Равноденствия и затмения были поводами для древних языческих торжеств еще до зари летописной истории. Они известны как «квартальные дни». Четыре срединных точки между ними – «кросс-квартальные дни» – тоже освященные временем языческие праздники. К примеру, Белтайн, иначе называемый Вальпургиевой ночью. Он же известен неязычникам как праздник мая. Собор Тридцати встречается и в кросс-квартальные праздники. Чтобы замаскировать сатанинское происхождение, Матушка Церковь заменила их на христианские. Йоль стал Рождеством. Остара теперь Пасха.
После некоторых поездок в Ватикан посол возвращался в Рим на следующей же неделе. Секретарь отметил, что в этих случаях на последних страницах «Оссерваторе Романо» публиковалось объявление на латыни о встрече Concilium de Triginta.
– Собор Тридцати? – спросил я, чтобы убедиться, что понял правильно.
– Да. Услышав историю секретаря, в течение следующего года я сам ездил в Рим каждый квартальный и кросс-квартальный день. Я засвидетельствовал, что наблюдения молодого человека точны.
– Все еще не понимаю, с чего вы с секретарем взяли, что видели дьявольское собрание. Вдруг это просто какое-нибудь католическое мумбо-юмбо. Какая-нибудь секретная сходка, как когда голосуют за нового Папу.
Сабор поднял указательный палец.
– Выслушай. Секретарь рассказал, что в Литу – летнее солнцестояние – забеспокоился, когда его наниматель не покинул посольство для вечернего отправления поезда в Рим. Молодой человек обошел посольство и обнаружил, что посол лежит мертвым на полу своего кабинета. Сердечный приступ? Удар? Признаков насилия не было. Ключи от кабинета были только у посла и его секретаря. Поддавшись порыву, секретарь забрал серебряный шекель из реликвария, запер дверь кабинета и тем же вечером вылетел в Рим с черной сутаной, перчатками и капюшоном. Поскольку мой агент действовал, как вы это говорите, экспромтом, чтобы удовлетворить каприз любопытства, он ничего не боялся. Что дурного в проникновении на тайную встречу католического братства? Только за полчаса до полуночи, натянув черный капюшон в лимузине, мчащемся через Арно, он почувствовал страх.
Меня захватил рассказ профессора о том, что его молодой секретный агент повидал на встрече Собора Тридцати в Ватикане.
– Я бы хотел побеседовать с этим вашим молодым человеком, – сказал я, когда он договорил. – Как его найти?
– Никак, – ответил Сабор. – После того как он пришел ко мне и рассказал свою историю, он исчез с лица земли. Не знаю, потому ли, что спрятался, или потому, что был устранен Собором Тридцати.
Не успел я спросить, как Собор догадался, что молодой секретарь – самозванец, как профессор опять поднял палец:
– Понимаешь ли, он совершил две серьезные ошибки. Во-первых, перед завершением встречи по столу пустили пергамент и атаме. Каждый участник снимал правую перчатку и надрезал указательный палец, чтобы пометить документ кровью. Кто-то всего лишь выжимал на пергамент каплю. Другие надавливали ранкой на бумагу, смазывая кровь, чтобы не оставить отпечаток. Нервничая из-за того, что за ним наблюдает весь Собор, мой молодой информатор не сообразил сымитировать увиденное и оставил четкий отпечаток. Он собственной кровью подписал смертный приговор. Во-вторых, он вылетел домой и, как только вернулся наутро в посольство, вернул шекель Иуды в реликварий, сообщив в полицию о смерти посла.
– Зря. Надо было выждать. Выставить так, будто посол съездил в Рим, вернулся на поезде и только потом крякнулся.
– И вновь твои наблюдения весьма проницательны, Джонни. – Сабор отпил дорогущего бургундского. – Это могущественные люди. Ты сделал оттиски с монеты, принадлежащей члену Собора. Он обязательно тебя убьет, если узнает, что ты сделал.
– Тот, у кого была монета, уже сам мертв.
– В этом случае его шекеля Иуды уже нет.
– О чем это ты?
– Молодой секретарь рассказал мне о последней воле посла. Тот завещал монету Sancta Sedes.
– Это что?
– Святой Престол, орган управления Католической церковью. На чтении завещания посла присутствовал представитель римской курии. В тот же день он уехал с монетой.
Тут я не понял.
– Ты же сказал, члены Собора Тридцати друг друга не знают. Полная анонимность. Тайна даже для Ватикана. Откуда там известно про ценность монеты Иуды, даже если посол ее завещал?
– Загадка, спору нет. Согласно легенде, дьявол, приняв форму человека, отобрал первоначальный собор и вручил каждому из тридцати избранных серебро Иуды Искариота. Эта история кажется мне не менее правдоподобной, чем истории о том, как Иисус поднимал мертвых или превращал воду в вино. Почему бы тогда не допустить, что дьявол до сих пор ходит по земле? Разве в таком случае он не будет приглядывать за своими избранниками? Когда кто-то умирает, дьявол уведомляет курию. Оттуда высылают эмиссара, чтобы вернуть монету. В Ватикане столько тайн.
