– Зачем он тебе? – Бижу приподнялась на локте, чтобы заглянуть прямо в глаза. Ее идеальные груди только отвлекали.
– По делу.
– По какому?
– По личному.
– Поэтому ты так плохо себя вел на sabbat noir?
– Да.
– Ты ищешь el Çifr?
– Да.
– Мне это не нравится, Джонни. Il est trop dangereux[204].
– Опасность – мое второе имя, детка.
Бижу нежно провела пальцами по моей груди, касаясь инкрустированного золотого украшения, которое я все еще носил.
– О да, – проворковала она, – это твое самое привлекательное качество. Отвлекает от твоего носа.
– Вообще-то, чем больше нос, тем больше член.
– Moi la chance, – сказала она, снова залезая рукой под одеяло и поглаживая меня.
– Да, тебе еще как повезло. – Я долго целовал ее. И ровно в момент, когда наши губы разомкнулись, спросил: – Итак… где искать этого пидорка, отца Гуса?
Я сел на поезд номер четыре на станции метро «Ле-Аль» и вернулся к себе, на Сен-Жермен-де-Пре. По дороге думал о том, что сказала Бижу, когда объясняла, как найти Гюстава Дюмона. Опороченному священнику навсегда запретили проводить мессу у алтаря христова. Теперь он работал в изгнании – поваром в Orphelinat de Saint Hiöronymous Emiliani[205] за границами города, в поселении под названием Шарантон-ле-Пон. Я подавил гнев, когда это услышал, и попытался сострить.
– Трахнешь пару мальчишек-служек, а в наказание тебе выдают сирот, – сказал я.
– C’est le vrai justice catholique[206], – ответила она.
К черту католическое правосудие! Я этого уже наелся. Вернувшись в свое укрытие с синими изразцами во дворе рядом с Сен-Жермен, я переоделся во что-то более подходящее для старой доброй потасовки, снарядил 38-й за ремень и направился обратно в дождь, ловить такси.
Мы переехали реку по мосту – как я понял, тому самому «пон», который в названии Шарантон-ле-Пон. Еще один правый поворот доставил нас на авеню вдоль другого берега Сены. Почти сразу же мы свернули налево, в лесистую местность. Петляющая дорожка привела к угрюмому трехэтажному кирпичному дому в стиле викторианской готики, со стоячим прудом во дворе. Из-за нескольких акров с одинокими деревьями округа смахивала на островок отчаяния. Я заплатил водителю то, что натикало на счетчике, и попросил не отключать его, пока не вернусь.
– Combien de temps?[207] – спросил он.
– Vingt minutes, plus ou moins[208], – пообещал я, сунув лишние двадцать пять франков, чтобы не спорить. Не хотелось застрять без транспорта в глуши.
Я двинулся по гравийной тропинке ко входу. Поскольку я пришел к повару, передняя дверь не годилась. Да и ни к чему извещать всех о своем появлении. Я прошел вдоль здания и нашел заднюю дверь с табличкой «Entrée de Service»[209]. Поблизости никто не отсвечивал, так что я подергал ручку. Обнаружив, что дверь заперта, достал из сумки отмычки и оказался внутри быстрее, чем кошки трахаются.
Я попал в маленький сырой закуток. В матовом стекле единственной другой двери брезжил тусклый свет. Через нее я перешел в чулан побольше. Открытый проход за стеллажами вел на кухню – просторное помещение с высокими клересториями. На древней черной плите дымилось несколько больших кастрюль. Сбоку стоял разделочный стол с впадиной по центру, а посреди комнаты – длинный выбеленный стол. В противоположном конце на стуле сидел мужчина и ощипывал кур. Это и должен был быть отец Гюстав.
Он сидел с засученными руками в окровавленном белом фартуке поверх типичной нелепой серой формы священников. Воротничок прятался под его подстриженной бородкой. Занятый делом, священник-вероотступник не заметил моего тихого приближения. В паре метров за его спиной я достал из поясной кобуры под кожаной курткой короткоствол. В два шага был рядом с ним и сунул 38-й ему в ухо.
– Помнишь меня? – прорычал я, повторив то же по-французски. – Джонни Фаворит?
– Oui, – сказал он. – Àu sabbat noir.
Я заметил, как дрожат его руки, и убрал пистолет от уха.
– Parlez vous anglais?[210]
– Non[211].
Я решил, что он врет, но не собирался тратить время и выбивать из него правду.
– Руки на стол, – сказал я ему по-французски, и он немедленно подчинился. В семинариях этим пидорам хорошо вдалбливают в головы послушание. Я расстегнул сумку, достал наручники «Смит-Вессон» и застегнул на ублюдке, пока тот не успел и глазом моргнуть. Он уставился на меня – его ужас был умножен толстыми линзами очков. Я достал фотографию доктора Цифера.
