Эрни Кавалеро всегда держал болванку для паспорта, чтобы путешествовать инкогнито. У него был свой контакт на Пелл-стрит в Чайна-тауне. Фирма мистера Иня занимается легальным импортом-экспортом, но настоящие деньги он делает на фальшивых документах. Все липовые бумажки в моем втором кошельке – от него. Паспортный пакет Иня включает маленький набор «Сделай сам» в металлическом ящике – мастерский, как резной китайский шар-головоломка.
– Приехали, мистер, – перебил мои размышления таксист. Я выдал пару баксов и не просил сдачи. Бомбила умчал. Я встал на красном, глядя на «Таймс-Тауэр». «КАСТРО ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ОБЕЩАНИЯ ПОДДЕРЖАТЬ США НА ВОЙНЕ» Вокруг треугольного здания заворачивался бесконечный парад заголовков из лампочек. Все врут, думал я. Светофор стал зеленым.
Слонявшиеся проститутки и попрошайки не обращали на меня внимания. Не легкая добыча. Я перешел через Сорок вторую, выкинув кошелек Деймоса в проволочную урну. Нащупав связку ключей, бросил взгляд на витрину «Магазина приколов», лавочки у входа в мое офисное здание. На верхней полке висел ряд дешевых резиновых масок. Клоуны, бродяги, пираты, черепа. И мой давний любимчик – дьявол.
Эрни Кавалеро считал себя гением маскировки. Где-то нахватался умения обращаться с театральным гримом. Любил для наружки приклеивать бороды, притворяться бездомным. Однажды измазал рожу черной краской для работенки в Гарлеме. Я подкалывал его за то, что он в детстве начитался Шерлока Холмса. Он мне отплатил. Заставил нацепить белый парик и подушку на живот, чтобы работать под прикрытием в доме престарелых.
За мной закрылась дверь. Я прошел по протертому линолеуму в вестибюль и пробежался по пожарной лестнице на третий этаж. Всяко быстрее скрипучего лифта. Эрни поднатаскал меня малеваться тональным карандашом и театральным клеем. Когда за год до смерти Эрни дело перешло ко мне, пользы от набора для грима я уже не видел, но еще хранил его в качестве смешного сувенира. Возможно, теперь он спасет мне задницу.
На матовом окне двери сусальными буквами было написано: «Детективная контора «Перекресток». Свет внутри не горел, все было так, как я оставил пятьдесят минут назад. Я никогда не запирал входную дверь на случай клиентов в неурочный час. В этот раз я задвинул щеколду. Хоть какая-то фора, если нагрянут копы.
Свет из коридора пролился на коричневый диван из кожзама «Ногехайд» и перегородку с дверью, которую пару часов назад взломал Луи Цифер. Все озарялось из-за большого окна неоновым светом с Таймс-сквер. Ориентироваться можно, но я слишком спешил. Включил лампы дневного освещения.
Тяжелая железная дверца сейфа стояла раскрытой настежь, как нарушенное обещание. Цифер взломал его, забрал все, что нужно, чтобы повесить на меня убийство Маргарет – астролога высшего света и дочь миллионера Итана Крузмарка. Много лет назад с ней был помолвлен Джонни Фаворит. Я нашел ее тело в квартире под небесами в Карнеги-холл. Кто-то вырезал ей сердце. Все это уже вчерашние новости.
Коричневый конверт с последней парой сотен лежал в дальнем углу сейфа. Я схватил его с адреналиновым приливом надежды. Нал был на месте, вместе с пачкой липовых водительских прав для разных штатов. Улики я держал в старом жестяном ящике для денег. Отстрелянные гильзы, отпечатки пальцев на прозрачном скотче, пачки наркотиков, выковырянные из стен пули – все такое. Там же лежали пятнадцать футляров с пленкой, отснятой с треножника и сверхминиатюрной «Минокс А» позавчера ночью в пафосном кабинете Крузмарка в Крайслер-билдинг. Я сфотографировал все документы, которые у него раскопал. Кладезь тайных преступлений.
К сейфу привалился мягкий, как поношенная перчатка филдера, кожаный саквояж «Гурка» со сменой одежды на случай, когда надо срочно уезжать из города по работе без лишнего времени на сборы. Туда же я сунул конверт с деньгами и комплект паспортов мистера Иня. Зеленые, перетянутые резинкой, они казались мне настоящими козырями. Новенькие подделки Иня отправились в саквояж вместе с настоящим. Еще никогда не стряпал паспорт. Тот случай, когда первый блин не может быть комом.
В сейфе остались две полупустые коробки с патронами для пистолета. Под ними – конверт из юридической конторы «Пиппин, Штрейфлинг и Шафран», адвокатов Луи Цифера. В нем лежал их 500-долларовый чек, выписанный на контору «Перекресток». Жалование за поиск пропавшего крунера[66] из свинг-группы Джонни Фаворита. Я чувствовал, что подобрался близко – видать, слишком близко. Жаль, не обналичил чек. Теперь это был прямой билет в одну сторону: на электрический стул. Я бросил его в мусор.
