– Похоже, тебя здесь хорошо знают, Фаворит, – ощерился Стерн, пока я смаковал первый глоток. – Часто тут ешь?
– Как можно чаще. Одна из лучших забегаловок в городе. Жарят и парят с восемнадцатого века.
– Давно живешь в Париже?
– Я не живу в Париже. Я здесь проездом.
– А где живешь? – Стерн начинал кипятиться.
– Где голову приложу, там и живу. – Меня забавляло его доставать. Возможно, не самый умный ход.
– И где, блин, конкретно? – процедил он сквозь сжатые зубы. К столику подошел Арман с подносом на плече. Время для еще одной подколки.
– А не твое дело, – сказал я с улыбкой. – Тут тебе не Нью-Йорк.
Стерн обжег меня взглядом. Его осадила формальная церемония сервировки. Первый класс – нехоженая территория для копов. У его локтя появился новый стакан пива. Он ухмыльнулся при виде поставленного перед ним стейка.
– Это что за хрень сверху? – привередничал он, отрезая первый кусок.
– Винный соус.
– Обалдеть! Вкуснота!
Я смотрел, как Стерн вгрызается в мясо, словно голодающий. Допрос третьей степени отложен. Я ел и наблюдал за сыскарем, зная, что он не может выкинуть из головы мой нос. Такой шнобель не забывается. Он его уже видел на физиономии Гарри Ангела.
– Лучший стейк в моей жизни, – сказал Стерн, собирая винный соус хлебным мякишем.
– Рад, что понравилось.
– Еще пара вопросов?
– Ты мой гость. Почему бы и нет?
Стерн отхлебнул пива.
– Слышал когда-нибудь про частного сыщика по имени Гарри Ангел?
– Не-а. А должен?
– Около трех недель назад этот Ангел заглядывал к «Уоррену Вагнеру и партнерам». Угадай, кого он там искал?
– Понятия не имею.
– Тебя.
– Значит, плохой из него детектив.
– Это почему?
– Так и не нашел.
– Секретарша Вагнера сказала, этот сукин сын грубил напропалую. Слышала, как ее шеф сказал Ангелу, будто Фаворит – овощ. Лежит в каком-то частном санатории на севере.
– Его дезинформировали.
– Может, и так. По записям в клинике Прозерпины Харвест, тебя перевели в клинику для ветеранов в Олбани в 1945-м.
– Ошибаются.
– Мы сверялись с Олбани. Ветеранская ассоциация о тебе не в курсе. Что случилось на самом деле?
Я улыбнулся Стерну, чувствуя, как затягивается петля на шее.
– Я же рассказывал про психотерапию. На севере, в Покипси, в той самой больнице Прозерпины Харвест. Записался и выписался. На свои деньги, помнишь? Вышел в 45-м. А фигня про клинику для ветеранов? Может, путаница в архивах.
– Знаешь, почему Ангел тебя выслеживает?
– Не представляю.
Стерн наклонился над столом и прошипел:
– Может, подсказать? Я ведь и сам малость покопался. Похоже, в прошлом ты баловался со всяким там вуду-шмуду и черной магией.
– Ошибки молодости.
– Ты был помолвлен со светской дамочкой, которую в прессе звали Ведьмой из Уэллсли. И в то же время спал с ниггерской сучкой в Гарлеме.
– Ну, что я могу сказать? Извиниться, что ли?
– Вот не надо мне. Так вышло, что Ножка Свит – негрила, которого замочили, – тоже был замешан в гарлемском вуду. И эту ведьму из высшего общества тоже пустили в расход. И всех – на одной неделе. Две недели назад.
– Ничем не могу помочь. Меня там не было.
– Но что-то ты не больно переживаешь.
– Слушай, лейтенант. Это все было давно. Я еще был пацаном. Ничего не понимал в жизни. Пустился во все тяжкие. А ты что, никогда не дурил по молодости? Война вправила мне мозги. В бою я познакомился с дьяволом поближе.
– Очень трогательно. Просто что-то не складывается. Почему Гарри Ангел искал тебя? Почему он разнюхивал про черную магию? Есть ответы?
Стерн знал слишком много. Паршиво, если парни из уголовки связали меня с некой черной мессой, что в прошлом месяце проходила в метро на востоке города. Смерть Итана Крузмарка пришьют мне. Зря я послал прокурору ту пленку. Задним умом крепок. Две недели назад я слыхом не слыхивал о Соборе Тридцати. Теперь же все, что я делал, когда был Гарри Ангелом, значило для меня меньше, чем забытый сон. Но то, что Стерн дышал мне в затылок, открывало и возможности. В допрос могут играть двое.
– Жаль слышать о Мэгги Крузмарк, – сказал я. – Она была милая девчонка. Хоть и плохо предсказывала будущее.
– Почему?
– Она предсказала, что меня ждет прорыв в кино. Что я стану знаменитой звездой.
– Когда видел ее в последний раз?
– Мэгги? Не видел с тех пор, как уплыл воевать в январе 43-го.
– И не пытался с ней связаться?
– А зачем? Прошло уже два года с лишком. Жизнь пошла своим чередом. Я стал другим человеком. – От последней фразы я чуть не рассмеялся. Вряд ли Стерн понял бы шутку. – Отношения были обречены с самого начала. Ее старик меня на дух не переносил. – Я скормил наживку, чтобы выудить, что ему известно о Крузмарке.
– У меня самого три дочки. – Стерн сидел с каменным лицом. – Могу его понять.
– У меня детей нет, – соврал я.
Может, Стерн выжидает? Либо он до сих пор не в курсе о Крузмарке и черной мессе в подземке, либо разыгрывает карты, как коп, придерживая туз до самого конца.
