Я просто постоял, любуясь видом. Вскоре ко мне подплыл молодой человек, одетый в лучшее, что может предложить магазин, и промурлыкал что-то на французском.
– Вы говорите по-английски? – спросил я.
А как же. Наверное, это только один из его полудюжины языков. Он желал знать, чем может служить. На бледной щеке цвела сиреневая бородавка размером с изюмину. Так и хотелось откусить. Она будет такая же мягкая и вязкая, как жожоба? «И откуда, блин, мне это в голову пришло?» – удивился я. Клерк вежливо повторил вопрос. Отрывая глаза от бородавки, я сказал, что мне нужны рубашки, галстуки, носки, а то и пиджак с туфлями, если есть. На изюмной роже просияла искусственная улыбка, как у шлюхи, завидевшей бумажник клиента перед работой.
В таком солидном заведении и деньги тратить приятно. Меньше чем через полчаса я приобрел пару спортивных пиджаков (из верблюжьей шерсти и из синего клетчатого кашемира), шесть рубашек и галстуков, ворох носков и полдесятка шелковых боксеров, как у Аль Капоне. Все это время я не спускал глаз со сладкоречивого продавца и мечтал сожрать его заживо, цапнуть острыми клыками.
Теперь я знал, что Крузмарк говорил правду. Я съел сердце Гарольда Ангела. Какого-то невинного молодого солдата прямиком из военного госпиталя. Нашел его на Таймс-сквер, в Новый год 1942-го. Двое служак в увале зашли пропустить по пиву. Я подпоил парня и забрал в квартиру в Уолдорф-Тауэрс. Убил в секретной церемониальной комнате. Какой-то черный ритуал по смене душ. Уже не помню, что там было за мумбо-юмбо. Даже не помню, как выглядела моя роскошная хата. Мне помогал Итан Крузмарк. И его дочь Мэгги, моя невеста. На следующие шестнадцать лет я стал Гарри Ангелом. Тайная жизнь топтуна. Не очень-то она мне помогла. Я все тот же старый Джонни, мечтающий впиться в печень этого мелкого типа, пока он показывает пару кашемировых свитеров.
Вместо того чтобы попробовать продавца на зубок, я купил замшевую ветровку на молнии, предвкушая знаменитую весну в Париже. В подсобке я заметил обезглавленный торс манекена, разодетый в шикарный смокинг, и подумал, что однажды в поиске Луи Цифера мне понадобится первоклассный вечерний прикид. Хочешь попасть в его мир – одевайся соответствующе. Полчаса в «Сулке» стоили мне что-то около косаря баксов. 440 тысяч франков. На хрен дьявола. Я только что продал душу маммоне. Аппетитный клерк спросил, где я остановился. Когда я сказал, что в отеле «Вандом», он ответил, что «Сулка» будет рада доставить мои покупки бесплатно. «Tres bien, merci»[90], – ответил я и вышел из магазина.
Все еще моросило. Благодаря галереям зонтик не пригодился. Снова я его открыл, когда повернул налево с Сент-Оноре и прошел мимо своего отеля в другой конец площади. Загул по магазинам только начинался. Консьерж посоветовал универмаг «О Труа Квартье» на бульваре Мадлен, где я хотел купить джинсы, походные ботинки и прочие базовые вещи, а также «Мистраль» – книжный магазин за рекой, где продавались американские газеты.
В такси по дороге обратно в «Вандом» я просмотрел вчерашнюю нью-йоркскую «Дейли Ньюс» – самое последнее издание в продаже. Нашел заметку про агента талантов Уоррена Вагнера-младшего, которого обнаружили зарезанным в мужском туалете в Айдлуайлде. Полиция приступила к расследованию. Надо было прихватить его кошелек, чтобы все напоминало обычное ограбление. Но на меня подозрения упасть не могли. Я продолжал читать. Никаких новостей про погоню лейтенанта Стерна за Гарри Ангелом и ни слова о Деймосе. Ни в одной газете не нашлось некрологов Крузмарка.
У себя в номере я нашел на кровати зиккурат из элегантных тисненых коробок «Сулки». Разбирая коробки и опустошая сумки, я упивался ощущением и ароматом каждого предмета одежды, что вешал в армуар. От них пахло успехом. Тигры узнают друг друга по ярким полоскам и дерзкому мускусу. Богатые и могущественные узнают равных по дуновению дорогого одеколона или покрою одежды. Гарри Ангелу было насрать, что он носит. Для него идеальный галстук – это тот, который без жирных пятен. То, что я теперь именовал армуаром, он звал гардеробом. Фрукт, которым я был четыре дня назад, – обычное быдло.
Я увидел все это вмиг, как в развязке романа Агаты Кристи – все тайны разгаданы, все детальки головоломки складываются. Выше дела Джонни Фаворита Гарри никогда не прыгал. Он был простецким сыскарем: ловил беглых подростков, следил за гулящими супругами, откупался от шантажистов и распутывал грязные узлы каких-нибудь афер. Ангел думал, что понимает в жизни, тогда как был самым последним простофилей: он верил, будто тузы вроде Итана Крузмарка – это просто принаряженные бандюганы с глубокими карманами. Его главной ошибкой было думать, что перед 38-м калибром все равны. Балбес витал в мире фантазий, где дешевые детективы стоят в одном ряду с Рокфеллерами да Вандербильтами. А вот Джонни Фаворит соображал. Знал, что богатеи отличаются от простых обывателей, и хотел проникнуть в их святая святых. Потому-то он – нет, я – и продал свою душу.
