Решив, что Цифер не пойдет по обочине, как какой-то блудный автостопщик, я перешел дорогу и двинулся по траве под деревьями. Заметил Эль Сифра в тридцати метрах впереди – внезапный порыв ветра взметнул его кафтан, словно хвост прихорашивающегося голубя, пока Цифер углублялся в лес. Я нагнал его у берега овального пруда. Тут было тихо, лесополоса закрывала от редкого автодвижения на дороге. Ни души вокруг.
Я медленно сократил расстояние до пяти метров и выхватил 38-й.
– Цифер! – позвал я.
Высокий араб остановился в тенях. Эль Сифр обернулся и уставился прямо в дуло короткоствола.
– Est enim mihi vinidictam[294], – сказал я.
– Salūtō, Ioannes Dēlicātus[295], – ответил Цифер с сардонической улыбкой. – Приятно видеть, что ты наверстал знания в латыни.
– На колени, ублюдок долбаный!
Улыбка Цифера стала шире.
– Зачем пачкать одежду?
– На колени!
Его хладнокровие распаляло мой гнев.
– Мне нравится твоя прическа, Джонни. Блондинам живется веселее?
– Шути-шути, сука. Палач любит кладбищенский юмор.
– Палач? – Цифер ухмыльнулся. – Я приговорен?
– Я судья, жюри присяжных и исполнитель приговора в одном флаконе.
«Смит-Вессон» не дрожал в руке. Я был спокоен, как Кокаин Билл[296]. Я ждал этого момента. Мечтал о нем. Теперь Цифер мой.
– В стволе пять пилюль, – сказал я спокойно. – Одна за Яноша. Одна за дока Фаулера. Еще одна за Ножку. И за Мэгги. А последняя – за мою дочь, Епифанию. Ты убил их всех. Теперь я убью тебя.
– Бедный Джонни. Ничегошеньки не помнит. Забыл свое знаменитое сценическое прошлое. Забыл несчастного бедолагу из армии, чье сердце съел. Не помнит, как погубил столько невинных людей. Всех пятерых. Должно быть, твоей совести легче, если винить во всех смертях меня.
– На колени, сволочь! – закричал я, первой пулей прострелив колено сукину сыну.
Цифер взвыл от боли, рухнув на колени быстро, как монах перед алтарем. Я хотел, чтобы он молил у моих ног. Молил о пощаде.
Эль Сифр оголил зубы. Волк в капкане.
– Человек без прошлого, – рыкнул он.
Все, что ему оставалось. Лает, но не кусает. Как из ниоткуда, вернулась фраза на латыни, которой Сабор меня не учил. Не раздумывая, я сказал:
– Ut sementem feceris ita metes. – И прострелил Циферу живот. Что посеешь, то и пожнешь.
Он вцепился в брюхо. Меня захлестнула волна удовольствия. Я выстрелил еще три раза в грудь, прямо в сердце, так быстро, как только спускался курок. Цифера развернуло ударом.
– Ad mortem te, Lucifer! – вопил я поверх грохота пальбы. С забытым прошлым в памяти возникало все больше латыни. Смерть тебе, Люцифер!
Луи Цифер лежал на боку в траве, широкие расфокусированные глаза уставились в ничто. Аз воздал. Око за око. Пять-шесть быстрых шагов покрыли короткое расстояние между нами. Я стоял над телом Цифера, глядя в его пустые эфирные глаза. В этих небесных зрачках отражалась вечность. Глупо задерживаться на месте преступления, но я хотел потянуть величие момента чуть дольше. Момента триумфа. Моего наивысшего достижения.
– Добро пожаловать обратно в ад, – пробормотал я.
Пустой револьвер безвольно висел в правой руке. Я заметил его так же, как обычно замечают карандаш за ухом. Выкинув наружу цилиндр, надавил на эжектор и выронил пять пустых гильз в левую руку. Бросил в левый карман, перезарядился, быстро надавив «Пакмайром», и вернул 38-й в кобуру. Убить Цифера оказалось мало. Все кончилось слишком быстро. Я хотел видеть, как он ползает. Слышать, как он умоляет. Он умер с усмешкой на губах.
Я расстегнул ширинку и нассал на труп Цифера. Золотой душ. Прямо на его ухмыляющуюся рожу. Луи Цифер моргнул. Я застыл. Может, показалось. Посмертная судорога. Неожиданное сокращение мускула из-за рефлекса. Он моргнул еще. С необыкновенной атлетической грацией перекатился в сидячее положение.
– Ничего себе, Джонни, – протянул он, глядя на меня с членом в руке. – Я и не знал, что ты так переживаешь.
У меня перехватило дыхание, пока я запихивал член обратно. Цифер был мертв. Я это знал. Три свинцовых пули нашинковали его черное сердце в рагу. Я слепо нашарил пушку. Снести ему гребаную башку, думал я. Следующее движение Цифера остановило меня. Он поднялся одним плавным движением – ловко, как Братья Николас, когда вскакивают со шпагата в чечетке. Я знал, что это невозможно. С простреленным коленом не танцуют.
Цифер улыбнулся при виде моего изумленного выражения.
– Ты выглядишь в точности как Юсупов и Павлович в ночь, когда они убили Распутина. Его угостили отравленными пирожными и вином. Распутину понравилось. Просил добавки. Incroyable! Дальше его застрелили. Бросили безумного монаха умирать. Он ожил. Пытался сбежать. В него стреляли снова и снова, но он по-прежнему дышал. В конце концов, его, еще живого, сунули в прорубь на замерзшей Малой Невке. Какая жалость. Декабрь 1916 года. Ужасная утрата. Распутин был моим любимым учеником.