– По крайней мере, я про них не знаю.
– Без детей жизнь – не жизнь. – Вот так девиз по версии Стерна. – Слушай, Фаворит, я приехал, потому что по твоему следу идет Гарри Ангел. Он был в аэропорту в один день с тобой. В один день с тем, как кончили Уоррена Вагнера-младшего. По-моему, Ангел в Париже. По-моему, он захочет выйти с тобой на связь.
По спине пробежал холодок.
– Я что, в опасности?
– Гарри Ангел – очень опасный субъект. Вот как он выглядит.
Стерн достал из конверта еще одну фотографию. Это было зернистый увеличеный снимок из моего заявления о предоставлении лицензии частного следователя – с тех времен, когда я мнил себя Ангелом.
– Усы он наверняка сбрил. Если увидишь или услышишь про него, лучше дай мне знать.
– Можешь на это рассчитывать. – Я вернул ему фотографию и нашел в своем бумажнике карточку доктора Мюсси. – К сожалению, у меня запись к стоматологу, через пятнадцать минут. – Я показал Стерну карточку и убрал назад, пока он не прибрал. – Благодарю за предупреждение об Ангеле.
– Как мне тебя найти, Джонни?
– Есть карандаш?
Стерн выловил из внутреннего кармана блокнот и механический карандаш. Я назвал ему номер Альфонса Рейнара в café-tabac. Он записал.
– Не скажешь, где живешь?
– Не-а. – Я просигналил Арману насчет l’addition. – Выше нос, лейтенант. Ты же в Париже.
После этого – просто болтология. Я отложил маневры. Оказалось, когда Стерн меня не пытал, с ним не о чем было говорить. Его сонные глаза слегка приоткрылись, когда я отсчитал из бумажника десять тысяч франков, чтобы заплатить по счету. Тридцать процентов шли Арману. Ранее я попросил его убрать наш столик, как только я уйду. Стаканы, приборы, салфетка, пепельница – все дела. Всё, с чего можно снять отпечатки. Я не объяснял Арману, зачем. За меня говорили деньги.
Когда я поднялся, Стерн тоже встал.
– Я тебя провожу.
– Не переживай. Я тороплюсь.
Расторопный Арман уже принялся за уборку.
– Не теряйся, Фаворит.
– Уж это я обещаю. Надолго в Париже?
– Пока не добуду результаты.
– Везет тебе, – сказал я, направляясь к двери.
Стерн был как бульдог. Он учуял мой запах и шел по следу. Теперь не отцепится, пока не вгрызется клыками мне в сердце. Пока Стерн не представлял себе общей картины. Мысль о моем носе-картошке донимала его только подсознательно. И будет тревожить полицейский мозг, пока он не смекнет. Теперь я знал, что мне придется его убить.
Глава 29
От «Гран Вефур» до рю Пирамид было недалеко. Каждый шаг думая о Стерне, я прибыл в кабинет доктора Мюсси на пять минут раньше. Пока распространялось онемение от новокаина, я закрыл глаза и не обращал внимания на тыкающие инструменты, воображая себе, что Ад – это вечность в стоматологическом кресле без болеутоляющих. В то время как во рту копошились пухлые пальцы Мюсси, я сконцентрировался на том, как лучше позаботиться о лейтенанте Стерне.
Следак из уголовки ни за что не наткнется на правду. Сама мысль о том, что кто-то продал душу дьяволу и пожертвовал невинного солдата в сатанинском ритуале, чтобы поменяться с ним местами, за пределами его казенного мышления. С другой стороны, о моем обезображенном носе он забудет нескоро. Нехорошо и то, что он знал о присутствии и Гарри Ангела, и Джонни Фаворита в Айдлуайлде в день, когда убили Вагнера. Стерн придет к выводу – хотя сам он об этом еще не знал, – который являлся ироничной противоположностью истины: что Гарри Ангел наконец нашел Джонни Фаворита, убил и скрывается под личностью певца. Мотивы очевидны. Ангел хотел избежать длинной руки закона. Ему нужны деньги, много денег. А самое главное – беглый частный сыщик искал безопасное положение без страха быть обнаруженным. Прятаться на виду – лучшая защита.
Стерн должен был умереть раньше, чем догадается об этом и напишет официальный рапорт. Убрать его легко. Я знал, где он живет. Проблема заключалась в том, что это не должно показаться убийством. Это должно выглядеть как несчастный случай.
Перед тем как вычеркнуть Стерна, хорошо бы провести с ним пару часов наедине в каком-нибудь подземном каменном мешке, где никто не услышит криков. Клещи и горелка – вот и все, что мне нужно, чтобы узнать, что ему известно об Итане Крузмарке. Мой воображаемый допрос был не более чем розовой мечтой. Невозможно и вытянуть правду из ублюдка, и потом представить его смерть случайностью. Из-за этой дилеммы я зашел в тупик. Если труп Крузмарка найден и его завещание вышло на официальное одобрение судом, курия уже знает, что шекель Иуды номер тринадцать пропал. Любой, кто появится с ним на Соборе Тридцати в Ватикане, – ходячий труп, а монета – его смертный приговор.
На этот риск придется пойти. Доступ в Собор не гарантировал, что я найду Цифера сразу же. Я не представлял, сколько понадобится времени. И если свора нью-йоркских копов примется искать убийцу Стерна, начнутся неприятности. Их у меня и так хватало за глаза. Смерть детектива обязана показаться несчастным случаем. И точка. Когда доктор Мюсси закончил с коронками и я заплатил по счету, то уже продумал все детали плана. Пора приводить его в действие.