— Лена, одно слово, — пытается возразить Верховцев. Он еще не верит, что могли возникнуть такие чудовищные подозрения. Но недаром у Лены твердый отцовский характер.
— Предположим, этого и не было. Я даже хочу верить, что не было. Но я поступила нехорошо, легкомысленно, встречаясь с вами. Я должна была, я не могла не сказать вам, что… — Как трудно произнести эти слова! Но она обещала сказать, она скажет. И выпалила: — Я люблю другого. Я выхожу за него замуж.
Юрий стоит с жалким бледным лицом. Еще минуту назад он был счастлив, жизнь казалась праздничной и яркой. Но все рухнуло. И в душе пусто, как в ночном парке.
Лена посмотрела на Юрия: как изменился он за несколько секунд.
— Простите меня. Я не хотела огорчать вас. — И поборов рождающуюся жалость, заключила: — Но я прошу вас не искать встреч со мной, забыть обо мне.
Забыть! Разве можно забыть?
— Лена! — с усилием произнес Юрий. Но Лена не слышит.
— Вот и все, что я хотела вам сказать.
Сейчас она уйдет. Уйдет навсегда. И хотя уже нет надежды, уже сказано все, — Юрий все же твердит:
— Лена, умоляю вас…
Пора заканчивать разговор — и так тоскливо на душе.
— Не надо больше. Мне тоже трудно. Еще раз — простите меня. И прощайте! — И Лена уходит. В пустой аллее затихают ее шаги.
Бредет по опустевшему парку Юрий Верховцев. Деревья обступают все плотнее, смыкаются черными, как сгустки туши, кронами. Как душно! И вдруг нестерпимый белый свет залил парк. Сразу стали четко видны и стволы деревьев, и поредевшие кусты, и пустые скамейки, и укромные беседки. Горным обвалом обрушился на парк гром, разорвавшись, рассыпался за прудом. Юрий снял фуражку. Ветер взлохматил и спутал волосы, провел по ним гигантской растопыренной пятерней, окропил лицо редкими тяжелыми каплями.
Юрий наткнулся на скамью, сел, опустив голову на руки.
Тяжело, по-старушечьи поднялась Лена по лестнице и тихо, виновато нажала кнопку звонка. Дверь открыл отец.
— Ну, Ленушка, молодец! Хороший спектакль, — начал Орлов, но, взглянув на дочь, встревожился: — Ты что невесела? Что случилось?
— Ничего, папа. Все в порядке.
— Так ли? Может быть, поговорим? Давно мы с тобой по душам не беседовали. А?
— Я устала сегодня. Значит, понравился спектакль?
— Просто не ожидал, что так получится. Шел в клуб и думал: будет самодеятельность. А попал на профессиональный спектакль. Честное слово! Ты хорошо играла.
— А Щуров как?
— Щуров? — замялся полковник. — Щуров… тоже неплохо играл. Но все же…
— Что все же?
— Ничего, просто так.
— Теперь я от тебя не отстану. Что тебе не понравилось в его игре?
— Как бы тебе сказать, — подбирал слова Орлов. — Все будто на своем месте: и жесты, и мимика, и тенорок бойкий. Только огня творческого нет. А без вдохновения какое искусство?
— Странно. И мне вдруг показалось, что Леонид лишь повторял заученные слова.
— Великая сила — вдохновение, — убежденно продолжал Орлов. — Оно того осеняет, кто по своей дороге идет. Актер ты, врач или офицер — все равно должен быть у тебя свой конек! А Щуров? Нет у него своего конька: ни в полку, ни на сцене.
Лена сидит, задумавшись.
— Ты устала, Леночка?
— Как-то на душе нехорошо…
— Ну, спать, спать! Утро вечера мудреней, — и, поцеловав дочь, Орлов ушел к себе.
Но спать не хотелось. Почему Лена пришла такая грустная, измученная? Что с ней стряслось? Что-то не ладится у дочери. А что? Ушла в себя, как улитка. Молчит. Как разобраться в делах дочери? Что посоветовать? Чем помочь?
И ходит, ходит Петр Иванович Орлов по кабинету, так что вздрагивает стоящая на письменном столе фотография. Удивились бы подчиненные полковника, увидев сейчас лицо своего невозмутимого, твердого командира.
XVIII
Шел первый час ночи. Дежурный по полку майор Квасцов, предвкушая несколько спокойных — до подъема — часов, только было расстегнул верхние пуговицы ворота гимнастерки, ослабил портупею и хотел прилечь на диван, обитый черным дерматином, как в штаб прибыл командир дивизии. У майора даже заныло под ложечкой: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Отдохнул!»
Гусев приказал:
— Поднять полк по тревоге!
Квасцов стремительно бросился к несгораемому шкафу, вынул папку с адресами офицеров и списками связных, рванул телефонную трубку:
— Первый!
Где-то на другом конце провода отозвался баритон полковника:
— Орлов!
…И вот с крыльца штаба понеслись в ночь пронзительные звуки сигнальной трубы:
— Тревога!
Словно ток высокого напряжения прошел по казармам, паркам, офицерским квартирам:
— Тревога!
— Тревога!
По ночным гулким и торжественным, как зал консерватории, улицам военного городка помчались связные: торопливый топот солдатских сапог, щемящая заливистость звонков, пистолетное хлопанье дверей. И на темных фасадах спящих домов вспыхивают светлые прямоугольники окон.
— Тревога!
