– Я знаю, что он был хунси-босал.
– Да-а, Ножка был то еще трепло. Что он вам еще разболтал?
– Только, что у Джонни был роман с твоей мамой.
Епифания состроила кислую рожицу.
– Это правда. – Она покачала головой, словно отказываясь от собственных слов. – Джонни – мой отец.
Да, вот уж новость так новость. Я замер, вцепившись в ручки кресла.
– Кто еще об этом знает?
– Никто. Я, вы и мама. Мама умерла, значит, только мы.
– А Джонни?
– Мама ему не сказала. Мне еще года не было, когда его в армию забрали. Я вам правду говорила: я его действительно никогда не видела.
– А почему ты сейчас вдруг решила мне все рассказать?
– Мне страшно. То, что Ножку убили, – это как-то со мной связано. Как – не знаю, но это точно, я сердцем чувствую.
– И ты думаешь, что Джонни как-то в этом замешан?
– Я не знаю, что мне думать. Это вы должны думать. Просто я решила, что вы должны все знать. Может, вам это как-то поможет.
– Может быть. Если ты что-то от меня скрываешь, сейчас самое время сказать.
Епифания уперлась взглядом в сложенные ладошки.
– Больше ничего.
Она быстро поднялась, вся собранная, деловитая.
– Мне пора идти. Да и у вас, наверно, работы много.
– Да я как раз сейчас и работаю.
Я встал.
Она сняла пальто с вешалки.
– Вы ведь серьезно говорили про конфиденциальность?
– Все, что ты мне рассказала, останется между нами.
– Надеюсь.
Епифания улыбнулась. Она ничего не хотела от меня, просто улыбнулась, и все.
– Не знаю, может, это неправильно, но я вам верю.
– Спасибо.
Я стал выбираться из-за стола, но она сама открыла дверь.
– Не беспокойтесь, я найду дорогу.
– Телефон мой у тебя есть?
Она кивнула.
– Если узнаю что-нибудь, я позвоню.
– Не узнаешь – тоже звони.
Она кивнула еще раз и исчезла. Я замер у стола, прислушиваясь. Как только закрылась наружная дверь, я в три прыжка выбежал в приемную, попутно прихватив дипломат, содрав с вешалки пальто и заперев кабинет.
Я постоял, приложив ухо к двери, дождался, пока хлопнула дверь лифта, и вышел в коридор. Там не было ни души. Тишину нарушало лишь стрекотание арифмометра и специфический электрический гул: пока Айра Кипнис трудился над графой «итого» в запоздалой налоговой декларации, мадам Ольга избавляла клиенток от лишней растительности. Я рванул к пожарной лестнице и, перепрыгивая через три ступеньки, ссыпался вниз.
Глава 25
Обогнав лифт секунд на пятнадцать, а то и больше, я приоткрыл дверь с черного хода и приник к щели. Я дождался Епифанию и вышел на улицу вслед за ней. Она свернула за угол и спустилась в метро. Я не отставал.
Епифания села в поезд линии Интерборо. Я вошел в соседний вагон и, как только состав тронулся, перебрался на скачущую железную платформу над сцепкой. Отсюда в стеклянное окошко двери мне хорошо было видно Епифанию. Она сидела, сдвинув коленки, как благовоспитанная девочка, и изучала череду рекламных плакатов, наклеенных над окном. Через две остановки она вышла у площади Колумба.
Епифания пошла на восток по Южной улице вдоль Центрального парка, мимо памятника линкору «Мейн»[33] с колесницей, влекомой морскими коньками и отлитой, как известно, из пушки с затонувшего корабля. Народу было немного, и я держался на расстоянии: мне даже не было слышно, как стучат ее каблучки по восьмиугольным асфальтовым плитам.
Потом она свернула на Седьмую авеню и, вглядываясь в номера домов, торопливо пошла в сторону центра вдоль Атлетического клуба и украшенных статуями «Меблированных комнат Алвин Корт». На углу Пятьдесят седьмой ее окликнула старушка, нагруженная тяжеленной сумкой с покупками, и я остановился у входа в прачечную, дожидаясь, когда они договорят. Епифания объясняла старушке дорогу, тыча пальчиком в сторону парка и совершенно не замечая меня.
Потом я чуть было не потерял ее из виду, когда она вдруг рванулась через улицу за секунду до того, как зеленый свет сменился на красный. Я застрял на тротуаре в безвыходном положении, но, на мое счастье, на той стороне она пошла медленней, изучая номера магазинов, расположенных в здании Карнеги-холл. Не успела еще загореться зеленая надпись «Идите», а Епифания уже вошла внутрь, помедлив секунду у двери в дальнем конце дома. Адрес известный: Седьмая авеню, 881. Резиденция Маргарет Крузмарк.
Медная стрелочка отсчитала этажи с первого по одиннадцатый, а в левом окошке ее сестричка двинулась вниз. Из лифта вышел целый струнный квартет с инструментами. Наверх, кроме меня, ехал только мальчишка из бакалейного магазина, нагруженный картонной коробкой с продуктами, которую он нес на плече. Он вышел на пятом этаже, и я сказал лифтеру: «Девятый, пожалуйста».
Под бешеный ритм чечеточных курсов, помещавшихся где-то внизу, я поднялся по лестнице на одиннадцатый этаж. Где-то в дальнем конце пустого коридора тирольскими напевами переливалось все то же сопрано.
