– Бу! – сказал Вагнер, заворачивая за угол и еще не увидев меня. Одним движением я отбросил сумку на раковины и схватил коротышку сзади, закрыв левой рукой рот и прижимая его к груди. Носки туфель принялись сучить по кафелю, когда я вогнал кинжал в упаковочной обертке ему под дых. Повернул клинок влево, к сердцу агента, если оно у него вообще было.
– Сюрприз, – прошептал я ему на ухо.
Под ладонью продолжались приглушенные протесты Вагнера, крошечные ножки отстукивали на полу жалкую чечетку, пока я продвигал клинок к сердцу. Из его рук выпал расцарапанный чемодан. Он слабо схватился за нож, и мы описали круг в смертельном вальсе.
Мне не хотелось, чтобы нас застукали, так что я потащил Вагнера к кабинкам. Дверь средней стояла приоткрытой. Я оттолкнул ее локтем, втащил тело внутрь. Когда отпустил рот Вагнера, он уронил голову, и из его горла вырвалось придушенное клокотание. На помощь он теперь не позовет. Я закрыл дверь и защелкнул задвижку.
Вагнер тяжелел в хватке, и я понял, что он готов. Неспроста говорят «мертвый груз». Последний, кто пользовался кабинкой, не опустил сидушку, так что я развернул жмурика и усадил в унитаз. Вагнер засел задницей так глубоко, что обмяк, но на пол не свалился, когда я отпустил кинжал. Голова свесилась, как у заснувшего алкаша. Придерживая тело за плечо, я выдернул нож. Реки крови не хлынули, разве что на белой рубашке внезапно расцвела алая роза. Я проверил, не протечет ли она на пол. Если из Вагнера будет хлестать, как из резаной свиньи, лучше, чтобы все попало в туалет. Я растолкал его ноги, чтобы снаружи они выглядели реалистичнее. Опустившись на карачки, прополз под перегородкой в соседнюю кабинку.
На лезвии кинжала осталась кровь. Я сполоснул нож в раковине, вытер насухо полотенцем из диспенсера. Оказалось, убийство – это как два пальца. Убрав оружие обратно в сумку, скатал обрывки окровавленной упаковки в «Ньюс».
Чемодан Вагнера стоило обыскать. Я поставил его у раковины, взглянув на свое отражение в высоком зеркале. Кажется, на одежду кровь не попала. Стоило со щелчком открыть чемодан, как в туалет вошел какой-то пассажир и встал перед писсуаром. Присматривая за ним в зеркало, я пролистал бумажки агента. В центральном отделении наткнулся на несколько фотографий клиентов – глянцевых, формата А4, со штемпелем на обратной стороне: «Уоррен Вагнер и партнеры».
Первая фотография была размашисто подписана «Маггси О’Киф». Престарелый карлик, которого я видел в кабинете Вагнера в прошлую пятницу. Тот, который снимался в начале тридцатых в комедийных короткометражках «Пацан с Адской Кухни». Остальных я не узнал. Музыкант с банджо, какой-то жонглер саблями в костюме казака, певичка с торчащими передними зубами. Я достал следующий снимок. Луи Цифер в старомодном водевильном фраке. Малый у писсуара застегнулся и пришел мыть руки. На меня он даже не взглянул, но я не стал рисковать и сунул снимок Цифера обратно в чемодан.
Пока парень вытирал рядом руки полотенцем, вошел еще один незнакомец. Этот сразу направился в первую кабинку и заперся. Не туалет, а какой-то Гранд-Централ. В поисках уединения я собрал все вещи и направился в третью кабинку. Расставленные ноги Вагнера под закрытой дверцей выглядели точь-в-точь так же, как ноги мужика по соседству.
В одиночестве я воссел на троне и вернулся к изучению чемодана агента. Из кабинки через дверь прозвучал метеорический тромбон. Я убрал фото Цифера в одно из отделений своей наплечной сумки. Нашлась и маленькая картонная афишка с Цифером, разряженным как свами в образе «Эль Сифра, повелителя неведомого». Ее я тоже отправил в сумку и пролистал стопку бланков контрактов и корреспондецию, среди которой нашел списки парижских концертных залов, два коротких письма от Цифера и маленькую адресную книжку с загнутыми уголками на страничках. Все – в сумку. Просмотрел остальные карманы в чемодане, но остался с пустыми руками. Когда я наконец услышал смыв, выждал еще пару минут и высунул нос из кабинки.
Все чисто. Я задвинул чемодан Вагнера под перегородку, к его трупу. Рассудил, что тело не найдут, пока после полуночи не придет уборщик. Все остальные в туалете увидят ноги и примут его за очередного туалетного заседателя. Я выскользнул из кабинки и утек прочь, пока в венах пульсировал адреналин.
В «Китти-Хоке» мне вслед не повернулась ни одна голова. Теперь клуб «Амбассадор» казался самым безопасным укрытием. Вот всегда, когда уверен, что все схвачено, проваливаешься по уши в говно. Пришлось выкинуть окровавленную обертку и топать через зал, рискуя, что один из копов в засаде отметит мое возвращение. Подальше от «Китти-Хока» я выкинул в мусорку сложенную «Дейли Ньюс» и направился на паспортный контроль и посадку.