В казармах — столпотворение. Кажется, все вконец перепуталось, перемешалось — и к утру не разберешься. Но прошло несколько минут, и уже строятся подразделения, и отрывистые голоса свидетельствуют, что все в порядке.
— Алексеев?
— Я!
— Гурьев?
— Я!
— Сагайдачный?
— Я!
Вернувшись из клуба, Анна вскипятила чай, накрыла на стол, приготовила ужин: с минуты на минуту должен прийти Юрик — скоро двенадцать!
Какое смущенное, виноватое лицо было у мальчика, когда он сказал, что не может проводить ее домой! Любовь! Счастливая Лена Орлова! Ее любит Юрий.
Горько и радостно Анне. Неужто и вправду завидует она Лене, ревнует ее к Юрику?
…Громкий резкий стук в дверь сорвал Анну со стула:
— Кто это?
Незнакомый сипловатый голос:
— Лейтенанта Верховцева срочно в штаб. Тревога!
Анна с трудом повернула ключ в двери. На лестничной площадке стоит солдат: сдвинутая на затылок пилотка, разгоряченное от бега лицо («Как тот лейтенант, в сорок первом», — вдруг подсказала услужливая память»).
— Лейтенанта Верховцева срочно в штаб. Тревога! — повторил солдат, и застучали по ступеням лестницы тяжелые сапоги.
Анна прислонилась к дверному косяку. «Опять! Неужели и Юрик уйдет, как ушел тогда Алеша!»
Анна бросилась в комнату, распахнула окно: густая темнота обволокла мир («Как затемнение», — опять мелькнула жуткая мысль), и во мраке — шаги: быстрые, громкие, в сердце отдающиеся шаги.
Анна прилегла на диване: как заныло в груди. Тихо, до мертвого ужаса тихо в комнате. На столе мирно мерцает стакан в серебряном подстаканнике. Бездумно стучит будильник. Розовый тюльпан шелкового абажура плавает под потолком. Но как зыбок домашний, спокойный полуночный мир. Только тронь его пальцем…
Снова чужой требовательный, торопливый стук в дверь. Анна не успела ответить, как в комнату вбежал Миша Кареев. И снова ее поразило страшное сходство с тем далеким лейтенантом: потный лоб, потемневшие и строгие, без обычной улыбки, глаза.
— Анна Ивановна! Где Юрий? Он не явился по тревоге.
— Как не явился? Не может быть! Не может! — пыталась подняться Анна, но какими слабыми стали ноги, как они дрожат. И губы тоже дрожат:
— Не может быть!
Так же внезапно, как появился, исчез Миша Кареев. Снова тихо в квартире. Стучит будильник. Мерцает стакан. Покачивается под потолком абажур.
Надо бежать, звать, найти Юрика, надо взять за руку, сказать: «Иди, тебя ждут. Как ты мог?» А ноги дрожат, нечем дышать, и губы шепчут:
— Не может быть!
Внезапный удар рванул ночную тишину: хлопнула, как тогда от взрывной волны, дверь, жалобно зазвенел перепуганный стакан в подстаканнике, судорожно затрепетал тюльпан абажура. Белое пламя залило провалы окон.
— Вот оно! Началось! Как тогда! Где же Юрий?
Анна бросилась вниз по лестнице и только в подъезде остановилась: витые жгуты дождя, подсвеченные мгновенными вспышками молний, крестили улицу, дома, деревья.
— Гроза!
Пусто в ночном парке. Давно погасли праздничные огни, затихла музыка, опустели аллеи. Даже самые самоотверженные пары разбрелись.
Вдруг стало слышно, как шумит ветер в вершинах лип, путается, повизгивая в колючей непролазности кустарника.
В глухой аллее, на скамье, опустив голову на руки, как угрюмая больная птица, сидит Юрий Верховцев.
…Была мечта: золотистое облако волос над выпуклым лбом, чистые, как зимняя сказка, глаза, губы в улыбке, рука с голубыми детскими жилками. Блок. Григ. Левитан.
Изумрудная луна над заколдованным парком… Была мечта: светлая дорога, и рядом — она!
А осталась — ночь, темная пустота…
XIX
Прибывшего в штаб Орлова встретил дежурный по части майор Квасцов. Выскочив к подъезду, он взметнул руку к козырьку, одним духом, барабанной частой дробью доложил: подразделения строятся на плацу, все офицеры явились, отсутствует только командир первого взвода лейтенант Верховцев.
Орлов нахмурился:
— Связной вернулся?
— Так точно, товарищ гвардии полковник. Лейтенанта Верховцева нет дома.
— Посылайте еще. На квартиру! В клуб! Куда угодно! Найти лейтенанта немедленно! Ясно?
— Слушаюсь! — и Квасцов, круто повернувшись, рванулся, как ракета в космос, выполнять приказание начальства.
Орлов, ни на кого не глядя, прошел в свой кабинет. Где задержался Юрий? Почему Лена пришла домой поздно и такая взволнованная? Нет ли связи между всем этим? «Нет, нет, — гнал Орлов смутные подозрения. — Не может быть…»
Закурил, затянулся раз-другой и швырнул папиросу в пепельницу:
— Черт знает что! Табак горький, словно хины в него подсыпали.
Снял телефонную трубку:
— Соедините с моей квартирой! Тотчас (не спала, видно) ответила Лена:
— Вас слушают!
— Где Юрий?
— Я им не командую, — обиженно начала Лена. — Откуда я могу…
— Я серьезно спрашиваю, — нетерпеливо перебил Орлов. — Когда ты видела его в последний раз? Он не явился в штаб по тревоге!