Лестница вела в очередной круглый зал. На полу вместе с парами резиновых сапог были разбросаны многочисленные чемоданы, небольшие сумки и рюкзаки.
– Здесь мы переоблачаемся, – сказала Бижу. Отвернулась от меня, стягивая сапоги и расстегивая куртку.
Я тоже приступил к переодеванию и сунул кошелек в носок правого сапога. Меня подгонял сырой и промозглый воздух. На плечи я накинул красный плащ, сунул скатанную одежду в саквояж. На кожаном ремне, который я застегнул прямо на голой талии, был кинжал Крузмарка. У копчика спрятал 38-й, поправив, чтобы удобнее выхватывать правой рукой. С левого запястья повисла утяжеленная дубинка на плетеном темляке. Неизвестно, куда вырулит черная месса. Я и сам как-то раз съел еще бьющееся сердце человека и теперь не хотел зря рисковать с завывающей сворой собратьев-дьяволопоклонников.
Надев волчью маску и натянув капюшон красного плаща на макушку, я обернулся и обнаружил, что Бижу наблюдает за мной. На ней был леопардовый плащ и маска гепарда. Ее плащ, как и мой, целиком скрывал тело. То немногое, что я заметил, задело за живое. Кошачья маска и плащ совершенно преобразили Бижу. Она стала одновременно угрожающей и безликой – опасная комбинация. Я надеялся, мой волчий наряд внушал тот же таинственный страх. Не говоря ни слова, Бижу отвернулась, и я последовал из чертога для переоблачений за ней.
Мы прошли по короткому туннелю, который закончился зазубренным каменным выступом над огромной пещерой размером с баскетбольный корт. Несколько настенных факелов внизу отбрасывали зыбкий свет на собравшуюся паству – раза в три больше, чем на черной мессе в Нью-Йорке. Почему бы и нет? Сегодня Пасхальное воскресенье, самый священный день в церковном календаре. Люди были в масках и колыхающихся плащах. Некоторые носили черное – угрюмые вороны среди поля цветов. Передо мной предстали все оттенки радуги, а заодно тигровые полоски, змеиные узоры и яркое многоцветье попугаев. Зверинец масок воздавал должное дикому спектру царства животных: львы, медведи, крокодилы, ястребы, акулы, и все пыхтели и галдели, мешаясь в мерцающем свете. В тон примитивному животному хору слышались пронзительные вопли, время от времени разрывающие воздух. Я понял, что это не детский плач и не человеческий крик.
– Qu’est-ce que c’est?[157] – спросил я Бижу.
– Un sacrifice plus fort pour la Pasque – un coq negre.
Могущественная жертва на Пасху – черный петух, ответила она мне, уже спускаясь по винтовой железной лестнице, прикрученной к каменной стене карьера на конце выступа. Это к лучшему: не придется наблюдать за убийством очередного невинного младенца, как в Нью-Йорке. Следуя за Бижу, я заметил краем глаза на противоположной стене большой перевернутый крест с шипами. Вокруг грубую поверхность скалы украшали гностические символы в буйстве, исступлении красной краски. Крест висел вверх ногами над массивным прямоугольным алтарем, выбитым прямо из камня. Возможно, он задумывался строительным блоком для собора, но остался недоделанным в карьере по причинам, затерянным во времени. Алтарь накрывала черная ткань, а по его периметру на земле мерцали десятки низких черных свечей. Неделю назад я узнал, что их варят из человеческого жира. Петуха я не видел. Звезда шоу наверняка дожидалась драматичного выхода за кулисами. При ближайшем рассмотрении алтаря оказалось, что рядом стоят две рослых фигуры в черных балахонах и черных лыжных масках. Угрожающий дуэт скрывался в тенях за алтарем.
Спустившись по винтовой лестнице, я смотрел, как Бижу уходит в толпу участников маскарада. Она не хотела, чтобы сегодня ее видели в моем сопровождении. И плевать. Я сюда не на свиданку пришел. Моя цель – наблюдать и узнать как можно больше о Цифере. Он может быть здесь сам. Пока я анонимно перемещался в пыхтящей и переминающейся стае голых незнакомцев, в груди рос восторг: я словно вернулся домой. Я заметил двух верующих с телосложением почти как у Луи Цифера: один – в маске ястреба, второй оделся как лев. Когда я направился к ястребу, чтобы сорвать маску, аляповатая толпа вокруг как будто потеряла всякую человечность. Меня захлестнула дикая радость полной свободы. По венам растеклась сила – мощная и дикая, как волк, которого я изображал. Все вокруг гортанно кричали, призывая в себе зверя. Я радостно закинул голову и завыл.
Сквозь гвалт зоопарка прорезался нескладный вопль расстроенного органа. Исковерканная мелодия отдалась в пещере эхом. Бах, Гендель или еще какой субчик времен барокко в гробу перевернулся. Я решил, что это запись. Несколько прихожан в масках заголосили в экстазе, а потом все начали распевать на латыни, пританцовывая на месте кто во что горазд. У каждого была своя молитва. Это к лучшему. Никто не заметит, если моя перевернутая молитва будет непохожа на другие. «Amen, – кричал я, – malo a nos libra sed!» Заученные слова текли сами, и я позволил ритму подхватить меня, впал в транс, как дервиш. «Tentationem in inducas nos ne et». Это гипнотизировало, как бред в религиозном припадке.