Ощупывая новый путевый прикид, я думал, что сделка Джонни почти что окупилась. Он прожигал деньги, продал пару миллионов пластинок, помолвился с дочкой миллионера и готовился к великой соло-карьере. Потом пришли война, амнезия, семнадцать лет чужой жизни – и Луи Цифер. Ни хрена Цифер не настоящий Люцифер. Наверняка какой-нибудь ловкач из моих мракобесных времен. Член моего ковена, или как эта хренотень называется. Я не знал, что он задумал, но он уже сделал мне большое одолжение. Я заграбастал сорок косарей, жил на широкую ногу в Париже и стал прежним собой.
Даже пропащие годы на работе частного сыщика сыграли на руку. Поднаторев в искусстве слежки, я знал, что рано или поздно выслежу и Цифера. Увижу его махинации насквозь. Зачем ему я. Что в этом всем для Цифера. Может быть, по ходу дела набью бумажник потолще. Как только я разберусь, что к чему, как только Цифер выложит мне все как на блюдечке, я его убью.
Около девяти тридцати я оделся к вечеру. Коричневые слаксы с ассортиментом шмоток из «Сулки», лоферы из аллигаторовой кожи, синий клетчатый пиджак, шелковая рубашка цвета насыщенного индиго и бордовый галстук. В зеркале армуара я казался стильным и четким, несмотря на 38-й калибр Деймоса на бедре – только лохи верят в удачу, – и на толстый денежный пояс под рубашкой. Наплечная сумка не портила ансамбль. С ней я останусь для всех простым работягой из офиса. Я прочувствовал всю силу метаморфозы. На прошлой неделе я был дешевым шпиком и одевался под стать – мятые костюмы и заляпанные галстуки. Пижон в отражении был звездой. Джонни Фаворит восстал из мертвых.
Глава 9
Швейцар жестом подозвал к дверям «Ритца» такси. Я снял очки и сунул в нагрудный карман. Для чтения полезно, но как часть маскировки они больше не требовались. Я поэкспериментировал с таксистом на французском, грассируя так, будто полоскал горло, когда называл клуб и адрес. Тот как будто бы понял, поехал, не сказав ни слова. Я опробовал одну из нескольких заученных фраз.
– Le nuit en Paris c’est magnifique[91].
Тут его и понесло. Vive la belle France![92] Теперь таксист был моим лучшим другом, что-то лопотал про чудеса ночного Парижа, пока мы не подъехали к «Клубу Бижу «Барон Самеди» на улице Невинных. Свою фразочку про величие дневного Парижа я вставить так и не успел.
Над входом, крашенным под бамбуковые ворота, завивалось название ночного клуба из неоновых трубок ярко-алого цвета. По сторонам на меня щерились две одинаковые карикатуры черепа в цилиндре и темных очках. Внутри было черно, как в полночь, не считая нескольких свеч и пары далеких факелов. Я сдал пальто и шляпу и, когда глаза привыкли к темноте, разглядел силуэты пальм. Стены и потолок были покрыты плетеными циновками, бамбуковыми балками и пилястрами. В полусвете мерцали флаги, рядом белесо светились развешенные звериные черепа. Мне это все напомнило ресторан «Трейдера Вик» в отеле «Савой Плаза», только это место было намного страшнее тики[93].
Подошел высокий чахлый негр-метрдотель. На нем были визитка, оперный цилиндр и темные очки, а лицо размалевано белым. На передней части шелковой шляпы был нашит череп в блестках со скрещенными костями. Я назвался, сказал, что «Вандом» забронировал для меня стол. Он кивнул, не говоря ни слова, и отвел к замечательному столику перед приподнятой танцплощадкой.
В мозг просачивался далекий гул – пульс барабанов, приглушенный каким-то журчанием. Я думал, что это запись, пока не разглядел завесу искусственного водопада – по задней стене стекала вода. То, что я сперва принял за танцплощадку, на самом деле оказалось низкой сценой в виде вуду-перистиля. Столб в центре, который Епифания называла «пото митан», был толстенным, как древесный ствол, и рос из круглого основания, облицованного черно-белой плиткой. По гладкому лакированному красному дереву завивалась раскрашенная резьба: две переплетенные змеи.
Когда глаза привыкли к потемкам, я увидел с трех сторон сцены столики. На бамбуковых балках висело множество растяжек в блестках – с веве и другими вуду-символами. На ярких народных росписях стен изображались разные духи вуду, называющиеся лоа. Я узнал грубые изображения Папы Легбы, Дамбаллы, Эрзули, Барона Самеди и Агве.
Между картинами стояли алтари, посвященные отдельным лоа. Шкафы были забиты черепами животных, мечами, бусами, привязанными к стульчикам куклами, свечами, гипсовыми святыми и грубо вырезанными идолами, утыканными ржавыми гвоздями. Все так и лезли в глаза вперед других зрелищ аляповатого величия, все – могущественные и живые от веры. Невероятно, но я что-то почувствовал. В глубине души я верил в этих духов. Ритуалы затерлись в памяти. Остался только костяк – вера. Ведь давным-давно моей малышкой была мамбо Евангелина Праудфут.
Кто-то принес свечу в стакане, и мой стол озарился. Если я что и разглядел в темноте, теперь все потерялось за мягким свечением. Позади раздался хлопок – громкий, как неожиданный выстрел, – и я развернулся с рукой на пушке. Оказался лицом к лицу с официантом с пенящейся бутылкой «Мамма» в руках. К счастью, я его не пристрелил. Он ухмылялся, как Степин Фетчит. Очень понравилось, как я подскочил до потолка.