Пули 45-го калибра были для «Кольта Коммандера», который копы изъяли у меня в «Челси». Их я тоже выкинул. Двадцать специальных патронов 38-го калибра отправил в сумку. Опустошил карманы пальто Деймоса и своего бомбера, оставил только его дубинку и значок и свои три катушки 35-миллиметровой пленки «Три-Х». На эту пленку я в Вербное воскресенье отснял черную мессу на заброшенной станции по линии «Лексингтон-авеню» IRT[67], где тайком побывал. Там на самодельном алтаре дефлорировали девственницу, а ее сиськи омыли кровью из перерезанного горла младенца. На руках у меня было двадцать четыре проявленных снимка с Итаном Крузмарком и остальными сатанистами, которые завывали нагишом и трахались в звериных масках. Когда я столкнулся с ним позже, он пудрил мозги тем, что Джонни Фаворит съел-де сердце молодого солдата, чтобы поменяться с ним психическими личностями. Крузмарк угодил на третий рельс. Поджарился, как картошка. Тоже пошел на корм крысам.
Я наспех обшарил ящики стола. Бесполезный хлам из прошлого – уже не моего. Отправил в мусорку вместе со всеми бумажками из кошелька, на которых было имя Гарольда Ангела, оставил только приглашение на черную мессу и наволочку с подушки, которую хранил в нижнем ящике на случай, когда слишком нажрусь, чтобы идти домой.
Времени было в обрез. Я пришлепал марку на манильский конверт, адресованный Фрэнку Хогану, прокурору округа Нью-Йорк, Центр-стрит, 100, запихнул туда 35-миллиметровую пленку, картриджи «Минокс» и приглашение на черную мессу, подкинув вдогонку визитку Крузмарка, и запечатал. Перед этим везде почистил свои отпечатки.
Наполнил зажигалку горючей жидкостью, остальную вылил в мусорное ведро. Зажег спичку и запалил сложенный коробок. Когда он вспыхнул, выпустил его из рук. Корзина сделала «вш-ш-ш», словно карликовый вулкан.
С «Гуркой» через плечо я прихватил манильский конверт и рыбацкий ящик с театральным набором Эрни. Оглянувшись по дороге к лестнице, увидел, как за мутным стеклом двери в мой кабинет пляшет маленький костер. Вот и нет Гарри Ангела. Сгорел синим пламенем.
Глава 3
Я отправился на север, мимо театра «Риальто» к театру «Парамаунт», где раньше в проходах между креслами под Джонни Фаворита плясали девчонки – в те времена их еще никто не звал «бобби-соксерами»[68]. Мили неона, миллионы лампочек. Таймс-сквер сияет, как луна. Прогуливаются и глазеют остатки воскресной ночной публики. На Большой белой дороге[69] в час ночи жизнь все еще бьет ключом.
На углу я услышал, как в моем кабинете взрываются пули 45-го. Словно далекие петарды. Оглянулся через плечо и увидел яркое оранжевое свечение в створчатых окнах на третьем этаже детективного агентства «Перекресток». В кабинете колебалось пламя. Ухожу красиво. Никто как будто и не заметил. И черт с ним. Пусть хоть весь дом сгорит дотла.
Я дождался светофора на Сорок четвертой у аптеки «Уолгрин Драг», напротив отеля «Астор», где буквой «Х» пересекались Седьмая авеню и Бродвей. Дойдя до центра перекрестка, я увидел, что в «Критерионе» до сих пор крутят диснеевскую «Спящую красавицу». Дальше по Бродвею, за магазином одежды «Бонд», в новом кинотеатре «Лоус Стейт» с Пасхи ставили «Некоторые любят погорячее» с Мэрилин Монро. Мне и так уже было очень жарко.
Я заглянул за киоск хот-догов «Элпайн» на углу перед отелем «Кларидж» и увидел почтовый ящик. Перешел к нему наискосок через улицу и бросил в щель толстый конверт. Жалко, что Крузмарк уже откинулся и не почувствует суровую руку закона.
Бродвей остался позади. Я шел на восток по Сорок четвертой. После ослепительного света Таймс-сквер мрачная боковая улочка встретила желанной темнотой. В чистом небе висела почти полная луна, ранее невидимая в сиянии главной артерии города. Завернув за угол на Шестую авеню, я вышел к гаражу «Ипподром», где оставил машину. Гараж назывался в честь театра, знаменитого на рубеже веков. В 1920-х здесь на сцене во время выступления Гудини исчез слон. Мое собственное исчезновение не заслужит стоячих оваций. В отличие от трюков фокусника, у меня все было по-настоящему.
Поднимаясь на четвертый этаж по лестнице, я думал над следующим ходом. Двести шестьдесят бачей – лучше, чем ничего. Но если хочется показать класс в стиле Гудини, понадобится намного больше. Мой «Шеви Бел-Эйр» 1953-го стоял в дальнем конце на угловом паркоместе – чтобы имелась защита с одного фланга. Я отпер багажник, забросил саквояж и рыбацкий ящик. Просто обычный мужик собирается отдохнуть на природе. Я достал отвертку и пассатижи и быстренько свернул номера. Самое лучшее время для мелких преступлений – после полуночи. Пройдя пять машин и найдя новенький красный «кэдди» с плавниками, возвышающийся, как космический корабль из «Флэша Гордона», я за три минуты поменял номера.
Проехал один квартал по Сорок четвертой улице на восток до Пятой авеню и свернул на юг. На Сорок второй взял налево, к вокзалу Гранд-Централ. Проезжая его, подумал, как было бы просто сейчас взять и сесть на поезд. Но копы наверняка уже поджидают и здесь, и на Пенн-стейшн. Я проехал мимо Лексингтон-авеню и Крайслер-билдинг, выискивая парковочное место. Нашел без проблем сразу за Третьей авеню. Закрыл «Шеви» и прогулялся обратно на запад, слегка нескладно напевая старый джаз-стандарт Луи Джордана.