У отеля по адресу Жи-ле-Кёр, дом 9, не было названия. Берроуз именовал его «Бит-отелем» – по его словам, это прозвище придумал один из его приятелей-поэтов в честь всех битнических художников и писателей, которые жили в этом никчемном клоповнике. Первый этаж был тесным и темным. Дверь справа вела в кафе. Мы поднялись по крутой загибающейся лестнице. Берроуз жил в номере 15 на втором этаже. Внутри стояла сырость – унылый склеп без удобств большинства тюремных камер. Билл включил голую 25-ваттную лампочку, болтавшуюся на потолке, и она обнажила жалкую обстановку.
Он сел за свой рабочий стол. Я – на второй стул.
– Железная дева, – сказал он, показывая на пишущую машинку «Оливетти».
– А это что? – Я показал на четыре кабельных лотка у него над головой, прибитых к заляпанной стене.
– Моя книга. Прошлой осенью журнал в Чикаго опубликовал из нее один кусок.
– Как называется?
– «Голый завтрак». Название подсказал пару лет назад Джек Керуак в Танжере. Он ослышался. Я хотел назвать ее «Голая похоть». Знаешь Керуака?
– Не-а.
– «На дороге»?
– «На дороге»? Про каких-нибудь бродяг-дармоедов?
Пергаментная кожа на лице Берроуза смялась от тонкой улыбки.
– Кажется, ты только что написал стих, – сказал он. Я не понял прикола, так что помалкивал.
Билл подошел к полке, где у него было несколько книг и всякие безделушки. Когда он обернулся, то в одной руке уже держал потрепанную книжку в мягкой обложке, а в другой – револьвер. Я инстинктивно дернулся за спину за своим S&W в кобуре.
– Орудия ремесла, – сказал Билл, положив на стол и книгу, и пистолет.
Я немного расслабился, глядя, как он чиркает спичкой и закуривает свою вонючую лягушачью сигарету.
– Ты когда-нибудь убивал, Джонни? – спросил он, выпуская дым и присаживаясь.
Я не торопился с ответом, постучал своей «Лаки» по портсигару.
– Нет, – сказал я, – еще нет.
Ложь далась так же легко, как убийство.
– Семь лет назад я застрелил в Мехико свою жену, – сказал Берроуз, и эмоций у него на лице было еще меньше, чем если бы он рассказывал, что ел на завтрак. – Несчастный случай. Мы играли для друзей в Вильгельма Телля. Джоан поставил на голову стакан. У меня был автоматический «Стар.380», который бил низковато. Как оказалось, слишком низковато.
– Не свезло, Билл.
– Ничего. Смерть Джоан и сделала меня писателем.
– Тоже метод, – сказал я. – Ты про эту книжку рассказывал? – Я показал на карманное издание на столе.
– А, нет. Моя первая публикация. Продал больше ста тысяч экземпляров в первый год. Храню один как сувенир.
Я взял книжку с загибающимися страницами. Она называлась «Джанки», автор – Уильям Ли, двойное издание от «Эйс» по цене 35 центов. На обложке какой-то дядька отнимал шприц у истеричной блондинки. С обратной стороны начиналась другая книжка, «Агент по борьбе с наркотиками» Мориса Хелбрандта.
– Это ты Уильям Ли? – спросил я.
– Девичья фамилия матери.
– Вряд ли ты хотел, чтобы она знала про «Признания неисправимого наркомана», – хмыкнул я, читая подзаголовок книги.
– Мам лучше лишний раз не огорчать.
– А ствол что?
– «Кольт Детектив Спешл» 32-го калибра. Ни одна скульптура не сравнится с ним по красоте.
– Ты отстрелил себе кончик пальца, как «Дингус» Джеймс?[194]
– Ни хрена. Тогда я впал в вангоговское настроение и воспользовался ножницами для птицы. И чертовски хорошими. Нержавейка. Острые как бритва. Стоили мне 2,71 доллара. Напомнило ужин на День благодарения у бабушки. Такая эйфория. С кровью из меня вылилась накопленная за всю жизнь враждебность.
– Зачем тогда показываешь железку?
– Думал, это может заинтересовать дьяволопоклонника.
– С чего ты взял, что я дьяволопоклонник? – спросил я.
– Только с того, что читал в газетах. Ты сам сказал, у тебя счеты с Сатаной. Будь я дьяволопоклонником, думал бы так же. Религия подводит не только алтарных служек.
– Ну тогда помоги мне. Какую там библию черной магии ты мне обещал?
Берроуз поставил чашку на стол и поплелся обратно к полкам. Порылся в нескольких стопках, фальшиво напевая себе под нос.
– Ага! – наконец воскликнул он, доставая снизу зачитанный томик. – Эврика!
Билл вручил книгу в грязной и голубой твердой обложке с едва различимым названием на треснувшем корешке. «Имя мне легион: Сатанинское происхождение христианской церкви», за авторством какого-то типа по имени Янош Сабор. Я открыл титульную страницу и с удивлением увидел, что книга довольно свежая. Опубликована в 1951 году в Лондоне издательством «Чатто и Уиндус», перевод с венгерского – Маргарет Рашбрук Кобб, но из-за смятых уголков страниц томик казался старше на десятки лет. Книга Сабора явно походила по рукам. Не то чтиво, за которое я бы взялся при обычных обстоятельствах.
– Переведена больше чем на десять языков, – сказал Берроуз.
– Ценю, что ты мне ее одолжил.
– Это контакт, – сказал Билл. – Сабор – мой друг. Сейчас проживает в Париже. Преподает в Сорбонне.
– Напишу ему отзыв, когда верну.
