Обжигающий поцелуй стал сургучом на нашем договоре.
– Вот в чем штука, – сказал я. – Все не так просто. Жертвой должна быть женщина…
– Я без проблем…
– Черная.
Бижу дрогнула. В глазах полыхнул гнев, но он угас вмиг, как молния. Эта женщина была настоящим профессионалом. Никогда не выдавала эмоции. Ни перед клиентами. Ни перед любовником.
– Почему не ребенок? – Ни намека на злость в глазах. – Приюты переполнены нежеланными ублюдками.
Она провела пальцами по сияющей нити жемчужин. Я уклонялся от ее пронзительного взгляда. Думать надо было быстро, иначе все пойдет к черту.
– Если б все было так просто, Бижу, – сказал я по-английски. Сомневался, что мой французский потянет такую многоходовую ложь. – Какой-нибудь найденыш из приюта сгодился бы для черной мессы. А эта церемония Белтайна намного сложнее. Не просто праздник верующих.
– Значит… Жертва – черная женщина? – сказала она по-французски.
– Это символ. Королева Ночи. Для зари нового дня. – Я потянулся к ее руке. – Церемония уходит корнями во времена Соломона и царицы Савской. Это честь. Я думал найти шлюху, но…
– Слишком рискованно.
– Да.
– Лучше обратиться ко мне.
– Другого выбора нет. Из дамочек у тебя на зарплате должна быть хотя бы парочка, от которых ты не прочь избавиться.
Бижу достала из клатча мундштук. Я закрепил для нее «Лаки» и щелкнул зажигалкой. Она выпустила дым.
– Эти девушки принадлежат мне. Я покупаю их у семей на Гаити. Когда попадается негодная, я отправляю ее в бордель в Бухаресте. В Румынии черное мясо приносит большие деньги.
– Сколько?
– Сто тысяч франков.
– А если я дам вдвое больше?
– Я не понимаю.
– Плачу двести тысяч за твою девушку.
– Ты лишился ума.
– Или, наоборот, набрался ума. Этой жертвой мы почитаем Владыку Сатану. Зачем осквернять наше подношение? Дух Тьмы заслуживает самого лучшего дара. И он вознаградит нашу щедрость.
Бижу улыбнулась.
– Похоже на деловую сделку. Мы не банкиры.
– Что ты как христианка? Иисус прогнал торговцев из храма. Как думаешь, кто их туда отправил? Банкиры – избранники Сатаны. Дельцы. Манипуляторы. Ведомые жадностью. Эффект жертвоприношения только усиливается тем, что заодно получаешь личную прибыль.
– Ты поистине рекламщик дьявола, Джонни. – Бижу придвинулась на банкетке и поцеловала меня в щеку. – Отчасти поэтому я тебя так люблю. Одна из моих девочек – твоя. – Еще один поцелуй. В этот раз в губы. – За твою цену.
– Деловая женщина душой и телом, – сказал я. – И вот это в тебе люблю я. Ты уже сделала выбор?
– Дай подумать. У меня есть несколько кандидаток.
– Лучше с большими сиськами.
Бижу подняла бровь.
– Это угодно Сатане?
– Не скажу за нашего Владыку. Но мне это весьма угодно.
Глава 49
Мы прибыли в «Ше Сюзи Солидор» на рю Бальзак около одиннадцати. Бижу попросила водителя подождать. Он сдал на несколько метров ниже по склону, в гараж. Маленький клуб был забит доверху. Я заметил, что Бижу оценивает публику в накуренном помещении. Сюзи Солидор – возрастом ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, – прислонилась ко стойке у входа. Длиннополое платье без рукавов из светло-голубой шенили натянулось на ее широких бедрах. У ушей завивались крашеные светлые волосы, как у школьницы от химической завивки. Бледное лицо под слоем макияжа – маска ужаса.
Бижу влетела в объятья Сюзи – ураган фальшивых улыбок и поцелуев в щеки. Краткое представление от Бижу. Без изысков. Она уже пропела мне дифирамбы, чтобы уломать Солидор на концерт.
– Можно звать тебя Джонни? – спросила по-французски Сюзи, взяв меня за руку. Я кивнул. – Помню тебя до войны. Твои пластинки. Очень рада, что сегодня ты выступишь со мной. – Она поманила к себе официанта, велела накрыть столик с двумя стульями перед сценой. – Я начну через пять… десять минут. После выступления я представлю тебя. Мы споем пару дуэтов – и сцена твоя.
– Предательница-лесбиянка, – шипела Бижу, пока мы шли за официантом к круглому столику у пианино. – Осужденная по l’Épuration légal[319].
Теснота. До публики со сцены рукой подать. Мы сели, не обращая внимание на неудовольствие тех, кого пересадили из-за нашего появления. Вокруг висели картины Сюзи.
– Подумаешь, маленькая измена, – сказал я. – Она уже бессмертна.
Мы оба заказали коньяк. Глядя вслед официанту, я заметил инспектора Ленуара, сидевшего в противоположном конце с унылой дамой в неказистом коричневом платье.
– Прошу прощения, – быстро шепнул я Бижу по-французски, поднимаясь. – Вижу одного знакомого.
Я петлял между людными столиками, пока не выбрался к наблюдательному посту Ленуара. Мы пожали руки, и он представил меня своей жене Изобель.
– В годы свинга я был мальчишкой, – сказал инспектор по-английски. – С нетерпением жду, когда снова окунусь в свою юность.
– На многое не рассчитывайте. Сегодня я без свинг-бэнда.