– Хватит болтать! – закричал я, пока моя голова кружилась быстрее, чем карусель на Кони-Айленде. – Христос же умер на кресте!
– Ошибаешься, Джонни. Распят и похоронен был Иисус из Назарета, скромный плотник. – Цифер говорил спокойно, будто успокаивал злую собаку. – Христос был Мессией. Божьим сыном. Он носил Корону Рая и никогда не умрет. Люцифер носит Корону Ада. Он тоже бессмертен. Человек, которого ты знаешь как Луи Цифера, может умереть. Ты только что его убил. За столетия я умирал много раз. Люцифер же, Владыка преисподней, всегда воскресает. Как смертный, я познал смерть – как и все люди. Как Князь тьмы я вечен – природная стихия.
У меня не было слов. Ни единой шутки про сказки и басни. Я таращился на Цифера в немом изумлении. Как на призрака.
– Ты чувствуешь боль? – спросил я, пока он возился со своим арабским нарядом.
– Конечно. Я терплю боль. Все люди страдают. – Цифер расстегнул свою окровавленную хламиду. – Испортил мою лучшую кандуру, Джонни. Сшита вручную в Медине.
Он оголил передо мной грудь. В районе сердца красиво скучились три пулевых ранения. Ниже один выстрел пробил живот над пупком. Белая ткань впитала почти всю кровь, как бинт. Я видел, что его раны уже зарастают, смыкаются, прямо на глазах становятся шрамами. Словно смотреть, как ящерица отращивает оторванный хвост. Торс Цифера был лоскутным одеялом из старых шрамов, заскорузлым и морщинистым, как древнее дерево.
– Я не первый, – сказал я. – Да?
– О нет, Джонни. Далеко нет. Моей смерти искали многие получше тебя. Теперь они – прах, а я живу вечно. – Цифер касался рубцов и шрамов, испещрявших тело. – Вот мои стигмы. Христос пострадал от ран в одних только руках и ногах. Удар копьем в бок. Я ношу десятки таких трофеев. Говорят, все ждут Второго пришествия. Если Христос и вернется в виде человека, его почти наверняка убьют вновь. В душе человечество остается злым. Много лет назад ты поклонялся намного более могущественной силе, Джонни. Верному никогда не поздно вернуться на стезю. Все люди – овцы. Так почему бы не стать черной?
Цифер рассмеялся собственной дурацкой шутке глубоким раскатистым смехом от живота. Он становился громче и громче, наполнял ночь демоническим восторгом. Люцифер смеялся не только надо мной. Это была насмешка надо всем человечеством. Я стоял и наблюдал в мрачном смятении, не в силах остановить Эль Сифра, пока он уходил в ночь. В глубине остатков своей души я знал, что для дьявола весь белый свет – не более чем шутка без концовки.
Глава 40
Я таращился на пламя в камине своего синего коттеджа и не видел ничего, кроме пустоты. Выпивка не утешала. Была на вкус мертвая. Бездушная. Пустоглазый Йорик – череп, который я забрал из катакомб, – склабился с другого конца стола, его костяное темечко озарялось пламенем. Впервые в жизни не хотелось ничего. Потух огонь, горевший внутри с детства. Теперь мне было насрать.
Цифер был не мошенником. Я принял его за фальшивку, потому что Эрни Кавалеро приучил никогда не верить в бредни. Как апостолу Фоме Неверующему, которому надо было коснуться ран Христа, чтобы поверить, что он восстал из мертвых, мне требовались факты. С тем, что я видел, не поспоришь. Ранения в теле Эль Сифра излечились у меня на глазах. Невозможно, но я видел это воочию. Цифер – воплощение Люцифера. Я убил его, а он еще жив. Доктор Цифер, фокусник из блошиного цирка, бессмертен. И я ни хрена не мог с этим поделать.
Всю дорогу он опережал меня на шаг. Я думал, что охочусь за ним, тогда как все время добычей был я. Чего я не знал, так это почему. Скорее всего, из-за садистского удовольствия. Раскрыть, что Гарри Ангел – это Джонни Фаворит, поп-звезда и дьяволопоклонник, – штрих дьявольского гения. Отличная шутка – послать мою несчастную тушку жариться на электрическом стуле за преступления, которые я не совершал. Я так и слышал, как Цифер над этим хохочет. Я помнил, как Крузмарк рассказывал, что Джонни Фаворит пытался уйти от сделки с дьяволом, став кем-то другим. Теперь Цифер наказывает меня за попытку его обхитрить? И мой побег из Нью-Йорка – тоже часть его плана? Зачем убивать Сабора? Знал ли он, где я живу? Со всеми этим гаданиями я только глубже увязал в неизвестном. Может, стоит просто все бросить, смотаться из Парижа, сбежать на какой-нибудь далекий островок посреди пустоты. Почистив и перезарядив пушку, я вытянулся на продавленном велюровом диване, укутавшись в драное одеяло, и уснул почти немедленно, погрузившись в смятение.
В 6:00 проснулся с мучительной головной болью. Меня оставили все мысли о побеге. Куда деваться? От дьявола не спрячешься. Что бы Луи Цифер для меня еще ни заготовил, в свое время я все узнаю. И в любом случае ничего не смогу сделать. С тем же успехом можно жить дальше своей жизнью в Париже. У меня было навалом денег. Почему бы не наслаждаться оставшимся временем? Раньше я врал напропалую, когда говорил, что собираюсь вернуться на эстраду. Может, это не такая уж дурацкая идея. Если в конце концов я все равно попаду в ад, то прожить остаток жизни среди славы, угодничества и роскоши – отличный вариант.