Я нашел свободное место в дальнем конце стола. Номер на абажуре соответствовал металлическим цифрам на овальной медной табличке, вдавленной в поверхность стола: 666. Вспомнив надменную физиономию метрдотеля из «Трех шестерок», я решил пересесть. Место номер 274 оказалось не в пример уютней.
– Ты посмотри только, что я нашла. – Епифания обрушила на стол целую кипу книг. Взвилось облако пыли, завертели головами потревоженные сухари.
– Тут и бульварщина есть, но вот посмотри: «Гримуар Папы Гонория». 1754 год. Париж, частная типография.
– Я по-французски не понимаю.
– Это латынь. Я тебе переведу.
Я взял толстую книгу, на вид попроще, и открыл ее наугад. Иллюстрация во всю страницу воспроизводила средневековую картину. С нее смотрело рогатое чудище в чешуе и с когтистыми лапами. Из ушей и разинутой пасти, полной сталактитовых клыков, вырывалось пламя. Наверху было написано: «Сатана, Князь преисподней».
Я перевернул несколько страниц. Гравюра елизаветинских времен изображала коленопреклоненную женщину в юбке с фижмами и повернувшегося к ней тылом обнаженного дьявола с фигурой циркового атлета. Нечистый был снабжен крыльями, козлиной головой и длиннющими когтями вроде тех, что вырастают у нерях в поучительных книжках для детского возраста. Улыбающаяся дамочка обнимала его за ноги, уткнувшись носом в отверстие у него под хвостом.
– Это поцелуй ведьмы, – пояснила Епифания, заг-лянув мне через плечо. – Обычно ведьмы так присягали в верности Сатане.
– Очевидно, нотариусов тогда еще не было, – заметил я.
Я полистал еще, то и дело натыкаясь на изображения Сатаны и его сородичей. В разделе «Талисманы» было много пятиконечных звезд. У одной в центре треугольником были вписаны три шестерки.
– Вот, – сказал я, тыча пальцем в картинку. – Вот мое самое нелюбимое число.
– Это из Откровения.
– Откуда?
– Из Библии: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».
– Правда?
Епифания недовольно глянула на меня поверх очков.
– Ты что, совсем темный?
– Ну, в общем, темноват, конечно, но зато все схватываю на лету. Вот смотри, тетеньку назвали в честь ресторана, где я вчера обедал. – Я показал Епифании гравюру, изображающую пышную матрону в крестьянском чепце, похожем на клобук.
– «Вуазен» по-французски значит «сосед» или «соседка», – сказала она.
– Да, здорово тебя твои монашки натаскали. А здесь что написано?
Епифания взяла книгу и шепотом прочла набранную петитом подпись под гравюрой.
– Катерина Дешайе по прозванию Соседушка, гадалка и колдунья, служила черные мессы для маркизы де Монтеспань, любовницы Людовика Четырнадцатого и прочей французской знати. Арестована, пытана, осуждена и казнена в 1680 году.
– Подходящая книга.
– Забавно, конечно, но суть вот где: Malleus Maleficarum. И вот еще: «Изучение ведовства» Реджинальда Скотта[50], потом Кроули[51]: «Магия» и «Тайны Альберта Великого»[52], и еще…
– Так, все прекрасно. Ты сейчас поезжай домой, поваляйся на диване с какой-нибудь умной книжкой. Подчеркни там, что мне нужно прочесть, особенно про черную мессу.
Епифания посмотрела на меня так, как учитель смотрит на последнего в классе тупицу.
– Это читальный зал. Здесь книги на дом не выдают.
– Но я тут с тобой сидеть не могу. Мне работать надо.
Епифания сложила книги в стопку.
– У них тут внизу абонемент. Пойду посмотрю, что у них из этого есть.
– Гениально. Ты у меня умница. На, держи ключи и вот тебе на такси или еще там на что. – Я достал из бумажника двадцатку.
– Не надо, у меня есть деньги.
– Бери-бери, у кого я потом одалживаться буду?
– Я боюсь одна.
– Ничего. Дверь на цепочку закроешь – и все.
Епифания проводила меня вниз, сквозь беломраморный дворцовый холл до широкой лестницы, сбегающей к Пятой авеню. Она была похожа на маленькую испуганную девочку. Наш бесстыдно-глубокий поцелуй вызвал неодобрительные взгляды парочки дельцов, а также восторженный свист и бурные аплодисменты со стороны малолетнего разгильдяя – чистильщика обуви, пристроившегося у подножия каменного льва.
Глава 36
Я оставил машину в гараже и двинулся к Бродвею по солнечной стороне Сорок четвертой улицы. Я шел не спеша, радовался солнышку и вдруг увидел Цифера. Он вышел из главных дверей отеля «Астор» и жестом отослал портье, предложившего поймать такси.
На нем был терракотовый берет, широкое пальто из твида, саржевые бриджи и высокие жокейские сапоги. Обтянутая перчаткой рука сжимала ручку потертого кожаного саквояжа.
Цифер быстро пошел в сторону центра вдоль здания компании «Парамаунт». Я хотел было догнать его, но решил, что тот, наверное, все равно идет в сторону моей конторы, и почел за благо сэкономить усилия. Я не считал это слежкой, нет, для этого я шел слишком близко. Но когда Цифер миновал мою резиденцию, я инстинктивно сбавил шаг и задержался возле какой-то витрины. Куда же это его понесло, а? Мне стало любопытно до крайности.
