— Должно быть, вернулся поздно и после хорошей выпивки, — заметил Лорансен.
Жюльен потряс парижанина, тот потянулся и пробормотал:
— Знаю я эту комедию, только даром поднимут, а через час снова дадут отбой.
— Но ведь американцы высадились! — крикнул Тиссеран.
— Ну что ж, когда они появятся на дороге в Сидобр, придете меня предупредить. Я вполне успею встать и привести себя в порядок до того, как они примутся раздавать табак.
Все, кроме Ритера, спустились вниз. В просторной комнате для дежурств пахло горящими дровами и кофе. Сержант сидел за письменным столом, перед ним стоял Каранто.
— Не можешь соединиться с Каркассонном? — спросил Жюльен.
— Не могу даже добиться, чтобы ответил центральный телефонный узел.
Верпийа повесил трубку, нервным движением покрутил ручку аппарата, опять снял трубку, снова повесил. Наконец послышалось позвякиванье. Сержант крикнул в трубку:
— Барышня, соедините поскорее с Каркассонном, срочно, вне всякой очереди. Скорей, скорей… Спасибо.
— Что она тебе сказала?
— Что нынче утром в армии все с ума посходили, нет ни одной свободной линии.
Им пришлось еще некоторое время ждать. Тиссеран принес кофе, который сварил Каранто. Кружки уже стояли на столе; поднимавшийся над ними пар смешивался с дымком от первых сигарет. Лорансен включил приемник и искал станцию, передающую новости. Он сильно приглушил звук, потому что сержант все еще держал возле уха телефонную трубку. Сон окончательно соскочил с солдат, и они взволнованно переговаривались. Делали вид, будто не верят, что союзники напали на Северную Африку, но лица их выражали великую надежду.
Уже совсем рассвело, когда Верпийа различил слабый звон на другом конце провода. Не оборачиваясь, он приказал:
— Ритер, ты быстро строчишь, пойди-ка сюда: если надо будет, запишешь приказ.
— Его тут нет. Он дрыхнет.
— Мерзавец! — вырвалось у сержанта.
Верпийа редко выходил из себя. Он никогда не ругался, и солдаты почувствовали, что сейчас перед ними совсем другой человек.
— Пусть немедленно сойдет вниз! — вскипел сержант. — А пока ты, Дюбуа, бери блокнот, карандаш и садись рядом.
Верпийа соединился наконец с канцелярией части; переговорил с дежурным, и тот попросил его обождать: капитан разговаривал по другому телефону. Наконец капитан освободился и ответил. До Жюльена доносился его отрывистый голос, но слов нельзя было разобрать. Разговор был короткий. Сержант только время от времени повторял:
— Да, капитан… Понятно, капитан…
Повесив трубку, он медленно повернулся к солдатам. На лбу у него блестели капельки пота, и он вытер его тыльной стороной кисти. У сержанта было такое напряженное лицо, что Жюльен не мог понять, засмеется сейчас Верпийа или заплачет.
— Все правильно, — сказал сержант. — Вчера утром они напали на Северную Африку. Нам приказывают никуда не отлучаться и быть наготове: полная укладка, оружие и боеприпасы.
Солдаты помолчали, потом послышался ропот, и все разом заговорили. Наготове? Придется уходить? Или драться? С кем? Против кого? А главное чем?
— Боеприпасы! — крикнул Тиссеран. — Ты что ж не сказал капитану, что у нас их нет?
— И то верно, надо было сказать.
— Позвони еще раз, пусть пришлют.
Завязался спор. Но капитан предупредил сержанта, что телефоном надлежит пользоваться только в самых срочных случаях, чтобы не перегружать и без того перегруженную сеть.
— Считаешь, что это не срочно? Ведь нам даже винтовки зарядить нечем!
— А ты с винтовкой и обращаться-то не умеешь.
— Они все заржавели.
— Может, их почистить?
— Ты хоть понимаешь, о чем говоришь, мой милый?
Сержанту пришлось повысить голос, чтобы восстановить тишину. Лорансену удалось наконец поймать станцию, передававшую сводку новостей. Все замолчали. Послышалось несколько тактов военной музыки, потом зазвучал мужской голос:
— Вчера американцы и англичане совершили нападение на нашу Северную Африку. Наши войска дали им отпор, глава государства, маршал Петен, заклеймил эту агрессию и отдал приказ оказать сопротивление. Наши моряки и солдаты героически сражаются…
Сводка была краткой; когда она закончилась, все поглядели друг на друга. Теперь стало совершенно ясно, что сообщение о боевых действиях в Северной Африке не пустой слух и что подняли их среди ночи не по ошибке и не из-за ложной тревоги.
— Не кончилось бы все это, как в Дьеппе, — проговорил Лорансен
— Нет, на сей раз дело серьезное.
Никто не знал ничего определенного, но спор опять возобновился. Солдатам хотелось поговорить, разобраться в происходящем, представить себе подробности событий, о которых они ничего толком не знали.
В восемь утра Верпийа выписал командировочное предписание Тиссерану, тот пошел на почту и вскоре возвратился с газетой. Вся первая полоса была посвящена высадке союзников в Северной Африке. Все началось с воздушной бомбардировки военно-морской базы в Касабланке и с морского боя между французскими и английскими линкорами и эскадренными миноносцами. В газете также подчеркивалось, что французские войска доблестно сражались, однако упоминалось и о том, что в Марокко началось повстанческое движение. Эта новость привлекла внимание солдат.
