– А какова ваша профессия? – спросил Д’Оберен, размазывая паштет по треугольному тосту.
– Что-то вроде продюсера.
– Un producteur? – он пригляделся ко мне.
– Шоу-бизнес. Ищу таланты. Собственно говоря. – Я наклонился за сумкой, расстегнул и достал глянцевую фотографию Луи Цифера. – Ищу вот эту пташку.
– Я не знаю cet oiseau[76].
– Зовут доктор Цифер. Очень талантливый фокусник. – Я достал афишу Эль Сифра. – Иногда устраивает что-то вроде комедии на религиозную тему. Эль Сифр, человек-загадка.
– Похоже, это птица множества перьев. – Д’Оберен изучил афишу, потом изучил меня, поднял глаза на мои новые светлые волосы. Когда наши глаза встретились, он чуть улыбнулся. – В Париже есть клубы и театры с фокусами и иллюзиями. Возможно, это поможет?
Я сказал, что это было бы очень кстати, достал старый кожаный блокнот и одно из пафосных перьев Крузмарка. Д’Оберен окинул взглядом ценителя золотой «Паркер», оплетенный змеями, и начал поливать меня названиями и адресами – все пришлось произносить по буквам. Мне это казалось тарабарщиной. Пока я записывал, волновался, что с моей-то удачей этот лягушатник может оказаться копом под прикрытием.
После обмена информацией оказалось, что говорить нам не о чем, и все же я старался изо всех сил поддержать бессмысленную беседу сведенных случаем незнакомцев, пока не пришла стюардесса и не предложила вернуться на свои места, потому что подавали ужин.
– В случае если вам интересна квартира в Париже, – Д’Оберен протянул визитку с тиснением. – Прошу, звоните, не стесняйтесь.
– Спасибо.
Итак, это правда агент по недвижимости, ни на секунду не забывающий о бизнесе. Я убрал визитку в обложку паспорта.
До сих пор у меня не было практически никакого опыта с самолетной едой – в основном только пакетики с орешками и однажды, на рейсе в Чикаго, выбор между цыпленком а-ля Кинг и бефстрогановом, так что я даже испугался, когда стюардесса протянула мне меню и принесла поднос под белой скатертью, сервированный по полной, включая фарфор и хрустальные бокалы.
После отличного ужина из толсто нарезанного тендерлойна, салата из сердцевины пальмы и сырной тарелки в удачном сопровождении трех бокалов «Арго» я открыл сумку и достал все, что забрал у Уоррена Вагнера-младшего. Пачка одностраничных контрактов интереса не представляла. Я нашел контракт Луи Цифера. Он был таким же, как все остальные, не считая подписи и даты. Цифер заключил договор с Вагнером всего две недели назад – сразу перед тем, как нанял меня искать Джонни Фаворита.
В какие игры он играет? Он стал клиентом Вагнера только потому, что отец агента был менеджером Джонни Фаворита? И что Цифер выгадал? В моем котелке теперь плескалось слишком много алкоголя, чтоб разгадывать загадки. Я перевел помутневшее внимание на два коротких письма, оба – на отельной бумаге. Последнее было отправлено 3 марта из отеля «Империал» в Токио. Там говорилось: «Дорогой Вагнер, я проведу в Нью-Йорке две недели перед Пасхой. Узнайте, есть ли в этот период свободные вечера в «Губерте». И подпись – «Доктор Цифер».
Я вспомнил хитроумный номер с танцующими мышами в «Блошином цирке Губерта» на Сорок второй улице. Тогда Цифер заявлял, что у него в бутылке заключена душа древнего испанского морехода. Неужели это было всего пять дней назад? С тех пор прошла целая жизнь. Гарри Ангела, частного сыщика и подозреваемого в убийстве, смыло в канаву, как ненужный мусор. Другое письмо, датированное 19 января, напечатали в «Бристоль Отеле Кемпински» на Курфюрстендамм в Западном Берлине. Официальный запрос о работе. Цифер писал, что он – «профессиональный фокусник», который ищет агента для организации выступлений в «небольших залах в крупных городах восточного побережья», а внизу страницы стояла его жирная подпись – «Доктор Цифер».
Я уже знал суть этих писем, но они позволили по-новому взглянуть на кочевую жизнь Луи Цифера. Если гоняться за ним по миру, его ни за что не поймать. Я решил, что у него должна быть база. У всех есть база. Паспорт у Цифера французский, так что Париж все еще подходил. И вот тут пригодилась дешевая адресная книжка Уоррена Вагнера-младшего. Агент записал несколько контактов нового клиента. Два банка – в Риме и Париже. Еще один – отель «Раз-два-три» на Сорок шестой улице, который, как я знал, служил для Цифера только перевалочным пунктом. Еще три названия и адреса в Париже вместе со списком клубов, где тот выступал под псевдонимом доктор Цифер.
Возможно, Цифер вел тайную жизнь в отелях. Так сложнее выследить. Скопившуюся почту он забирал в банках или конторе своего поверенного. «Раз-два-три» был немногим лучше клоповника, а отели в Берлине и Токио – пятизвездочными дворцами. Видимо, Цифер любил их чередовать, чтобы сбивать со следа. Как найдешь птичку, которая сегодня гнездится в «Ритце», а завтра упорхнет в католическую ночлежку?
