Я встал.
– А как называется больница? У вас адреса нет?
– Спросите у секретарши. У нее должно быть где-то.
Я поблагодарил Вагнера за аудиенцию и вышел. Секретарша нашла и выписала мне адрес клиники имени Прозерпины Харвест.
– А вы, часом, не бывали в Покипси? – спросил я, пряча листок в кармашек рубашки. – Чудный городок.
– Что вы! Да я и в Бронксе ни разу не была.
– И в зоопарке не были?
– В зоопарке?! Да что я там забыла?
– Ну, не знаю. Съездите как-нибудь, может, понравится.
Последнее, что я увидел, закрывая за собой дверь, был ее безмолвно округлившийся рот и розовый язык с комком жевательной резинки в обрамлении красной помады.
Глава 9
На первом этаже Брилль-билдинга по обе стороны от входа на Бродвей было два бара. В заведение Джека Демпси стекались на водопой любители бокса, «Площадка» же, что на углу Сорок девятой, была местом встреч музыкантов и композиторов. Снаружи голубые зеркальные стекла обещали прохладу каприйских гротов. Внутри помещалась обычная пивная.
Я прошел вдоль стойки и нашел того, кого искал: Кенни Помроя. Кенни аккомпанировал певцам и писал аранжировки, когда меня еще и на свете не было.
– Ну что, Кенни, как делишки? – бросил я ему, взбираясь на соседний стул.
– Кого я вижу: Гарри Ангел, великий сыщик! Где пропадал, а?
– Да закрутился как-то. А что это у тебя стакан пустой? Так, сиди, сейчас мы все исправим.
Я подозвал бармена и заказал себе «Манхэттен», а Кенни – еще виски.
– Ну, твое здоровье. – Кенни поднял стакан.
Кенни Помрой был лысый толстяк с носом грушей и целым каскадом подбородков. Он носил костюмы в ломаную клетку и сапфировый перстень на мизинце. Кроме репетиционного зала его можно было найти только здесь, в пивной «Площадка».
Потрепавшись немного и вспомнив минувшие дни, мы перешли к делу.
– Что это тебя к нам занесло? – спросил Кенни. – Все злодеев ловишь?
– Да не то чтобы… Есть одно дело, нужна помощь.
– К твоим услугам.
– Джонни Фаворит – это что за тип такой?
– Фаворит? Что это тебя на древность потянуло?
– Ты его знал?
– Да нет. Видел пару раз, еще до войны. Последний раз вроде бы в Трентоне, в «Звездном салоне».
– Так. А последние лет пятнадцать не доводилось встречать?
– Ты что, он помер давно!
– Помер – да не совсем. Он сейчас в клинике на севере штата.
– Ну и как бы я его встретил, если он в клинике?!
– Ну, не всегда же он там лежит. Посмотри-ка вот. – Я достал из конверта фотографию симпсоновского оркестра и протянул Кенни. – Который из них Симпсон? А то тут не подписано.
– Симпсон – на барабанах.
– А что он сейчас делает? Все со своим оркестром?
– Нет. Из барабанщика никогда хороший солист не получится.
Кенни задумался, потягивая виски, и собрал на лбу целую сотню морщин до самой макушки.
– Знаешь, в последний раз он, по-моему, работал на студии, где-то на побережье. Попробуй-ка позвонить в Кэпитол-билдинг Натану Фишбину.
Я записал имя себе в книжечку.
– Еще кого-нибудь знаешь?
– С ихним тромбонистом я играл как-то в Атлантик-Сити. Лет сто назад, правда. – Кенни ткнул куцым пальцем в фотографию. – Вот он, Ред Диффендорф. Сейчас у Лоренса Велка[9] играет.
– А остальные? Их где искать?
– Имена знакомые. Играть-то они все до сих пор играют, а вот кто где – неизвестно. Придется тебе тут поспрашивать или в профсоюз позвонить.
– Ладно. А знаешь такого Эдисона Свита? Негр, на пианино играет.
– Ножку-то? Еще б я его не знал! Такого второго нету! У него левая, как у Арта Татума[10]. Высокий класс. Ну, этого искать не надо. Он лет пять уже в «Красном петухе» играет. Это на Сто тридцать восьмой.
– Кенни! Ты просто кладезь. Отобедать со мной не желаешь?
– Не имею привычки. А вот выпить – выпил бы.
Я велел официанту повторить, а себе заказал еще бургер с сыром и к нему – жареной картошки. Пока готовился мой заказ, я нашел таксофон и позвонил в Американскую музыкальную федерацию. Представился как внештатный журналист, пишущий статью для журнала «Лук»[11], и сказал, что хочу взять интервью у музыкантов из бывшего оркестра Симпсона.
Меня соединили с девушкой, ведающей членскими списками. Чтобы расположить ее к себе, я пообещал, что упомяну в статье об их профсоюзе, а потом продиктовал ей имена музыкантов и кто на чем играл.
Я ждал минут десять, пока она перебирала свои бумаги. Итак, из пятнадцати человек четверо умерли, а еще шестеро больше не значились в списках. Девушка дала мне адреса и телефоны оставшейся пятерки. Диффендорф, тромбонист, ныне играющий у Велка, живет в Голливуде. Сам Паук тоже обосновался в тех краях. Остальные трое в Нью-Йорке. Был еще саксофонист Вернон Хайд (корреспонденцию направлять на адрес студии «Эн-би-си»), затем Бен Хогарт – трубач, проживает на Лексингтон-авеню и еще Карл Валински из Бруклина. Этот играет на тромбоне.