— Все это так, но тут пишут, что движение подавлено.
— Писать-то пишут, да, может, это и неправда.
— Так или иначе, это доказывает, что отнюдь не все склонны слепо идти за Петеном.
— Ну, Петен еще, может, отдаст нам приказ атаковать бошей.
Все утро прошло в лихорадочных и бесконечных спорах и в ожидании новых известий, которых не было.
После обеда по телефону позвонил лейтенант, помощник капитана, и предупредил, что в любую минуту — днем и ночью — может быть получен приказ об отходе. Персоналу разрешено отлучаться с поста наблюдения только в случае крайней необходимости, число дежурных следует удвоить, солдатам и унтер-офицеру надлежит спать не раздеваясь.
Когда сержант зачитал это распоряжение, послышались взрывы смеха и негодующие возгласы:
— Играют в солдатики! Как в кино!
— Они, кажется, вообразили, что находятся на фронте! Дурачков из нас строят.
Однако по-настоящему никто не злился, солдаты препирались больше по привычке, чтобы убить время; обстановка таинственности, завеса, чуть раздвинувшаяся над неведомым будущим, — все это возбуждало. Люди не знали, что их ждет впереди, но дверь в грядущее слегка приотворилась, и на них повеяло романтикой приключений.
— Может, нас погрузят на суда, — сказал Каранто, потирая руки. — И отправят в Марокко сражаться против янки. А мы возьмем да и перейдем на сторону американцев.
— Держи карман шире! Так тебе офицеры и дадут сбежать!
— Обязательно перейдем. Все перейдут. Во главе с офицерами. Кто, по-твоему, нас удержит?
— Как же, надейся на офицеров. Больно им надо переходить на сторону союзников. Они только об одном думают — о нашивках. Окопались себе здесь, в тылу, их и с места не стронешь.
— Они нас уже продали в сороковом и опять продадут.
— Кого это продали? Тебя, что ли? Да у тебя в сороковом году еще молоко на губах не обсохло!
Когда перебранка усиливалась, вмешивался сержант и охлаждал спорщиков. По радио и по телефону поступали только неясные сведения, и солдаты старались догадаться по ним об истинном положении вещей.
Жюльен думал о Сильвии. Волнение товарищей заражало его, но мысль о девушке мешала ему по-настоящему разделять проснувшуюся в них надежду. Что будет с Сильвией, если он уедет? А пока надо найти способ повидаться с нею. В шесть вечера она придет в парк Бригибуль, и Жюльену была нестерпима мысль, что девушка напрасно прождет его. Между тем время шло, и становилось понятно, что запрет отлучаться с поста наблюдения отменен не будет. В пять часов Жюльен почувствовал, что ждать больше не может, и сказал сержанту:
— В шесть часов мне надо уйти.
— Нет, никто не уйдет, — отрезал Верпийа.
Голос его прозвучал спокойно, но твердо. Глаза из-под толстых стекол очков смотрели сурово. Жюльен вздохнул, немного помешкал, потом повторил:
— Мне непременно надо уйти.
Верпийа встал с места. Он побагровел.
— Черт побери! — взорвался он. — Вот к чему привела моя доброта! Вы теперь и подчиняться не хотите! Делаете, что вам в голову взбредет, а отвечать мне!
Солдаты приняли сторону сержанта.
— Дюбуа, ты ведешь себя как последний негодяй, — объявил Каранто. — Ты ведь его можешь под трибунал подвести.
Жюльен и сам понимал, что ведет себя отвратительно, но продолжал думать о Сильвии. Представлял себе, как она мечется одна по парку, вспоминал собственные переживания на дороге в Сидобр. И он повторил:
— Мне обязательно надо уйти, но я мигом вернусь.
— Черт побери, не у одного тебя девчонка в городе! — крикнул Тиссеран. — Из-за какой-то юбки ты готов…
Сжав кулаки, Жюльен повернулся к тулонцу, который тут же осекся. Верпийа встал между ними.
— Тебе далеко идти? — спросил он.
Жюльен ответил, что он проделает оба конца бегом. Сержант увел его в сад.
— Дюбуа, ты не маленький, — сказал он. — Это для тебя и в самом деле так важно?
— Неужели ты думаешь, что я все затеял из удовольствия тебя позлить?
— Ладно, дам тебе командировочное предписание. Но помни: полчаса, и ни минуты больше!
Жюльен пообещал. Он посмотрел на сержанта, и ему показалось, что этот обычно чуть холодноватый малый теперь не на шутку взволнован.
38
Всю дорогу Жюльен бежал. Выдавая ему командировочное предписание, сержант потребовал, чтобы он остался в походной форме. Каска ударялась о бедро Жюльена, левой рукой он придерживал висевший на поясе штык — если он хоть на миг выпускал его, штык бил по колену. Он уже отвык появляться в городе в военной форме и казался самому себе смешным и неуклюжим. Он хорошо рассчитал время и появился в парке одновременно с Сильвией. Лицо у нее было хмурое, и Жюльен понял,