Предъявив билет и паспорт со свежей печатью, я был допущен в международную зону вылета. Меня беспокоил обнаженный кинжал в сумке. Я так и видел его рентгеновским зрением Супермена. Может, подарочная упаковка и дурацкий ход, но я чуял, что он настолько дурацкий, что даже сработает. Теперь мне нужен еще один подарок. Почему бы не наведаться в местный дьюти-фри? Прогулявшись, я захватил четыре блока «Лаки» – судя по знаку, это был максимум для ввоза во Францию. С моей пачкой в день это значило еще целый месяц раздолья. Казалось, будто этим я делаю ставку на то, что проживу еще месяц.
Я понятия не имел, что ищу, пока не заметил узкую коробку в золотой фольге – шоколадные конфеты с алкогольной начинкой. Купил их и попросил завернуть в подарочную упаковку – очевидно, в просьбе не было ничего необычного. Через пять минут я отправил конфеты в урну пафосного приватного отделения туалета в клубе «Амбассадор», и кинжал отлично лег в коробку, которую я аккуратно запаковал снова.
После парочки двойных бурбонов со льдом я нашел выход к самолету как раз тогда, когда по громкой связи сообщили, что рейс 830 TWA в Париж объявляет посадку пассажиров первого класса. Встав в короткую очередь у дверей, я ждал, что сейчас на меня навалится и скрутит отряд полицейских. Когда пришла моя очередь, сотрудница в форме оторвала у билета купон и с улыбкой вернула билет мне, сказав:
– Приятного полета.
Я прошел в дверь и спустился по лестнице на асфальт. В каком-то темном закоулке разума я все еще мечтал о последней перестрелке в духе «Сумерек богов». Неужели втайне я боялся столкнуться с Цифером? Я начал подниматься по посадочному трапу. В открытом люке «Локхид Супер Джи Констелейшен» меня встретила гламурная стюардесса. Впервые с воскресного вечера, когда я нашел в древней алебастровой канопе Маргарет Крузмарк солдатские жетоны Гарри Ангела и столкнулся с безумной возможностью, что мы с Джонни Фаворитом как-то связаны, страх и ужас ушли. Моя оскверненная душа воспарила, как птица высокого полета.
Глава 6
Перелет в Париж длился двенадцать часов – первая половина дня моей новой жизни. Поднявшись на борт и отдав шляпу с пальто стюардессе, чтобы она повесила их в шкафу, я почувствовал себя змеей, которая сбрасывает старую нежеланную кожу. Я еще никогда не летал первым классом, и для меня стало приятным сюрпризом, когда, стоило мне застегнуть ремень, стюардесса спросила, не хочу ли я выпить. Я взял охлажденный «Манхэттен» без фруктов в бокале с высокой ножкой. Потягивал коктейль, пока через салон, как коровы, плелись пассажиры экономкласса. Среди сливок общества я провел всего два дня, а уже стал снобом и считал попутчиков в передней части самолета ниже себя от рождения. Когда по проходу протолкался последний, стюардесса задвинула шторки, разграничивая такие разные миры. Я упивался хмельным самодовольством.
Место рядом, у окна по правому борту, осталось незанятым. Перед самым взлетом я отстегнулся и пересел. Когда «Констеллейшн» направил нос в ночное небо над проливом Лонг-Айленд, я глазел на южный Манхэттен, где темную кучку далеких высоток обозначала только случайная россыпь бриллиантовых огоньков. И вот города уже нет – словно ночная фантазия растворилась в памяти. Мы забирались выше, мимо тянулись облака, и скоро из виду потерялся и континент, проглоченный тьмой. А с ним исчезала и моя старая жизнь – тень в краю теней.
Когда загорелись огоньки над сиденьями и все отстегнули ремни, стюардесса объявила, что в салоне первого класса подадут коктейли и закуски. Я присоединился к остальным в небольшой зоне сразу у входа и гардеробов, где монотонные ряды кресел прерывались несколькими диванами. Две женатые четы сели месте – женщины уже вовсю трещали, как студентки. Я же оказался рядом с солидным джентльменом с курчавыми волосами оловянного цвета, который сидел через проход от меня. Он закурил сигарету, от которой несло, как от горящего ковра, и что-то заквакал на своем лягушачьем наречии.
– Но компрендо, – ответил я.
– Вы летите в Париж для бизнеса или туризма? – спросил он на английском с сильным акцентом, чем-то напоминая Шарля Буайе[74].
– И то и другое.
– Надолго останетесь?
– Насколько понадобится.
Прерывая наш недоразговор, стюардесса прикатила тележку с бокалами и бутылками. Подала напитки и закуски. Я взял второй «Манхэттен» и маленькое блюдце с белужьей икрой, паштетом из гусиной печени, копченым лососем и миниатюрными тостами. На вкус все было тип-топ. Я наслаждался жизнью. Мой сосед попивал шампанское из вытянутого бокала.
– Меня зовут Кристиан Д’Оберен, – сказал он с улыбкой.
Я представился Джоном Фаворитом. К счастью, имя ему ничего не сказало, так что не пришлось сочинять сказки про давние дни свинг-ансамбля, которые я уже не помню. Это был час общения, так что я решил общаться и спросил:
– Чем занимаетесь, мусье Д’Оберен? Прошу прощения за мой французский.
– Я – un agent immobilier, мистыр Фаворит, – улыбнулся он. – Pardonez-moi mon Anglais[75].
– Сейчас не просек. Что-что вы делаете?
– Я агент по недвижимости.
Я все еще не понимал. Может, он связан со всякой легальной чушью, вроде завещаний и контрактов, помогает богачам с их недвижимостью. Переспрашивать я не стал. Не хотелось показаться бестолковым американцем.