- Кваааа! Квааааа!
Я представил себе, как она сейчас шлёпнется с высоты о землю, и не в силах видеть это, отвернулся. За моей спиной раздалось звучное:
- КВАААК!
Потом глухое:
- ШЛЕП!
Воцарилась мёртвая тишина. Я медленно повернулся к тому месту, куда должна была упасть моя Царевна, которой я совсем не желал зла. Но натолкнулся глазами на глаза и остолбенел, открыв рот.
Передо мной стояла
КРАСАВИЦА!!!
Да ещё какая красавица!
Слов не было: ни в сказке сказать, ни пером описать.
- Что замер? - озорно усмехнулась Красавица, глядя мне в глаза насмешливым взглядом, в котором было неуловимо знакомое. - Не узнаёшь?
И подмигнула мне зелёными весёлыми глазами.
Я не смог ничего ответить, онемев от неожиданности, только помотал головой.
- Не узнаёт! - со смехом всплеснула руками Красавица. - Квак же твак?! Законную жену не узнаёт!
И залилась звонким задорным смехом.
- Не может быть! - ахнул я, с ужасом догадываясь, кто передо мной.
- Что не может быть? - насмешливо склонила набок голову Красавица. Ты уж договаривай, мил дружок.
- Неужели ты та самая...
Я замялся, не зная как сказать. Не мог я обозвать лягушкой такую Красавицу! Язык не поворачивался.
- Что ж не договариваешь? - продолжала насмешничать Красавица. Говори уж, что за "та самая".
Я упрямо молчал, быстро краснея.
- Ну что же, - притворно вздохнула Красавица. - Не признаёшь ты меня. Насильно мил не будешь. Не захотел ты меня полюбить, что ж...
Она потупила глаза и развела руками, а сама едва сдерживала смех. Ей-то было смешно, а вот мне...
Представляете себе моё состояние?!
Красавица улыбнулась, подмигнула озорно, и сказала:
- Красота, парень, она разная бывает. Не всегда сразу видная встречается. Так что ты не торопись, не спеши с выводами, как тот Домовой...
- Какой Домовой? - рассеянно переспросил я.
- Был такой Домовой, могу рассказать.
И она рассказала нам историю о Домовом, который оставался пустой дом сторожить...
Дело было осенью.
Осень стояла поздняя, того гляди, белые мухи полетят. Сидел Домовой на завалинке, подшивал к зиме валенки, а дратву - из бороды дёргал.
Хуже нет Домовому, вполне здоровому и живому, да чтобы остаться без дому. А с нашим Домовым, так и получилось, хотя жил он не на улице, а в нормальном для любого Домового жилище, в доме, в погребе под крылечком.
Только дом этот пустой стоял. Бросили дом хозяева. В город уехали. А что это за дом без жильцов? Одни углы, да печка. Мыши - и те разбежались.
Нет, что ни говорите, а без хозяев дом - это вовсе и не дом даже. Так, недоразумение какое-то. Что в таком доме, скажите на милость, Домовому беречь-оберегать? Для кого? Ни Лихо от дома отваживать, ни любовь в дом приманивать. Уехали люди. И селиться никто не хочет. Что делать прикажете, когда всё поперек-набок? Уходить надо. Какой от Домового прок в пустом доме?
Вот и подшивал он валенки: не только к зиме, к холодам готовился, он в путь собирался. Долго терпел, ждал, надеялся, придёт кто-нибудь, поселится, станет жить в опустевшем доме. Нет, никто не пришёл, никто не поселился. Вот так теперь по всему и выходило, что пора Домовому в путь-дорогу собираться.
Подшил он валенки. Посидел на крылечке. Повздыхал. Сам себе пожалился на судьбу свою непутёвую, да полез обратно в подпол - спать до утра.
Чутко спит Домовой. Проснулся от каких-то звуков среди ночи. Чу! Половицы похрумкивают. Кто-то по полу: шорк-шорк, шорк-шорк.
Поднялся с постели Домовой, прислушался, точно: ходит кто-то. Вылез вверх по лесенке, приподнял крышку подпола, выглянул в щёлочку.
Выглянул и видит:
Ходит по углам Старушонка. Одежонка на ней невидная, старенькая. Сама из себя горбатенькая, да страхолюдненькая. Домовому-то что с того? С лица, чай, не воду пить. И так он возрадовался! Даже на свет божий вылез из подпола, позабыв, что домовым на глаза людям показываться, строго заповедано. Правда, любопытные и общительные Домовые сплошь и рядом эту заповедь нарушают.
Вылез он, глянул, Старушонка в уголке на скамеечке пристроилась, спит. Подошёл Домовой, откашлялся, тихонько в плечо торкнул и говорит:
- Ты, голубушка, не пугайся. Я не лихой человек, не разбойный. Я Домовой. Ты, как я вижу, Старушонка беспризорная, по свету скитаешься. Мы, Домовые, бесприютных сразу распознаём. По запаху. Они тоской пахнут. Так что ты, голубушка, оставайся здесь жить. Дом справный, а хозяева насовсем уехали. Я по хозяйству всегда чем-то помогу, коли надобность будет. Если не лежит у тебя душа навсегда оставаться, хотя бы зиму перезимуй. Чего зря по дорогам в морозы шастать? Не лето, замёрзнешь в одночасье. А здесь, смотри: и печь, и стены. Оставайся, а?
Старушонка отвечает на разлюбезные его речи:
- За приглашение твоё, конечно, благодарствуй, но остаться я никак не смогу. Нельзя мне никак в доме оставаться. Да и ты сам, если бы знал, кто я такая на самом деле из себя есть, не приглашал бы меня в дом.
