– Да я понял – ваш человек заказал мокруху, чтобы мы доказали свою преданность. Но что это за проверка, если у нее нечестные правила?
– Все это придумано не мною. – Латур уставился на свои руки, сложив ладони, как в молитве. – Я завидую Тринадцатому. Жертвенное свежевание угодно нашему Темному Владыке. Греческий бог Аполлон освежевал сатира Марсия заживо за то, что тот бахвалился своими музыкальными умениями. Древние ацтеки поклонялись освежеванному богу. Шипе-Тотек. Трудность испытания Тринадцатого только умножает ценность жертвы.
– Давайте без громких слов? Убийство – оно и есть убийство.
– Убийство – это поножовщина в темной подворотне. Но исполните необходимые ритуалы. Приготовьте заклинания и восхваления. И тогда это священная жертва.
Я поднялся.
– Лучше не тянуть. Свежевать заживо – это такая работенка, к которой готовиться и готовиться.
– Уверен, вы сослужите добрую службу в качестве помощника.
– В котором часу я получу завтра имя?
– Каждое утро я приезжаю в кабинет до восьми. Тогда Тринадцатый и получит свой ответ.
Я двинулся к двери.
– И еще одно, мистер Фаворит.
– Что?
– У вас есть диктофон?
– Конечно.
– Очень хорошо. – В шепоте кардинала зашипела угроза. – Мой коллега настаивает, чтобы жертву освежевали заживо. Он требует физического подтверждения. Записи предсмертной агонии.
– Тогда я тот, кто вам нужен, – бросил я через плечо. – Уж что-что, а хитовые записи я делать умею.
Глава 45
На улице я свернул налево и поискал такси. Остатки души Гарри Ангела донимали, как скверное похмелье. Его инстинкты – инстинкты подозрительного провинциального копа – предупреждали, чтобы я был настороже. Ждал подставы, раз события начали разворачиваться слишком быстро. Что-то здесь не так. Времени, чтобы сложить головоломку, не хватало. Десять минут первого. Midi. Где-то восемь часов до закрытия всех магазинов. Я составлял мысленный список покупок, даже не зная, что мне на самом деле понадобится. Хирургические инструменты? Резиновый мешок? Кожу снимать мне еще не приходилось.
Я шел пешком, пока не поймал такси, которое и доставило к моему любимому магазину стройтоваров «Дюгрено э Ведрен» на рю де Луин. Старомодный декор напоминал святилище – вневременное убежище от суеты современного мира. Когда-то давно в похожем местечке Лиззи Борден[310] купила топор, чтобы нанести восемьдесят один удар. Мои покупки были в том же духе. Я приобрел лопату, кирку и 25-килограммовый мешок негашеной извести. Внутренний голос Гарри советовал покупать каждый товар в разных местах. Его инстинкты предостерегали, чтобы я заметал следы. У меня не было времени осторожничать. Собор Тридцати встречался меньше, чем через полтора дня.
Персонал в «Дюгрено э Ведрен» помог дотащить вещи до багажника. Короткая поездка за угол – и такси высадило меня во дворе моего дома на Сен-Жермен. Гарри Ангел не одобрял. Я оставил след заметнее, чем Гензель и Гретель. Почти все вещи разгрузил водитель. Я утроил его чаевые и дождался, пока машина выберется на бульвар, перед тем как достать ключ. Побегал туда-сюда, побросал инструменты внутрь, затащил мешок извести. Меньше чем через минуту запер дверь и поймал другое такси.
В «Руссо э Сомм» на Елисейских полях внутренний голос Гарри Ангела уже откровенно меня материл. Это был мой третий визит в один и тот же магазин спортивных товаров. Я купил большой резиновый мешок и красивую сумку для рыболовных снастей цвета хаки с латунными деталями.
Под два часа пополудни вошел в «Американ Экспресс», как только их двери открылись после обеденного перерыва. Лир и дорожных чеков у меня хватало, так что я сразу направился к красотке за тур-стойкой, которая помогла мне в прошлый раз. Она сделала вид, будто не помнила, как бронировала мне номер в «Эксельсиоре» и анонимно заказала лимузин у «Фратинелли». Не моргнув и глазом, она зарезервировала место для Джонни Фаворита в среду, 11:00, на рейсе «Эйр Франс» в Рим. «В одну сторону?» – спросила куколка, выдавая билет. Ее многозначительная улыбка сказала, что она все отлично помнила.
И последний пункт в списке покупок. Я заглянул в отдел информации и спросил у хорошо одетого молодого человека, где в Париже берут медицинское оборудование. Сверившись с толстым справочником под стойкой, услужливый сотрудник предложил фирменный магазин «Делакруа-Шевалье» – видного производителя хирургических инструментов – на улице Амбруаза Паре, 13, напротив больницы Ларибуазьер.