– Знаешь этого человека? – спросил я все с той же угрозой в голосе.
– Non.
– Как насчет этого? – Я показал снимок Эль Сифра. – Тот же самый. Ты же поклоняешься Сатане, как и я, да?
– Oui… – Священник грустно покачал головой. – Mais… Les photographes, je ne sais pas. Il est un inconnu[212].
Я убрал копии обратно в сумку. Этот тощий говнюк наверняка врал и про Цифера. На самом деле мне было плевать, потому что пришел я не за этим. В каком-то смысле даже логично, что мелкая шелупонь вроде отца Гуса никогда не встречалась с Главным во плоти.
– Ладно, – сказал я, – говори, как зовут твоего старшего.
– Je ne comprendre pas.
«Врет как дышит», – подумал я. Все-то он понял. Просто сейчас больше боялся своего шефа в церковной иерархии, чем меня. Я знал, как это исправить. Продолжая на французском, я рыкнул:
– Повторяю в последний раз – говори имя. Мне нужно имя твоего старшего.
Я добавил, что если он и дальше будет играть в молчанку, то окунется в мир боли.
Угрозы не сработали. Я понял, что придется малость повыбивать зубы, но не хотел уродовать ему рот до того, как он расколется. Оглянувшись, я заметил на столе ножницы для разделки птицы. Вспомнив, что Билл Берроуз рассказывал о своем вангоговском настроении, я схватил ножницы и взял отца-пидорка за левое запястье.
– Le nom, s’il vous plait, – прошептал я. – Ou bien… je coup votre doigt![213]
– Je ne sais pas[214], – взмолился он.
Я схватил его за руку и приложил изогнутые лезвия ножниц к верхней фаланге мизинца.
– Vite! – скомандовал я.
Голубой священник затрепетал от страха, упрямо сжал губы с такой силой, что от них отлила кровь. Я нажал на ножницы не сильнее, чем чтобы они вдавились в плоть.
– Dernier chance, – ухмыльнулся я. – Un, deux… trois![215]
Нажимая, я рассмеялся и добавил:
– Этот поросенок пошел погулять…
Ножницы сомкнулись легко, почти без усилий, и фаланга мизинчика отца Гюстава отлетела, как венская сосиска.
Мне показалось, тощий педофил взвыл больше от шока, чем от боли. Я отвел руку от себя, чтобы кровью забрызгало его лицо и воротничок. Теперь Гус заговорил охотно – безудержный поток лягушачьей тарабарщины, которую я бы в жизни не понял.
– Le nom, s’il vous plait, – сказал я с тихим спокойствием.
Он уставился на меня, побелев от ярости, с упрямством в выпученных глазах.
– Monstre![216]
– Oui, – согласился я, – je suis un monstre diabolique[217]. – Перенес раскрытые челюсти ножниц к следующему пальцу на очереди. – Encore? – спросил я. – Le nom… ou le prochain doigt[218].
И все же он не отвечал, отвернулся от неизбежного.
– Ладно, petit pédé…[219] Этот поросенок остался дома!
Щелк! Фаланга указательного пальца отскочила на стол рядом с другим обрубком.
На сей раз он не кричал. Захныкал, как дитя, уставившись на изуродованную руку. Я передвинул ножницы на средний палец.
– Encore? – спросил я. – Un autre? Il y a plus de trois[220].
– Non! Non! Avez pitié á moi. Je demand grâce!
Пощады он запросил.
– Окей, – сказал я. – Donnez-moi le nom[221].
– Cardinal Vincent Latour, – выпалил он в панике. – L’archevêque de Paris[222].
– Vous avez bien fait. – Я сказал Гусу, что он поступил правильно, отложил ножницы и взял полотенце, чтобы замотать его истекающую кровью руку. – Ou vive-t-il? – спросил я. – Cet cardinal? – Я хотел знать, где живет этот ублюдок.
– A rue Barbet de Jouy dans le sept[223], – прохныкал священник.
– Quel nombre?[224]
– Trente-deux[225].
– Bon[226]. – Я получил то, за чем пришел. – Courage. Il est seulment votre main gauche.
Я сказал лепечущему педику взбодриться, пока расстегивал браслеты «Пирлес 4». Мол, это же всего лишь левая рука.
– Je gaucher! – взвыл малыш Гасси. Он был левшой.
– Tant pis, – сказал я. – Votre malchance.
Ну жаль. Не повезло.
Глава 22
Я вышел через служебную дверь и вернулся через унылый лес к ожидающему такси. Водитель прислонился к капоту и курил.
– Parlez-vous anglais? – спросил я, садясь назад.
– Un peu, – ответил водитель.
«Немного» мне хватало. Я спросил, что значит «archevêque».