По проходу прошла стюардесса, раздавая пассажирам одеяла и подушки. Некоторые из попутчиков уже разложили свои «Кресла Сиесты», приготовившись ко сну. Я решил лечь у окна, чтобы ночью не тревожила ходьба по проходу. Задвинул шторку – хотя снаружи не было ничего, кроме тьмы, – скинул туфли и улегся. Из-за маски замешкался. Что-то не нравилось мне ослеплять самого себя. Свет в салоне приглушили, но Д’Оберен и несколько других пассажиров еще читали. Маленькие лампочки у них над головой раздражали и мешали. Я решил, что непосредственной опасности нет, и повязал маску на глаза. Почти сразу же я провалился в глубокий сон, убаюканный гудящими двигателями.
Ближе к утру, на грани пробуждения, мои мысли занял странный сон. Куда больше похожий на воспоминания, чем на мои обычные кошмарные галлюцинации: я ехал на гастрольном автобусе по какой-то неведомой глуши в сердце ночной Америки. Все были в сборе. В хвосте Паук, Бен Хогарт, Чу-Чу и Ленни Пински – новый мужик на басу – играли в покер на перевернутом чехле барабана. Оглядевшись, я увидел, что Ред Диффендорф и Карл Валински, волшебники тромбонов, спят как младенцы. Тигр, Джордж Ван Эпс и Фингерс Фаган развалились, пуская по кругу литр какого-то дешевого пойла. Духовое трио – Винг Нат, Гарри «Большой Хеш» Геллер и Босс Сэм – по очереди обменивались блюзовыми риффами. Печальная одинокая музыка говорила лучше слов.
Сон казался таким реальным. Я поискал в мрачном автобусе остальную банду. Вернон Хайд, вечный одиночка, который у нас дудел на альтовом и теноровом саксофонах, сидел с водителем, разгадывал кроссворд. Рядом со шведским баритон-саксофонистом, которого мы все звали Арахисом, упулился в толстую книжку пианист Додо Мамароза. Додо – тощему пацану с небритой щетиной, из-за которой он казался намного старше, – только что исполнилось пятнадцать. И не поверишь, что он такой птенец, когда услышишь, как он лабает на пианино.
Мне было радостно вернуться к своей единственной семье. Я любил этих ребят. Любил как родных. Собратья-трубадуры, живущие бродячей жизнью. Отличало нас только одно. Амбиции. Остальные музыканты существовали от гонорара к гонорару, скакали из бэнда в бэнд. Может, кто-то и мечтал однажды стать фронтменом в собственном ансамбле. Большинство родились вторыми скрипками и такими помрут. Я хотел большего. Бинг Кроссби поднялся в двадцатых из рядов оркестра Пола Уайтмена и стал кинозвездой с собственным радиошоу. А ведь был он крунером, прямо как я.
Сон расплылся. Автобус исчез – я стоял на эстраде в смокинге, парни выстроились сзади, что твой пингвиний оркестр. Паук оживил зал гудящим том-томом. Когда язычковые проиграли четыре такта, я завел «Night and Day» Коула Портера. Мой первый большой хит, добравшийся до третьей строчки в хит-парадах. Неплохо для песни девятилетней давности.
Мы выступали в зале какого-то отеля на Среднем Западе, где буйно зеленели папоротники в горшках, – то ли в старом добром Чи, то ли в Цинциннати. Я никак не мог вспомнить. После пары месяцев в дороге все они сливаются друг с другом. Это было давнее воспоминание. Додо еще не вступил в ансамбль, так что на пианино бренчал Кей Си Бейтс. Публика, разодетая в формальные вечерние костюмы, расселась за круглыми столиками вокруг лакированной танцплощадки. Она обитала в другой вселенной – в отличие от группы, которая вся чесалась в прокатных фраках. У моих ног медленно кружились несколько пар, пока я пел знакомые строчки. Я задушевно смотрел на самых красивых танцоров, чтобы все видели, что песня льется у меня прямиком из сердца. И тут за лучшим столом в заведении я увидел его. Луи Цифера. Расфуфыренного, как Фред Астер, с белым галстуком и в смокинге с фалдами.
Он улыбнулся мне и поднял в молчаливом тосте бокал шампанского. Тогда я еще не знал, кто он такой. По взгляду понял, что ему по вкусу мое выступление. Какой-то важный воротила. Может, глава киностудии или бродвейский продюсер. От него так и разило деньгами и властью. А лучше всего – он не отрывал от меня глаз. Во время перерыва я с ним выпью. Я не знал, что наша встреча изменит мою жизнь навсегда.
Я резко проснулся и запаниковал, когда открыл глаза и увидел только полную тьму. Вспомнив про маску, сорвал ее и проморгался в незнакомой обстановке. Я вернулся в первый класс – за миллион миль от гастрольного автобуса. Это был не сон. Все детали до единой родились из подсознательной памяти. Неделю назад я бы не сказал, кто играл в оркестре Паука Симпсона или как они вообще выглядели. Во сне я помнил каждое лицо с фотографической четкостью. Гарри Ангел впервые услышал имя Цифера двенадцать дней назад. Но теперь я вспомнил, что впервые встретил Владыку преисподней в ноябре 1939-го. Концерт прошел в «Палмер-хаус» в Чикаго. После последнего отделения я выпил с Цифером, и он сводил меня на какой-то пафосный прием в районе Нир-Норт-Сайд, на Мичиган-авеню. В то время я этого еще не знал, но все гости были сатанистами. Так началась моя новая жизнь.
Я поднял шторку на окошке и увидел, как по облакам под нами скользит солнечный свет. Должно быть, подсознание играет со мной шутки, заставляет принимать сон за воспоминание. Двадцать лет наз