Берроуз не обратил на подколку внимания.
– Не хочешь ширнуться? – спросил он.
– Чего?
– Закупился утром у приятеля Хаджа на рю Юшет отличным хмурым. Варить самому из болеутоляющих – слишком большая канитель. Проще купить. Дороже, но без хлопот.
– Это не мое, Билл, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Я как-то больше по выпивке.
– На вкус и цвет.
Я собрался и направился на выход. Когда я уходил, Берроуз уже снял пиджак и закатал рукав. Вся встреча – просто трата времени, решил я. Фантазии джанки. Очередной творческий пидор прикидывается крутым.
Глава 19
Едкая вонь убогого безымянного отеля никак не выветривалась из носа, пока я возвращался по Жи-ле-Кёр. Всю жизнь бежал от паршивых притонов вроде этого. Приют, гастрольные автобусы, ночевки в дешевых заштатных отелях по четыре храпящих музыканта на номер, унылые железнодорожные многоквартирники после потных ночей с печальными безликими незнакомцами. Последний мой побег был от самого себя – отказ от личности в тщетной попытке выбраться из неудачной сделки. В отвращении от всей этой мерзости я с трудом подавил порыв выкинуть книжку Сабора в канаву. На краткий миг представил себе альтернативное будущее, где я больше не обречен, где я не убийца в розыске, преследующий призрак дьявола. Безмятежное будущее в покое и уюте. Еще не успел пузырь фантазий лопнуть, а я уже понял, что это все самообман. Злачные улицы – вот тропа, по которой мне уготовано идти. В конце меня ждало только финальное столкновение со злом.
С помощью уличной карты я нашел выход из лабиринта средневековых переулков к брассерии «Липп» на бульваре Сен-Жермен. Мне повезло: я прошел через вращающиеся двери под самый обеденный час пик. Внутри все сияло – ларец с драгоценностями в стиле «белль эпок»: потолочная роспись, замысловатые люстры, высокие зеркала между стенными панелями из глазурованной плитки. Официант в черном пиджаке и белом фартуке подвел меня к ряду столов вдоль почти пустого помещения. Я сел у стены на длинную банкетку из коричневой кожи. Зеркала предоставляли обзор во всех направлениях. Самое оно для человека в бегах.
Путеводитель «Мишлена» говорил, что в брассерии подают эльзасскую кухню. Когда официант принес la carte, я поинтересовался насчет Эльзаса. Он объяснил, что это район Франции к северо-западу, на границе с Германией. Из-за немецкого элемента на вывеске «Липп» снаружи была нарисована пенная кружка пива. Я заказал Filet de Harengs Pommes á l’Huile для начала и Choucroute Lipp, всё – с demi de blonde.
Пока ждал еду, открыл книжицу Яноша Сабора, которая начиналась с авторского предисловия. Гарри Ангел не был любителем почитать – разве что спортивную рубрику и букмекерскую брошюрку на ипподроме. А Джонни Фаворит вроде как был ученым в области неизведанного. Я мало что из этого помнил. На мой взгляд, чтение должно быть двусторонним – диалог с автором. Этот самый Сабор больше казался помпезным профессором на лекции, усыпающим текст такими десятидолларовыми словечками, как «манихейский», «гностицизм», «диалектика Гегеля» и «партеногенез». Когда я уже собирался бросить эту галиматью, официант принес селедку с пивом.
Я устроил просто неприличную обжираловку и заказал еще блонда, когда официант подал choucroute – гору квашеной капусты со свиной корейкой, бархатными дольками ветчины, соленым копченым беконом и сосисками с тмином. Хорошо жить, когда твои дни сочтены, зная, что последняя трапеза пройдет в парижском ресторане.
Я отказался от десерта, несмотря на настояния официанта, что-де «le milles-fuilles magnifique»[195]. Попивая кофе, я дал «Легиону» второй шанс. Сабор начинал с цитаты. Кажется, они называются эпиграммы. А может, эпиграфы или эпитафии. «В сущности, был только один христианин, и он умер на кресте». Я оценил. Этот перл был от Фридриха Ницше – того же мужика, который сказал «Бог мертв». Пропустив нечитаемое предисловие, я занырнул прямиком в первую главу. У всех глав были названия – как в заляпанных книжках с детскими приключениями, которые я читал в приюте. Вот это было по мне.
Первая глава называлась «Тайная библиотека». Вступительный абзац Сабора зацепил меня с ходу.
Одним ясным декабрьским днем 1945 года у Джебель-аль-Тарифа – горы близ города Наг-Хаммади в Верхнем Египте – руки убийцы подняли из земли древний кувшин из красной глины. Вскоре Мухаммед Али аль-Самман отомстит за смерть отца в семейной кровной междоусобице, зарубив виновника насмерть и сожрав его сердце, но в тот день он добывал с братьями удобрения в одной из 150 пещер, пронизывающих Джебель. Позже он сообщит, что убийство было «предписано» – точно так же он верил, что необыкновенная находка была уготована ему судьбой. Кувшин был в метр высотой. Мухаммед Али боялся, что внутри обитает демон, и медлил перед тем, как разбить кувшин мотыгой. Подобные подозрения были оправданы. Разум крестьянина живет ближе к миру духов, чем умудренное воображение интеллектуала. Однако жадность возобладала над страхами Мухаммеда Али. Надеясь отыскать золото, он расколол кувшин. Найденное сокровище имело гораздо большую ценность, нежели золото. В этой пещере почти две тысячи лет хранились тринадцать кодексов из папируса в кожаном переплете. Причина их сокрытия и те тайны, что они содержали, раскрывают самое дьявольское преступление в истории человечества.