Я налил себе еще, пока голова шла кругом от всего, что рассказал Сабор.
– Недавно должна была быть встреча Собора Тридцати.
– Да. Созыв на Остару, осеннее равноденствие, две недели назад. Двадцать первое марта, если быть точным. Была еще одна встреча на прошлой неделе. Я читал о ней в «Оссерваторе Романо». А что поистине примечательно: третье собрание назначено на сегодня.
– Что?
– Да. Ровно в полночь. Об этом в «Оссерваторе Романо» было написано на прошлой неделе. Я ежедневно слежу за объявлениями в течение почти пяти лет и еще ни разу не видел три встречи Собора одну за другой. Я уже сказал, что это беспрецедентно. Должно быть, они планируют событие огромных последствий. Остается надеяться, не начало атомной войны.
Мое сердце пошло ко дну, как «Андреа Дориа»[247]. Я не хотел в это верить. Прямо у меня под носом – и я все пропустил. Два раза подряд.
– Что еще ты знаешь? – спросил я без энтузиазма.
– Больше ничего. Это вся история, как мне ее передал мой злополучный молодой секретарь и секретный агент.
– Ну, что тогда, – сказал я, измученный сожалениями. – Видать, пришло время сыра.
Глава 26
Я вышел из ресторана в двадцать минут одиннадцатого и прогулялся к площади Сен-Мишель вдоль набережной, глядя, как на реке танцует свет. От скверного настроения красота превращалась в чистилище – в огненных змей, ползающих по Стиксу. После рукопожатия Сабор направился в противоположном направлении без слова благодарности, нырнул в мрачные кишки Quartier Latin[248]. Утиное пиршество обошлось мне в пятнадцать тысяч франков. Тридцать баксов. Сведения о монете Крузмарка стоили того. Тринадцатый номер в Соборе Тридцати. Выбранный собственноручно Луи Цифером.
Монета Иуды принадлежала мне. С ней тринадцатым членом был я. Собор Тридцати встретится через полтора часа. В Риме. С тем же успехом они могли бы встречаться и на долбаной луне. Ну почему я не пересекся с Сабором на прошлой неделе? Прижучил бы Цифера уже сегодня или еще раньше. Осеннее равноденствие пришло и ушло. Неделя перед Пасхой. Последняя Вечеря была на Седер Песах. Евреи пользовались лунным календарем, так что праздники каждый год сдвигались. Эти сатанинские сволочи провели встречу на Остару две недели назад. Почему же Крузмарка там не было? Почему он остался в Нью-Йорке, когда его ждали в Риме?
Сабор говорил, его секретарь-шпион видел на собрании, которое он посетил, пустые места. Может, если Крузмарк не пришел, в этом нет ничего особенного. У него только что убили дочь, в его личные дела совал нос частный сыщик. Не стоило рисковать разоблачением своего дьяволопоклонничества ради поездки в Рим. Теперь уже слишком поздно. Он мертвее младенца с перерезанной глоткой. Интересно, почему я не видел его некролог в «Геральд Трибьюн». Я читал ее каждый день – ну, почти каждый. Должна же международная газета осветить кончину корабельного магната, который занимался бизнесом по всему миру. Может, Крузмарк считается только пропавшим без вести. Может, его труп разорвало на клочки. Может, крысы сожрали улики. Если бы. Я, как самый умный, послал пленку с черной мессой в офис прокурора. Там наверняка вовсю ищут Итана Крузмарка у заброшенной станции «Восемнадцатая улица».
Для меня монета Иуды имела ценность только в том случае, если миллионер-судовладелец жив. Пропавший – тоже ничего. Главное – жив. Как только его объявят мертвым и зачитают завещание, ребята из Ватикана приедут за монетой и обнаружат, что ее украли. С этого момента тот, кто носит номер тринадцать, – меченый. Показаться с ней в башне Николая V – как подписать приговор.
Я поймал такси до «Барона Самеди». Вуду-представление еще не началось. Нашел Бижу в баре, за делами. От ее вида в красном платье без бретелек захватывало дух. Я страстно поцеловал Бижу прямо на глазах бармена, те аж вылезли из орбит от удивления.
– Tu es mon trêsor[249], – сказал я.
– Menteur, – ответила она.
«Лжец» стало ее любимым ласковым прозвищем для меня. Мало же она на самом деле знала. Бижу чмокнула меня в щеку, куснула за мочку, нашептывая обещания того, что будет в спальне наверху.
– Сперва пара одолжений.
– Parle français, cherie[250], – приказала она.
– Avez-vous un.. un… je ne sais le mot propre en français. Un rouge[251] свеча?
– Bougie, – подсказала Бижу. Не спрашивая, зачем мне вдруг понадобилась свеча, она сказала, что у нее найдется любой цвет, и послала официанта за красной. – Quoi d’autre?[252]
– Давай-ка лучше по-английски, ma douce[253]. Где найти ближайшего круглосуточного газетчика?
– А, oui. На другой стороне Ле-Аль. На Монмартре, напротив Святого Евстахия.
Из ниоткуда материализовался официант и отдал хозяйке низенькую красную свечу.