Ленуару нравились наши игры в кошки-мышки. Его лучшее дело за многие годы. Даже ночной клуб довелось посетить.
– Надеюсь, вам понравится.
Я небрежно прошелся обратно к нашему столику у пианино. Там уже поджидали два бокала бренди. Когда я садился, ко мне наклонилась Бижу.
– Qui est-ce? – прошептала она, взяв снифтер и протянув мне второй. «Кто это?»
– Un flic, – ответил я.
Коп. Мы коснулись краешками на американский манер. Первый огненный глоток прожег меня до мозга костей. Я рассказал, что Ленуар расследует смерть американского полицейского в Париже. Который разыскивал беглого частного детектива, подозреваемого в убийстве.
– Какое отношение это имеет к тебе?
– Этот детектив, Гарри Ангел, шастал по Нью-Йорку, раскапывал мое прошлое. Похоже, все, с кем он общался, плохо кончили.
Бижу нахмурилась и хотела было что-то сказать, но тут мимо нас на скамью перед клавиатурой миньона проскользнул молодой человек в темном костюме. Пианист включил лампу на крышке пианино.
Под вежливую россыпь аплодисментов на сцену вышла Сюзи Солидор. В ореоле фоновой подсветки она улыбнулась в единственный прожектор Френеля, висевший на потолке. В каких-то метрах от нас Солидор рассказывала об ушедших временах и пела свои лучшие хиты в окружении собственных портретов, висевших от пола до потолка. Я не слушал. Голова была забита другим. Большинство песен я не знал вообще. Потом началась «Лили Марлен» на французском, с хрипотцой и тремоло. Сучка с удовольствием утерла публике нос фрицевской песенкой.
Балбесы оглушительно хлопали. Солидор откланялась, как королева валькирий. Ее обнаженная рука вяло возделась в мою сторону. Она назвала мое имя и прочитала краткую речь. Я встал, когда начались аплодисменты, и поднялся к ней. Мы поболтали о Париже до войны. Спели дуэтом. «The Man I Love». Не так уж плохо для выступления без репетиций. Сюзи поцеловала меня в щеку и упорхнула в тени.
– Я бы хотел начать с блюза, – сказал я в одиночестве перед софитами. – Это песня Эдисона «Ножки» Свита. Хочу посвятить ее своей любимой. – Я широко улыбнулся Бижу. В жизни не произнес бы ее имя в присутствии Ленуара.
Жизнь доконала, и я пою свой вуду-блюз.
Лоа Петро, оставьте мой дом.
Зомби стонут всю ночь под окном.
Жизнь доконала, и я пою свой вуду-блюз.
Пианист за спиной копошился, пока не поймал ритм. Хороший слух. Я пел кое-что из Коула Портера и «Dancing with the Devil». Всего выступление на полчаса.
Приняли меня неплохо. Но слабовато, чтобы выходить на бис.
– Не потерял хватку? – спросил я, когда садился на место.
– У тебя приятный голос. – Вот и все похвалы от Бижу.
– Может, этого и жертвы на Белтайн мне хватит.
Через плечо я поймал краем глаза, как Ленуар встает на ноги. Он подошел к нашему столику, оставив жену одну.
– Не забывайте о нашем рандеву, – сказал инспектор, нависая надо мной.
– Á midi, – ответил я. Посмотрел на часы. Почти час ночи. – Aujourd’hui.
В полдень. Сегодня. Я подчеркнуто не представил его Бижу.
– Хорошо, – ответил Ленуар по-французски. – Касательно вашего «возвращения» – мой вам совет: не бросайте бизнес-карьеру.
– Приму это в расчет, – сказал я на английском. – Полицейские всегда рубили в музыке.
– Рубили? – Инспектор умудрился переврать произношение. – Я не понимаю сленг. И точно так же не понимаю вас, Джонни. Пока что. Когда закончу расследование, я узнаю о вас все.
– Вот что я люблю в копах… – Я закурил «Лаки» и выпустил клуб дыма в Ленуара. – Всё знают. Но ничего не понимают.
– Терпение. Упорство. Это тропа к мудрости. – Инспектор поклонился Бижу. – Enchanté, – сказал он и развернулся обратно к своей серой мышке, которая ждала у входа.
– Зачем над ним издеваться? – спросила Бижу, когда он ушел. – Это как тревожить пчелиный улей.
– Сегодня Ленуар на моей территории. В Префектуре он главный.
К нашему столику направилась Сюзи Солидор с бутылкой шипучки. За ней следовал официант с тройкой бокалов. Он поставил бокалы и принес стул, пока Сюзи ловко свернула мюзье и вытащила пробку. Села с нами. Официант разлил игристое.
– Бижу говорила, ты пел вместе с Бриктоп, – сказала она после нашего европейского тоста – когда все смотрят друг другу в глаза над бокалом.
– Я был еще пацаном, – ответил я по-французски. Красные губы Сюзи кривились, как на восковых фигурах в грошовом музее Дэнни Дринана на Кони-Айленде. – Восемнадцать лет. Всего пара песен поздно ночью.
– Обожаю Брикки. – Сюзи подождала, пока я зажгу ей сигарету. – Ты встречался с ней в Риме?
– В этот раз на одну песню. – Сейчас у меня на уме было только свое собственное шоу. – Возвращение понарошку.
Я затушил папиросу и обернулся к Бижу:
– Приняла решение насчет того, что мы обсуждали?
Бижу хихикнула в бокал «Моета»
– В понедельник, – сказала она. – Давай наслаждаться вечером. Мне нужно подумать.