Во рту маковой росинки не было с тех пор, как утром я сгрыз половинку черствого бриоша с кофе. Пора было заморить червячка на первом этаже – в кофейне, снек-баре или как это у них тут называется. Зал гудел от разговоров. Звенящие американские акценты напомнили о доме. Я заказал бутерброд с ветчиной и сыром под бутылку «Женлен Блонд». Тарелку подали с корнишонами. Я был на седьмом небе. Пока жевал с закрытыми глазами, наслаждаясь знакомыми вкусами и звуками, я воображал, будто снова вернулся в Большое Яблоко. Нью-Йорк был моим городом в том смысле, в каком Парижу не быть никогда. Погрузившись в воспоминания о закусочных, я тешил себя фантазиями о том, что будет после того, как я убью Цифера и выберусь из Ватикана живым. Шансов маловато, я понимал. Но что такое жизнь без надежды? В Нью-Йорке Гарри Ангел до сих пор был в розыске. А Джонни Фаворит – забытая звезда. К жизни простого сыщика в бегах уже не вернуться. А закатившаяся звезда Фантастического Фавора все-таки еще могла загореться вновь.
Без десяти три, снова в такси по дороге в магазин медицинского оборудования, я думал о том, как свежевать людей заживо. Даже не представлял, с какой стороны подступиться. Из чужого прошлого, как пузырь болотного газа, всплыло подавленное воспоминание о деревенском детстве Гарри Ангела в Висконсине. Малыш Гарри разводил кроликов. Проект для 4-H[311]. Промелькнули картины разделки. Быстрый замах дубинкой. Задние лапки, насаженные на острый десятисантиметровый гвоздь в стене амбара. Как мясницкий нож отмахивал голову кролика. Обезглавленное тело подергивалось на досках. Теплая кровь брызгала на мое лицо. На лицо Гарри.
Остальное было просто. Шкура стягивалась с кролика, как перчатка. Может, человеческая кожа снимается так же легко? На ум пришли индейцы, которые скальпировали людей Кастера. Картонные рекламы «Последний бой Кастера» от «Бадвайзер», украшавшие дешевые салуны в Америке. Краснокожие сдирали волосы с солдат так же задорно, как фермерские мальчишки свежевали кроликов. В рекламе пива это казалось просто. Все кавалеристы были уже мертвы или умирали. Труп сопротивляться не станет. Моя же проблема была в том, что парень должен быть жив. Повезло, что у меня две пары наручников.
Я ожидал, что у входа в «Делакруа-Шевалье» меня встретит кто-нибудь в белом халате, как аптекарь. Вместо этого в обшитое деревянными панелями помещение, больше похожее на галерею, меня завел речистый торговец в темно-синем костюме-тройке. В витринах посреди зала поблескивали серебряные инструменты, расставленные с заботой, которой обычно удостаиваются ювелирные изделия ручной работы.
Я наплел с три короба про брата – пластического хирурга, который открывает практику в Женеве. Он уже закончил стажировку, его финансы на исходе. Я ничего не знал о том, что ему может понадобиться, но хотел подарить самое лучшее оборудование, которое только можно купить.
Молодой лощеный продавец заглотил наживку и выложил поблескивающий ассортимент вещичек из нержавеющей стали: ножницы с крошечными лезвиями, анатомические пинцеты, скальпели, различные гемостаты и зажимы. Он называл и объяснял предназначение каждого инструмента с живым энтузиазмом. Через двадцать минут я вышел с медицинскими железками высшего класса на две сотни баксов. И приблизительным пониманием, как этим пользоваться. Под конец я выдал продавцу целую речь о том, что хотел понять тонкости ремесла брата. Получилось проще, чем год отучиться в медицинской школе.
В свой спрятанный голубой коттедж я вернулся ближе к пяти. Все время съели переезды на такси от аптеки к аптеке в поисках листа резины.
Я попросил водителя проехать длинным крюком по набережной и высадить меня у café-tabac Рейнара. Внутри Альфонс облокотился на стойку и точил лясы с клиентом в берете. С его нижней губы висел дымящийся «Житан». Он показал взглядом, чтобы я дождался своей очереди. Я болтался у столика с мини-футболом, пока клиент не допил свой бренди и не направился на выход. Я подошел к стойке. Альфонс поставил чистый стакан, налил коньяк и заново наполнил собственный снифтер с короткой ножкой. Молчаливый салют со стаканами на уровне глаз.
– Приходила полиция, спрашивала о тебе, – сказал он по-французски.
– Qu’est-ce qu’ils veulent?[312]
Ему не понравилось, что к нему в гости шастали les flics.
– Спрашивали, где ты живешь, – Рейнар заговорил по-лягушачьи медленно, чтобы даже Янки Дудл Джонни понял каждое слово.
– И что ты им сказал? – В этот раз le francais[313] мне удался.
– Je dis que je ne sai pas. Vous êtes un client. Comment puis-je savoir ou vous habitez.
Альфонс ничего не сказал копам. Я клиент. Откуда ему знать, где я живу?
– Bien, – сказал я. – Appels telephonique.
Никаких звонков не было, ответил Альфонс.
– Ладно, – сказал я. – Pas plus d’appels téléphoniques, – больше никаких телефонных звонков и не будет.
Я знал, что копы придут. Надавят на Рейнара. Сам облегчил им работу – оставил его номер там, где его найдут. Мне нужно было знать, крыса ли Альфонс, mon vrais copain. Хорошо, что он прошел проверку. Не придется его убивать. У меня и так выстроилась целая очередь. Я положил на цинковую стойку банкноту в десять тысяч франков.
– Au revoir! – «до свидания».