За завесой крутящихся плащей я заметил священника, голого под пурпурной казулой, – лысого тощего хрыча в очках с толстыми линзами и с короткой серой бороденкой из тех, что больше похожи на ежик, переползший с головы. Он сжал ладони в молитве. За ним следовал голый послушник с большущим и кричащим черным кочетом. Птица била крыльями и яростно клевала, но парень нес ее на вытянутых руках без выражения на лице. Дальше шел еще один голый послушник, размахивая кадилом, которое распространяло облака сладкого опиумного дыма. В хвосте процессии была еще пара голожопых красавцев по бокам от девушки подросткового возраста, плетущейся, как сомнамбула. Миниатюрная брюнетка с маленькими сиськами и тяжелыми веками наркоманки.
– Nobis dimitte et, hodie nobis da quotidianum nostrum, – распевал я, глядя, как девицу укладывают на алтарь, расставляя у ее вытянутых рук чадящие черные свечи. Вокруг меня набирал обороты разврат. Он затягивал и меня, я пел все громче и громче. – Tua voluntas Fiat. Tuum regnum adveniat.
Послушник подал паникующего черного петуха жрецу, который принял его и взял жертвенный клинок.
Я растолкал толпу, завывая в молитве, как ополоумевший волк. Схватив петуха за ногу, вырвал его у священника. Второй рукой выдернул из кожаных ножен кинжал Крузмарка. Повернувшись к прихожанам в масках, я отхватил кочету голову одним ударом и заглушил его отвратительные вопли. Кровь била из шеи ритмичными толчками, поливая мою голую грудь.
– Caelis in es qui, noster pater! – кричал я, швырнув дохлую птицу в жреца.
Он неуклюже поймал кровавую тушку, а на его изумленном выражении обнажился страх перед неизвестным. Теперь кровь брызнула на его голую безволосую грудь.
– Скажите Владыке Сатане, что я вернулся, – крикнул я. – Скажите, что Джонни Фаворит вернулся!
Глава 13
Адреналин оживил мои чувства электрическим разрядом. Я видел все ясно и четко, с преувеличенной резкостью, известной только безумцам и фанатикам. Я словно родился заново. Стер плащом кровь с лезвия и вернул в ножны. Кто-то сзади поймал меня за руки. Дрожа от бешеной сексуальной энергии, я вырвался из хватки и в повороте взялся за дубинку, врезал по темечку здоровяку в черном. Тот отшатнулся, хватаясь за голову. На меня налетел второй страж. В теле вибрировала энергия, усиленная ревом восхищения от собравшихся верующих. Жрец и голые служки разбегались от алтаря, пока мы с плечистой фигурой в черном балахоне танцевали по кругу и сверлили друг друга взглядом. Он замахнулся мне в лицо, но я увернулся и выпрямился так быстро, что успел пнуть его в пах. Он упал навзничь, и толпа бешено взвыла. Я совершил что-то поистине неожиданное. Благоговея перед моей отвагой, они последуют за мной куда угодно.
Завывая, как дикая свора, мужчины и женщины распахивали балахоны и спаривались, не сходя с места. Началась оргия. Свергнутый священник воззрился на меня в изумлении. Я нарушил порядок вещей. Даже дьяволопоклонники следуют протоколу. Их формальный ритуал исковеркан, литургия пошла наперекосяк. То, что задумывалось как контролируемый хаос, низверглось в безумную манию. Я откинул плащ и подошел к алтарю, где лежала сонная девственница. Жрец, все еще с дохлым петухом в руках, выступил вперед и с почтением уставился на дьявольское золотое украшение в драгоценных камнях у меня на шее.
Эрекция пульсировала под бой сердца. Срать я хотел на символическую жертву. Я желал того, чего эта девственница дать не могла. Оглянувшись на сношающуюся толпу, я увидел то, что искал. Она была в пятнистом плаще и в маске гепарда. На нее надвигался мужик, одетый как бык.
Я протолкался мимо пар, сплетенных в безумии хлопающих плащей. Набыченный болван потянулся к Бижу волосатыми лапами, когда я оказался позади. Размахнулся со всей дури утяжеленной кожаной дубинкой и ударил с левой точно по затылку в капюшоне. Он рухнул, как мешок, распахивающий люк на эшафоте. Когда он упал, от маски из папье-маше отломился рог.
В прорезях маски Бижу блистали округлившиеся белые глаза. Я раздвинул ее плащ, как занавес. Пышное тело поблескивало в свете факелов. Черные груди, круглые и зрелые. Я угадал. Поблекшая татуировка изображала Барона Самеди – ухмыляющийся череп в цилиндре.
Опустив руку между гладких бедер, я захватил ладонью ее полуночно-черный мех. В ладонь просочилась влага. Я приподнял свою маску над губами и слизнул нектар с пальцев. Бижу взяла мой твердый член, притянула к себе. Я схватил ее обеими руками за ягодицы и прижал к шершавой стене. Она обвила ногами мою талию – и я вошел. В горле Бижу застрял крик. Она застонала. Голубиное воркование становилось громче с каждым толчком. Бижу сорвала свою маску и поцеловала меня. Мощно, глубоко, дерзко. Я кончал, кончал и кончал.
Запыхавшись, я опустил ее на землю. Поцелуй еще продолжался, наши мокрые тела прижимались друг к другу под плащами. Бижу оттолкнула меня.
– Нужно идти. Maintenant!