- Нам, Домовым, всё едино, кто бы ни был. Человек же.
- В том-то и дело, что я и не человек вовсе. Я - Разлука. К кому прихожу - тех разлучаю. Мне нельзя без людей жить. Моё место около них. Я без людей засохну, завяну, да и помру вовсе совсем. Мне всегда кого-то разлучать нужно.
От таких её слов загрустил, загоревал Домовой. Ушёл в свой погреб, и спать там устроился от расстройства-горести. Только ему не спится никак, всё думу думает.
Небось, думает Домовой, тётка Разлука эта самая и его с хозяевами развела-разлучила. Она, конечно, кто же иначе? Встал он и тихо-тихо, как это Домовые умеют, выбрался наверх. Посмотрел - спит Старушонка. Подошёл шепотком, взял её на руки и отнес в погреб. Вылез поскорее, на крышку погреба сверху стол надвинул и сундук старый, чтобы вылезти не сумела Разлука эта. На сундук сам сверху уселся, для надежности.
Сидит Домовой на сундуке, думу думает. Думал так до утра, а утром стала Старушонка в крышку погреба потихоньку скрестись, Домового зовет:
- Открой! Никак меня запирать нельзя! Беда большая для всех будет, если не выпустишь!
- Вот уж дудки! - отвечает Домовой. - Это если тебя выпустить - беды не оберешься. А без тебя только полегчание людям. Мы, Домовые, так уж приучены, чтобы беду от людей отводить. Вот и я добро сделаю - людей от тебя, страхолюдины оберегу.
- Какая же я - страхолюдина? Тебе, часом, ничего не померещилось? Ты открой погреб, посмотри получше!
- Чего мне на тебя пялиться? Насмотрелся.
- Ты получше посмотрел бы. Вчера-то поздно, темно было.
И смеётся, главное. Ей в самый раз плакать, а она - смеется! И смех молодой такой, звонкий. Засомневался Домовой. Глядь-поглядь в щёлочку, ах ты, мать честная, богородица лесная! В погребе-то и взаправду не Старушонка вчерашняя страшенная сидит, а Девица красная. Да вся такая из себя красавица, что глаз не отвести. Ахнул Домовой: не иначе, как нечистый попутал! Давай скорее погреб открывать.
Вышла оттуда Девица красная, давай он перед ней прощенья просить:
- Ты прости меня, Девица красная, прости, раскрасавица! Померещилось!
- Ничего тебе не померещилось! - смеётся в ответ красавица.
Обернулась она вокруг себя, опять в прежнюю, вчерашнюю Старушонку страшненькую превратилась.
Ахнул Домовой, за голову схватился:
- Да кто же ты есть, на самом-то деле?! Старушонка страшная, Девица ли красная?!
Смеется та в ответ:
- Я и то, и другое. Когда я Старушонка горбатая, все меня называют Разлукой, а вот когда Девица красная - зовут меня Встречей. Я - одна и обе сразу. Без разлук - встреч не праздновать, а без встреч - разлук не было бы. Вот так-то. А ты наперёд не торопись, прежде чем в погреб кого запирать надумаешь!
Рассмеялась звонко, и - исчезла, словно ее и не было...
Сидит Домовой на завалинке. На дорогу смотрит. Печку топит. Гостей ждет. Раз есть дорога - по ней кто-то обязательно приедет, или придет.
И потом: без разлук - встреч не празднуют. Так - то.
Закончила свой рассказ Красавица, спросила меня:
- Понял, к чему я тебе эту историю рассказала?
И опять смеётся.
- Да, парень, вот это ты попал впросак! Вот дела! - присвистнул Черномор. - Может быть, мне свою откуда-нибудь сбросить?
- Квак ты смеешь?! - выпрыгнула из ближайших кустов его большая Лягушка. - Разбросался! Тоже мне! Квак бы не твак! Нехороша я ему стала! Я тебя самого твак брошу, что у тебя последние волосы на бороде выпадут, кругом гладкий станешь.
- Да что ты, что ты, - поспешил успокоить её смущенный Черномор. Это я так, пошутил. Не стану я тебя никуда и ниоткуда бросать.
Лягушка немного успокоилась, а Черномор толкнул меня в бок.
- Ну что, нашли Красавицу? А ты сомневался! На нашем болоте всё есть! Раз такие, как я, красавцы водятся, почему бы и Красавице не найтись?
- Ладно, красавец, - хмуро перебил его я. - Ты скажи лучше, что мы дальше делать будем?
- Как так - что делать будем? - удивился он. - Собрать совет быстро, раз все нашлись, кто нам нужен, да отправляться за Сокровищами, не откладывая, пока новый Судья должность свою обмывает, а Лукомор, то есть, Демон, в отлёте.
Глава шестнадцатая
Большой Совет
Совет наш оказался весьма кратким. Как только Черномор изложил суть дела, все оживились, обрадовались, словно их пригласили не в опасное путешествие, а на весёлую экскурсию с обещанием раздачи бесплатных пирожных.
Решили, что пойдут за Сокровищами: Черномор, Буян, я, Медведь, Царевна, Иван - Болотный Царевич, и скоморох Яшка.
Обжора и Вепрь огорчились, но спорить не стали. Остальные торжествовали.
Особенно бурно радовался Буян.
- Что это ты развеселился? - прищурился на него Черномор. - Ты хотя бы понимаешь, куда и на что ты идёшь?
- Куда - этого никто не знает, - весело заулыбался рыжий забияка. - А вот на что - знаю. Я этого похода сколько лет жду, сижу в трактире, чай твой вприсядку дую, из ушей он у меня льется, лопну скоро от него. А моё дело - воинское, ратное. Мне ли на лавках отсиживаться?