– Да мне в радость, внучек, – протянула Степанна руки к Владу, обхватила за щеки и поцеловала. Влад чмокнул старушку в ответ.
– Берегите себя, – помахал он ей, сел в машину и поехал.
– Береги вас господь, ребятки, – перекрестила их старушка и долго смотрела вслед.
– О, явился, не запылился, – закричала Нина, когда Катя скрылась за железной дверью, а Влад выгружал сумки на лавочку у подъезда.
– И тебе не хворать, – усмехнулся Влад, находясь явно в приподнятом настроении.
– Хорошо отдохнул? – не унималась Нина.
– Отлично просто, так что не старайся, – улыбнулся Влад.
– Ты вот отдыхал, а баб Нюра-то померла, – с укором выдала она Владу.
– Неудачная шутка, – съязвил он, но обернулся на опустевшее окно.
Влад завис на мгновенье, улыбка тут же сошла с лица.
– Да уж схоронили, – с сочувствием из-за спины сказала Людмила, мать Нины.
У парня ком подкатил к горлу и перехватило дыхание.
– Влад, – подошел участковый, который видел, как припарковалась машина, и похлопал его по плечу. Тот лишь отрицательно замотал головой.
– Просмотрел бабку, – послышалось из окна.
– Да свали ты, – гаркнул участковый. – Совсем с катушек слетела на этом карантине, – обратился он к бледному Владу.
– Когда? – выдавил тот из себя.
– Четвертого числа, на следующий день, как вы уехали, – ответил участковый. – Я заметил, что она в окно не смотрит, ну и… нашел, – запнулся он.
Влад без сил опустился на лавочку и зажал рот рукой.
– Извини, телефон твой не нашли, ну сам понимаешь, – пожал плечами полицейский.
Влад лишь качнул головой.
– Вирус? – сдавленно поинтересовался Влад.
– Да кто его знает?! Врачи записали, что да, хотя я и сказал, что она не болела. А вскрытие делать не стали, старая, мол, увезли и в крематорий – разговор короткий, – бессильно махнул участковый. – Держись, парень, – хлопнул он Влада по плечу и отошел.
Влад сжал пальцами переносицу, чтобы остановить накатывающие слезы, в груди все сжалось в комок. Он поднял лицо навстречу теплому майскому ветерку и ласковым лучам солнца, скользившим по коже. Влад открыл глаза, услышав шелест листьев сирени, которую сажал еще муж баб Нюры, на рождение первого внука. Это уже окрепшее дерево стало невольным свидетелем жизни всей ее большой семьи.
Сирень набирала цвет, источая едва уловимый, непередаваемый аромат, безмолвно наблюдая за сменяющими друг друга закатами и рассветами, зимами и веснами, вспыхивающими и угасающими жизнями…
Елена НестеринаСними маску
(драматический диалог)
Два экрана телефонов.
Программа «WhatsApp».
О н а (пишет): Првт!
О н (пишет): Привет!!!
О н а (пишет): Позвоню?
О н (пишет): Напиши. Мне тяже… (стирает написанное. На экране – входящий вызов).
О н а: Привет! Мне неудобно, но, пожалуйста, вы извините – но кто это?
О н (сухим сдавленным голосом): Катя, привет, я Даня. Мы познакомились, списались, но так и не…
О н а: Даня, прости-пожалуйста-очень-неудобно-я раньше-так никогда-не стала бы-блин… Приезжай.
О н: Включи видео.
О н а: Нет-нет. Я в повязке.
О н: Я в маске. Считай, уже приехал.
О н а: А! (Выключается экран, звонок переходит в видеозвонок. Она с повязкой на глазу, вторым глазом всматривается в экран, видно, что она промахивается взглядом мимо собеседника. Он лежит на больничной кровати, на лице голубая медицинская маска.)
О н а: Меня выписали.
О н: Меня положили.
О н а: Куда?
О н: В инфекционное отделение.
О н а: Планово?
О н: Предсказуемо.
О н а: Не поняла (пауза). А мне успели сделать только один глаз. Всех плановых выписали. Сказали вызвать на дом волонтеров – они купят еды. А я их боюсь. Думаю, наберу хоть кого из телефона. А ты болеешь… эпидемией? Что, правда все болеют? Ты говори, говори!
О н: Ты говори…
О н а: Мне плохо слышно. И плохо видно… Сними маску.
О н: Рекомендовано находиться в маске. И я сейчас такой – не очень…
О н а: Два общих наркоза, две недели без телефона – я выписалась в какую-то новую реальность. Родители в Томске, я тут одна. Но жива, а ты болеешь… Думала, что буду самая беспомощная: холодильник пустой, я ни фига не вижу. Но ты серьезнее выступил.
О н: Я напишу друзьям – тебе все привезут. Я смотрю на тебя. Говори.
О н а: Мне теперь как-то… (пытается себя улучшить). Как я выгляжу, когда смотрят… Нет, ты говори!
О н: Сейчас (телефон движется к одеялу, экран становится темным. Он кашляет. Миг тишины, его лицо возвращается на экран). Все нормально.
О н а: Ты такой добрый, меня успокаиваешь. А я бы тебе и не позвонила, если бы не…
О н: Но ты позвонила.
О н а: Я буду тебя ждать. Я хочу, чтобы ты выздоровел! Но блин, блин… Если я чего-то очень хочу – получается наоборот!
О н: Приятно, что ты меня ждешь.
О н а: Лучше б не ждала. Давай поссоримся. Обзови меня.
О н: Зачем?
О н а: Чтобы я на тебя разозлилась и спокойно бросила. Без сожаления. Я брошу, не буду изо всех сил хотеть, чтобы ты выздоровел, – и ты выздоровеешь!
О н: Ты смешная.