Цифер выделялся в толпе, что, в общем, неудивительно, учитывая, что вокруг были сутенеры, проститутки и беглые каторжники, а он был одет как на великосветские скачки. Я решил, что он идет в Управление порта, но и тут ошибся: Цифер неожиданно нырнул в дверь под вывеской «У Губерта. Музей. Блошиный цирк»[53].
Я с быстротой молнии пересек четыре полосы движения и как громом пораженный прирос к тротуару при виде афиши у входа. Буквы с блестящей каемкой по краю кричали: «Чудеса от доктора Цифера». Рядом с больших глянцевых фотографий глядел мой клиент во фраке и в цилиндре на манер Мага Мандрагора[54] из комиксов. «Спешите видеть!»
На первом этаже Губертова заведения расположился пассаж со множеством грошовых магазинчиков, а зрительный зал был в подвале. Я взял билет и выбрал себе место в темноте за полутораметровой фанерной перегородкой, возведенной, дабы рьяный зритель не мог принять участие в спектакле. На маленькой, ярко освещенной сцене сдобная красотка вибрировала в танце живота под арабские причитания. Я насчитал в зале еще пять человек.
Что же это элегантный Цифер забыл в такой дыре? Фокусами в дохлом театришке не заработаешь на лимузины и адвокатов с Уолл-стрит. Может, это у него хобби такое?
Или же это все устроено специально для меня?
Когда исцарапанная пластинка доиграла до конца, кто-то опять переставил иголку на начало. Танцовщица скучала, глядя в потолок и думая о своем. Когда на третьем заходе музыка оборвалась на восьмом такте, она тут же направилась прямиком за кулисы. Никто не хлопал.
Мы вшестером безропотно изучали пустую сцену, пока, наконец, из-за кулис не вылез чудаковатого вида старикан в красной жилетке и с кожаными ремешками, поддерживающими рукава.
– Дамы и господа! – просипел он. – Трепещите и благоговейте! Сегодня у нас в гостях великий, загадочный и незабываемый доктор Цифер! Поприветствуем его!
Поаплодировав и не встретив поддержки, старик ушаркал обратно.
Лампы понемногу погасли. За сценой послышалась толкотня и приглушенное бормотание, как в любительском театре, и вдруг зал озарила ослепительная вспышка. Тут же зажегся свет, но мне понадобилось еще несколько секунд, чтобы привыкнуть к нему. Размытый сине-зеленый негатив плавал у меня перед глазами, мешая разглядеть того, кто стоял на сцене.
– Кто знает, какой ему положен конец? Кто знает, суждено ли ему встретить завтрашний день?
Луи Цифер стоял один посреди сцены, окруженный тонкими завитками дыма и запахом жженой магнезии. На нем был черный фрак времен Эдуарда Седьмого[55] с длинными фалдами и жилетом о двух пуговицах. Сбоку на столике стоял черный ящик размером с хлебницу с откидной крышкой.
– Будущее – ненаписанная глава. Кто дерзает читать по белой странице, обрекает себя на погибель.
Цифер снял белые перчатки, прищелкнул пальцами, как фокусник, и перчатки исчезли. Потом он взял со стола резную палочку из слоновой кости и махнул ею в сторону кулис. Тихо вошла танцовщица, чьи пышные формы были на сей раз прикрыты длинной, до пола, бархатной мантией.
– Время с каждого пишет портрет, и каждый должен будет однажды взглянуть на холст.
Цифер взмахом руки очертил над головой танцовщицы небольшой круг. По этому знаку она начала делать пируэты.
– Кто осмелится бросить взгляд на готовое полотно? Иное дело – зеркало: изо дня в день человек глядит на себя, не замечая, как постепенно меняется его лицо.
Теперь танцовщица стояла к нам спиной, ее смоляные волосы блестящей волной текли в свете рампы. Словно мечом, Цифер палочкой пронзил темноту, отделявшую его от его шестерых зрителей.
– Вы, жаждущие заглянуть в грядущее, смотрите и трепещите!
Танцовщица повернулась лицом к залу. Перед нами стояла беззубая старуха. Повисшие седые пряди обрамляли то, что когда-то было человеческим лицом. Слепой глаз мертво отражал свет рампы.
Я не заметил, как танцовщица надела маску, и был поражен внезапной переменой. Рядом со мной какой-то пьянчужка со страху выдохнул весь хмель.
– Плоть тленна, друзья мои, – нараспев возгласил доктор Цифер, – желания подобны свече, дрожащей и гаснущей на ветру. Джентльмены, вот прелести, которые так недавно живописало вам ваше пылкое воображение.
По взмаху палочки танцовщица распахнула полы тяжелой мантии. На ней был все тот же расшитый кисточками костюм, но ее пышная грудь сморщилась и обвисла в украшенных стразами чашечках. Некогда прелестный живот пустым мешком висел меж костлявых бедер. Это была другая женщина. Никакими уловками нельзя было подделать эти распухшие артритические колени, эти усохшие ляжки.