Я остановился у двери со значком Скорпиона, положил дипломат на вытертый палас и щелкнул замочками. Лежавшая сверху папка-гармошка с липовыми формулярами и какими-то бумажками придавала моему другу благопристойно-официальный вид. Внизу же, в тайном отделении, я хранил свой профинвентарь. В полиуретановых гнездышках уютно устроился набор воровских инструментов из особо прочной стали, контактный микрофон, миниатюрный магнитофончик, бинокль «Лейц» с десятикратным увеличением, фотокамера «Минокс» с особым пюпитром, чтобы снимать документы, связка болванок-вездеходов, подходящих к замкам разных серий, за которую я в свое время выложил пятьсот долларов, никелированные наручники и, наконец, заряженный «смит-вессон» сорок восьмого калибра с корпусом из сверхлегкого сплава.
Я вытащил микрофончик и сунул в ухо наушник. Удобная все-таки вещь этот микрофон. Приложил к двери – и пожалуйста: слышишь все, что происходит внутри. А если вдруг кто появится, я сую микрофон в нагрудный карман, а наушник превращается в слуховой аппарат.
Но никто ниоткуда не появился, коридор был пуст, и в пустоте эхо сопранных трелей сливалось с ученическими гаммами. Потом послышался голос Маргарет Крузмарк:
– Не разлей вода мы с ней не были, но я очень уважала твою мать.
Епифания что-то пробормотала в ответ.
– Мы с ней часто виделись, когда еще ты не родилась. Она обладала большой силой.
– Вы долго были помолвлены с Джонни? – спросила Епифания.
– Два с половиной года. Тебе, детка, с лимоном или со сливками?
Видимо, там опять пили чай.
Епифания попросила с лимоном и сказала:
– Все то время, что вы были помолвлены, мама встречалась с Джонни.
– Девочка моя, неужели ты думаешь, что я не знала? У нас с Джонни не было секретов друг от друга.
– Поэтому вы и разошлись?
– Разорвали помолвку – единственно ради газет. Когда мы пустили слух, что расстаемся, у нас были свои, личные причины. На самом деле, мы никогда не были так близки, как в последние месяцы перед тем, как его забрали на войну. Да, я не отрицаю, отношения у нас были не совсем обычные. Но ты, я надеюсь, достаточно умна, чтобы не забивать себе голову буржуазной чушью. Твоя мать никогда не имела предрассудков на этот счет.
– Менаж-а-труа – куда уж буржуазией…
– Никакого менаж-а-труа у нас не было! Ты что думаешь, мы там оргии устраивали?
– Я вообще не знаю, что у вас было. Мне мама о вас никогда не рассказывала.
– А зачем ей было рассказывать? Для нее Джонатан умер. А больше нас ничего не связывало.
– Он не умер.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю.
– Что, кто-то приходил, спрашивал о нем, да? Детка, говори! Может, от этого зависит наша жизнь!
– Как это?
– Неважно. Кто-то приходил, да?
– Да.
– Как он выглядел?
– Не знаю. Человек как человек.
– Крупный такой, да? Не толстый, но в теле? Неухоженный? Ну то есть одет кое-как, костюм синий, мятый весь, ботинки не очень чистые. Еще усы, да? Большие черные усы. Волосы короткие, с проседью, так?
– Глаза синие, добрые. В первую минуту видишь только глаза.
– Он Ангелом назвался?
В голосе Маргарет зазвенела нешуточная тревога.
– Да, Гарри Ангелом.
– Что он хотел?
– Он ищет Джонни.
– Зачем?
– Не сказал. Он детектив.
– Из полиции?
– Нет, частный. А что?
Легонько звякнула фарфоровая чашечка.
– Я сама толком не знаю. Он и ко мне приходил. Не сказал, что детектив, просто просил погадать. Ты меня извини, что я тебя выгоняю, но мне нужно сейчас уйти. Обязательно.
– Нам грозит опасность? – голосок Епифании дрогнул на последнем слове.
– Сама не знаю. Если Джонатан вернулся, случиться может что угодно.
Девочка не выдержала:
– У нас одного человека убили в Гарлеме. Он маму знал и Джонни. Ангел и к нему приходил.
По паркетному полу проехало кресло.
– Мне нужно идти, – сказала Маргарет. – Вот твое пальто. Спустимся вместе.
Послышались приближающиеся шаги. Я выдернул наушник, сунул его вместе с микрофоном в карман пальто, подхватил под мышку дипломат и помчался по коридору, как чемпион по спринту. Добежав до пожарной лестницы, я затопал вниз, перепрыгивая через пять ступенек и хватаясь за перила, чтобы не упасть.
Дожидаться лифта на девятом этаже было рискованно: была опасность наткнуться на моих дам, поэтому я продолжил спускаться по черной лестнице. В пустом холле я, задыхаясь, остановился у лифтов и глянул на стрелочки. Левая шла вверх, а правая вниз. Так или иначе, они скоро будут здесь.
Я выбежал наружу, под аккомпанемент гудков, спотыкаясь, перебрался через дорогу и остановился у лотка с горячими крендельками. Я сипел и отдувался, как старикан с эмфиземой легких. Гувернантка, катившая детскую коляску, сочувственно прищелкнула языком.
Глава 26
Епифания и Маргарет вышли из дома вместе и прошли еще квартал по направлению к Пятьдесят седьмой улице. Я двигался по другой стороне, держась на одном уровне с ними. На углу Маргарет с чувством поцеловала Епифанию в щеку: ни дать, ни взять старая дева с любимой племянницей.