О н а: Обхохочешься. Серьезно – давай поссоримся, я про тебя буду думать плохо. А как выпишешься – сразу звони. Я вернусь.
О н: Тогда помоги всем.
О н а: Как?
О н: Думай плохо про всех, кто болеет. Ругай.
О н а: Сдохните все, сдохните! Это говорю я, девушка, у которой никогда не исполняются желания! Кто болеет – сдохните! Так?
Голос за экраном, звук подъезжающего штатива с капельницей: «Вы что там – сатанистов смотрите? Сейчас укол – и будем со спины поворачивать, подышим. Выключайте телефон, или отберу».
О н: Дождись меня! Я думал – ну уж как получится, выживу – не выживу. А тут ты. У меня желания сбываются, значит.
Г о л о с з а к а д р о м: Совесть есть?
О н а: Или, может, молиться? (На его экране видно, как она, всматриваясь, водит телефоном мимо лица). Я потерялась, я не могу поверить, что все это на самом деле…
О н: Отвернитесь на минутку. (На ее телефоне видно, как он садится, снимает маску и смотрит в экран, улыбается.) Видишь меня? Смотри в середину экрана. Еще центрее. Я здесь. Ты меня дождешься?
Г о л о с з а э к р а н о м: Любовь после выписки!
На ее экране видно, как рука в резиновой перчатке и рукаве защитного халата берет телефон, он плывет по воздуху, со стуком кладется на поверхность – и теперь в его обзор попадает движение середины тела медработника и негромкая возня.
О н а: Але, але! А, все… (Бросает телефон на диван, на его экране по-прежнему мелькание халата и звуки манипуляций. На экране его телефона видно статичную картинку – потолок и кусок обивки. Она сидит где-то рядом на диване, иногда вскакивает и вновь садится – и тогда ее телефон качается, а изображение на экране телефона его прыгает.) А-а-а! Да что ж такое? Пусть все будет как раньше!!! Нет – теперь не сбудется, раз пожелала. Хочу, чтоб зрение вернулось. Не хочу, чтоб зрение вернулось. Как – не хочу? Хочу! А-а-а… Я хочу, чтобы у меня перестали сбываться желания. Нет, хочу, чтобы начали сбываться. Суки-твари, давайте, сбывайтесь! Чтобы эпидемия ушла, карантин отменили. Чтобы все были здоровы, все были здо-ро-вы… Да блин. Нет. Не хочу, чтобы меня ждали из жалости, слепую дуру. (Хватается за голову, паника.) Зачем он мне нужен, зачем он мне нужен? Он меня бросит – я буду страдать. А вдруг он умрет? Там же все умирают. Или не все? Два наркоза – и я все пропустила. Он меня не из жалости, это я его из жалости. Нет, я хочу, чтоб он был здоров! У-у-у, мамочки… Да, хочу. (На экране его телефона видно, как она хватает свой телефон, подносит к губам, губы видно крупным планом.) О’кей, Гугл: «Самая сильная молитва о здоровье». О’кей, Гугл! (Палец стучит по экрану.) Завис, собака? О’кей, Гугл, молитва о здравии! Ну что такое? О’кей, Гугл…
Она не видит, что вместо поисковой службы на ее экране телефон перемещается по воздуху. На экране появляется лицо ее собеседника.
О н: Алло! Ты здесь?
О н а (вздрагивает, телефон ее тоже приближается, ее лицо с заплаканным глазом появляется в его экране): О’кей… То есть да! Я здесь!
О н: Ты хорошая. (Машет рукой с «бабочкой» капельницы в тыльной стороне ладони). Спасибо, что дождалась.
О н а: Я жду, жду. Тебя вылечат!
О н (голос еле слышно, он засыпает): Тебе позвонят мои друзья. Скажи, чего привезти. А сейчас говори. Пожалуйста. Если усну – это не я, лекарство…
О н а: Как сделаю операцию на второй глаз, давай будем ездить смотреть разные города. Подмосковье. Я полмира облетела, а это все рядом – но времени было жалко, думала, еще успею… Слова такие, слышишь, древние: Зарайск, Кашира, Черусти… Что там, в этих Черустях? Болота, глушь? Надо успеть – теперь обязательно…
Он смотрит в экран, глаза его потихоньку закрываются. Звук ее голоса постепенно затихает, оба экрана уходят в затемнение.
Наталия ПолянскаяЗдравствуйте, коллеги!
Ноутбук звякнул, оповещая о начале конференции. Лена проверила, плотно ли закрыта дверь (двери были пожилые и имели мерзкую стариковскую привычку открываться от сквозняка), отряхнула пижамные штаны, быстро пригладила волосы и плюхнулась на диванчик. Стена за диванчиком была единственной, которую можно показывать людям по ту сторону экрана: покрашенная еще в незапамятные времена светло-голубой краской, поутру она ловила солнце, и казалось, будто Лена сидит на своей вилле где-нибудь в Испании, а не в московской квартире. Эх, где та Испания, и удастся ли теперь ее повидать…
Коллеги постепенно подключались к конференции, махали ладонями, зевали и подтягивали поближе чашки с кофе. Бодрый шеф, уже две недели как установивший режим «карантин карантином, а летучка в девять», был законченным жаворонком и не понимал нужд сов, которым в кои-то веки выпала возможность отоспаться впрок. Лена подозревала, что большинство коллег точно так же, как и она, сидит в пижамных штанах, лишь для приличия нацепив сверху офисную блузку или рубашку. У Воронцова такой вид, будто он проснулся десять минут назад и еще не осознал, на каком он свете, а рыжая бухгалтер Лисичкина причесывалась второпях и не успела укротить все буйные локоны. Теперь они смешно торчали у нее из прически, делая Лисичкину похожей на Пеппи Длинныйчулок.