что сразу не сказал им правду. В конце концов, ведь они – всего лишь несчастные родители, которых смерть дочери оставила безутешными!
– Я не сказал вам правду.
Голос мой прозвучал громко и ясно. Я больше не заикался. Надо признаться, и больше ни слова неправды!
– Я не был знаком с Констанцией!
– Вот! – взорвался мсье Деламбр. – А я что говорил!
Я подождал, пока он успокоится.
– Ваша дочь стала мне больше чем другом. Она спасла мне жизнь.
– Это как же? – сердито спросил он.
– Замолчи! – прикрикнула на него супруга. – Пускай мсье Бутар нам расскажет!
Теперь я знал, что делать. Я расстегнул рубашку. Показался длинный шрам, пересекавший мой торс и похожий на какой-то магический знак. Родные Констанции с недоумением смотрели на меня.
– В прошлом году я был в шаге от смерти. У меня была неизлечимая болезнь сердца. И в ночь на тринадцатое августа мне пересадили новое сердце. Сердце Констанции. Если я сегодня жив, то только благодаря сердцу вашей дочери.
Они словно окаменели. Секунды тянулись медленно – так из перевернутого горшочка капает густая, ленивая патока…
Мадам Деламбр встала. Она была очень бледна. Потом она подошла ко мне. Она была почти на голову выше меня.
Не проронив ни слова, мать Констанции положила руку на мою оголенную грудь и заглянула мне в глаза. Было очевидно, что она вот-вот заплачет.
– Бог мой! – прошептала она. – Я чувствую, как бьется ее сердце!
Мсье Деламбр остался сидеть. Лицо его исказилось от боли.
– Я хочу услышать сердце Констанции, – сказала мадам Деламбр.
И она прижалась головой к моему торсу. От ее серебристо-русых волос пахло лимоном и лавандой. Гаранс тоже подошла, чтобы послушать биение сердца сестры.
Мсье Деламбр встал и вышел из комнаты как раз в тот момент, когда она приблизила голову к моей груди.
Гаранс задумчиво покручивала объемное серебряное кольцо на безымянном пальце правой руки. Из кафе, в котором мы сидели, открывался вид на кишащий транспортом бульвар Монпарнас. Шел дождь, и люди бежали по улицам, втянув голову в плечи. Гаранс работала в туристическом агентстве на улице де Ренн. Она позвонила на следующий день после моего визита в Бюсси. Она хотела снова увидеться со мной, и мы договорились вместе пообедать.
Благодаря ответам, полученным от сестры Констанции Деламбр, удалось сложить головоломку, которой представлялась мне ее жизнь. Она была левша, Гаранс это подтвердила, и обожала Италию. Что касается профессии, то я ожидал услышать что-то подобное: Констанция оказалась реставратором старинных живописных полотен, и особенно ее восхищали работы Паоло Уччелло.
– У нее был любимый цвет? – спросил я.
– Да. Темно-красный, но довольно яркого оттенка. Как раз такой, как сейчас на вас.
Мне хотелось, чтобы она еще что-нибудь рассказала мне о сестре, но я боялся, что своими расспросами заставлю ее снова пережить боль потери. Гаранс, должно быть, угадала мое любопытство, потому что стала рассказывать о жизни Констанции, просто и с оттенком грусти:
– Она была очень страстная, упрямая, взрывная, наша Констанция… Все ее интересовало, волновало, забавляло. Она была очень веселая. Боже, как с моей сестрой можно было посмеяться! Если бы вы только знали…
Взгляд Гаранс затуманился. Однако она взяла себя в руки.
– Но у Констанции, конечно, были и свои недостатки. Она была маниакальной чистюлей и не переносила беспорядок. В доме у нее всегда было безукоризненно чисто. Я, наоборот, неряшливая, и Констанция часто делала мне замечания. Еще она считала, что права во всем и всегда. Она просто не давала никому рта раскрыть и любой ценой добивалась, чтобы последнее слово осталось за ней. Правда, когда Констанция вернулась из Флоренции, незадолго до смерти, мне показалось, что она стала спокойнее. В ней было больше терпения и… нежности. Она что-то от меня скрывала. И я никак не могла понять почему.
Известно ли мне, как именно погибла ее сестра? Я сказал, что нет, и Гаранс продолжила рассказ. Констанция недавно вернулась в Париж из Италии и поселилась в своей квартире на улице Лепик. Вскоре ей удалось выкроить несколько выходных, чтобы навестить родных. Она очень устала и не должна была садиться за руль в тот вечер…
Никогда Гаранс не забыть ту летнюю ночь! Телефон зазвонил среди ночи, и перепуганная мать разбудила ее: «Констанция попала в аварию! Быстрее, нам надо ехать!» В больнице они увидели толпу людей. Кто-то плакал, кто-то просто стоял с ошарашенным видом и молчал. Эта авария унесла жизни восьми человек, и несколько десятков получили ранения.
– Мы попросили проводить нас к Констанции. Мы еще не знали, что она умерла. Доктор сообщил нам это известие. Он тщательно подбирал слова, но… Я думала, что мама вот-вот потеряет сознание. Констанция умерла! Ее лучик солнца… Это казалось невозможным. Невозможным… Доктор оставил нас наедине с телом. Позже он показал нам маленькую карточку, на которой было написано имя Констанции. Это была «карта донора». Там было написано: «Я согласна с тем, что после моей смерти любые органы и ткани могут быть изъяты с целью трансплантации». Доктор пояснил, что Констанция носила эту карту при себе вместе с паспортом. Но несмотря на то, что в ней моя сестра изъявила свою волю стать донором, окончательное решение оставалось за нами, ее родными. Мои родители без колебаний согласились. Доктор заверил их, что операция будет произведена с максимальным уважением к Констанции и тело нам отдадут неповрежденным. Еще он сообщил, что для трансплантации заберут ее сердце.
Гаранс замолчала. Она была бледна. И все же нашла в себе силы улыбнуться мне.
– Я думала, что сердце Констанции пересадили женщине.
– А я был уверен, что получил сердце мужчины!
– Но как вам удалось нас разыскать? Нам сказали, что добровольное дарение органов – акт анонимный.
Я не ответил на этот вопрос.
– Значит, вам пришлось сделать что-то противоправное?
– В некотором роде. Но для меня это было очень важно.
– Почему?
И я залпом, без остановки выложил ей все то, о чем не осмелился сказать Жозефине. Глаза девушки широко распахнулись, губы приоткрылись от удивления. К концу моего рассказа она выглядела совершенно ошеломленной.
– То, что с вами случилось, – поразительно! – заявила она. – Не представляла, что такое возможно.
– И я тоже.
– Вы рассказали об этом своему доктору?
– Да. И он посоветовал мне навестить психиатра.
Она снова мне улыбнулась. Боже, как она была хороша!
– У меня есть ключи от квартиры Констанции, той, что на улице Лепик. Иногда я туда заглядываю. Провожу там час или ночь, смотрю на вещи, которые не могу выбросить, – ее кисточки, тюбики с красками, книги… Если хотите, можем туда сходить.
Квартира Констанции располагалась под крышей темного дома с фасадом, покрытым мелкими трещинами. Пока мы поднимались на седьмой этаж, я представлял себе, как она, длинноногая и энергичная, взбегает по этим ступенькам и не останавливается на верхней площадке, чтобы отдышаться. Сперва гость попадал в несуразную прихожую, а оттуда – в просторную и светлую гостиную. Через восьмиугольные слуховые окошки, усеянные каплями дождя, виднелись крыши Парижа. За округлой формы дверью оказалась еще одна комнатка – мансардного типа, с белыми стенами.