Я от души поблагодарил девушку и тут же попробовал связаться с Хайдом, Хогартом и Валински, но мне не повезло. Тромбониста и трубача не оказалось дома, а в «Эн-би-си» мне удалось только оставить телефонистке мой домашний номер.
Я понемногу начинал чувствовать себя новичком на охоте. Таких несчастных ставят всегда в самый дальний, самый неинтересный овраг, и они сидят там день-деньской, тщетно ожидая своего часа. Один шанс на миллион, что кто-то из бывших товарищей видел Джонни после того, как тот вышел из больницы. И, что самое обидное, больше ни одной зацепки.
Я вернулся в бар, съел свой бургер и пожевал вялой картошки.
– Жить хорошо! – возгласил Кенни, бренча льдом в опустевшем стакане.
– Не то слово, – отозвался я.
– А ведь некоторым работать приходится.
Я сгреб сдачу со стойки.
– Ты уж прости, Кенни, но я тоже пойду поработаю. А то есть будет нечего.
– Ты что, уже пошел?
– Посидел бы еще, да не могу. Оставляю тебя в объятиях зеленого змия, Кенни.
– Да ты скоро с хронометром ходить будешь. Ладно, захочешь еще что узнать – где найти меня, знаешь.
– Спасибо. – Я принялся натягивать пальто. – Кстати, не знаешь такого Эдварда Келли?
Кенни наморщил лоб.
– В Канзас-Сити был Хорас Келли. Помнишь, Красавчик Флойд перестрелял полицейских на вокзале? Вот в те же годы примерно. Он еще на рояле играл в «Рено», перекресток Двенадцатой и Черри. Тотализатором баловался. А это что, родственник его?
– Надеюсь, что нет. Ну давай, еще увидимся.
– Как же, увидишь тебя, – хмыкнул Кенни.
Глава 10
Я решил поберечь ботинки, проехал в метро одну остановку до Таймс-сквер и попал в контору как раз вовремя, чтобы на ползвонке подхватить телефонную трубку. Звонил Вернон Хайд, саксофонист из оркестра Симпсона.
– Как хорошо, что вы позвонили, – обрадовался я и повторил легенду про журнал «Лук».
Поскольку у мистера Хайда не оказалось ни вопросов, ни возражений, я предложил ему встретиться где-нибудь в баре, когда ему будет удобно.
– Я сейчас в студии, – сказал он. – Через двадцать минут репетиция, так что до полчетвертого я занят.
– А потом? Если сможете выкроить полчаса, может быть, встретимся? Вы на какой улице?
– На Сорок пятой. Театр Хадсона.
– Ясно. Там рядом «Орешник». Может быть, тогда в «Орешнике» без четверти пять?
– Идет. Я с саксом буду, так что ты меня узнаешь.
– …А кто это – Сакс?
– Не кто, а что! Сакс – это са-ксо-фон. Инструмент такой. Ясно?
– Ясно.
На этом мы распрощались. Я выбрался из пальто, сел за стол и принялся разглядывать фотографии и вырезки, которые носил с собой в конверте. Я разложил их, как экспонаты на стенде, и любовался физиономией Джонни Фаворита, пока меня не начало мутить от его слащавой улыбки. Да, задачка. Как прикажете искать человека, которого будто никогда и не было?
Давешняя вырезка из газеты от старости распадалась в руках, как свитки Мертвого моря. Я перечитал сообщение о расторгнутой помолвке и позвонил в «Таймс» Уолту Риглеру.
– Привет, Уолт, это опять я. Теперь мне нужен Итан Крузмарк.
– Магнат-судовладелец?
– Он самый. Давай все, что есть, и адрес тоже. Главное – ищи про помолвку его дочери. У нее в начале сороковых была помолвка с Джонни Фаворитом, а потом они разошлись.
– Опять Фаворит! Что он тебе дался?
– Мне теперь без него никуда. Поможешь?
– Посмотрю в отделе светской хроники – это по их части. Перезвоню минут через пять.
– Да пребудет с тобой Бог, сын мой.
Было без десяти два. Я попробовал позвонить в Лос-Анджелес, но у Диффендорфа никто не ответил, а у Симпсона трубку взяла горничная-мексиканка. По-испански я объяснялся не лучше, чем она по-английски, но все-таки мне удалось продиктовать свое имя и телефон конторы и даже внушить ей, что дело срочное.
В ту секунду, как я повесил трубку, телефон снова зазвонил. Это был Уолт.
– Значит, так. Этот Крузмарк сейчас вращается в высшем обществе: благотворительные балы, светская хроника и все такое. Теперь адреса. Контора – в Крайслер-билдинг, особняк – Саттон-плейс, два, телефон найдешь в справочнике. Запомнил?
– Записал.
– Хорошо. Тогда идем дальше. Твой Крузмарк далеко не всегда был аристократом. Лет тридцать назад он плавал на торговом судне, говорят, провозил спиртное, так и заработал первые деньги. Правда, в тюрьме не сидел и в глазах общества чист, хоть рыльце и в пушку. В Великую депрессию понемногу обзавелся своими кораблями – все, естественно, ходят под панамским флагом.
Далее. Первый крупный успех: в войну поставлял армии суда с железобетонным корпусом. Его, правда, обвиняли в махинациях, говорили, что у него негодные материалы, – многие корабли в шторм просто разваливались. Но потом Конгресс провел расследование, его оправдали, и больше никто об этом не вспоминал.