— С этим трудно поспорить.
— Мне следовало понять, что она держит меня за простака. Слишком гладко все выглядело.
— Знаешь, приятель, ты говоришь загадками.
— Извини, Уолт. Просто мысли вслух. Сейчас пять минут второго, верно?
— Почти так.
Я поднялся, оставляя мелочь на стойке.
— Пора бежать.
— Будто я уговариваю тебя остаться, — криво улыбнулся Уолтер Риглер.
Через несколько минут я был в своей конторе, где меня ожидала Эпифани Праудфут. Юбка из клетчатой «шотландки» и синий кашемировый свитер делали ее похожей на юную студентку.
— Извините за опоздание, — сказал я.
— Не за что. Я пришла рано. — Она отбросила в сторону зачитанную «Спорте Иллюстрейтед» и распрямила скрещенные ноги. Они прекрасно смотрелись даже на дешевом стуле из пластика.
Отперев дверь в кабинет, я пригласил ее войти.
— Почему вы хотели меня видеть?
— У вас не слишком внушительная контора. — Она сняла со стола свою сумку и пальто, приподняв стопку старых журналов. — Видимо, вы не относитесь к модным детективам.
— Я не лезу в глаза. — Я закрыл дверь и повесил свое пальто на вешалку.
Она стояла у окна и смотрела вниз, на улицу.
— Кто платит вам за поиски Джонни Фейворита? — спросила она у собственного отражения в окне.
— Я не могу этого сказать. Кроме прочего, моя служба включает в себя конфиденциальность. Вы не присядете?
Я взял у нее пальто и повесил рядом с моим, а она грациозно опустилась на мягкий, обтянутый кожей стул напротив стола. Это было единственное удобное местечко во всем помещении.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — заметил я, откидываясь на спинку крутящегося кресла. — Зачем вы пришли?
— Эдисона Суита убили.
— Ага. Я читал в газете. Но вам не стоило бы слишком удивляться этому: вы, именно вы его подставили.
Она сжала сумку на коленях.
— По-моему, вы сошли с ума.
— Быть может. Но я не тупица. Вы были единственной, кто знал, что я разговаривал с Тутсом, Только вы могли донести об этом ребятам, которые прислали ему куриную лапу в подарочной упаковке.
— Вы ничего не поняли.
— Неужели?
— Никаких ребят не было. После того, как вы покинули аптеку, я позвонила моему племяннику. Он живет неподалеку от «Красного петуха». Это он спрятал лапу в рояль. Туте был болтуном. Ему следовало напомнить о том, чтобы он держал язык за зубами.
— Вы хорошо об этом позаботились. Теперь его язык остался там навсегда.
— Неужели вы думаете, я пришла бы к вам, будь я в этом замешана?
— Я отдаю должное вашим способностям, Эпифани. Ваше представление в парке было весьма убедительным.
Эпифани куснула себя за костяшки пальцев и нахмурилась, ерзая на стуле. Она чертовски походила на прогульщицу, вызванную на ковер к школьному директору. Если это было игрой, то она удалась.
— Вы не имели права шпионить за мной, — сказала Эпифани, стараясь избегать моего взгляда.
— Департамент парковых хозяйств и Общество гуманистов не согласятся с вами. Ваша маленькая религия исповедует зловещие ритуалы.
На этот раз Эпифани впилась в меня черными от ярости глазами.
— Обеа не подвешивала человека на крест. И никогда не порождала «Священную войну» или инквизицию…
— Ну да, конечно: прежде, чем сварить суп, нужно убить цыпленка, верно? — Я закурил сигарету и выпустил струйку дыма в потолок. — Но меня беспокоят не мертвые цыплята, а скорее, мертвые пианисты.
— Вы думаете, я спокойна? — Эпифани подалась вперед и кончики ее девичьих грудей натянули тонкую материю синего свитера. Про таких девушек говорят «сочная», и мне представилось, как я утоляю жажду ее смуглой плотью.
— Не знаю, что и подумать, — продолжал я. — Вы звоните, уверяя, что должны меня срочно видеть. Теперь вы здесь, но ведете себя так, будто делаете мне одолжение.
— Возможно, так оно и есть. — Она откинулась назад и скрестила длинные ноги. — Вы начинаете поиски Джонни Фейворита, и на следующий день убивают человека. Это не простое совпадение.
— А что же это?
— Посмотрите, как расшумелись газеты, связывая это убийство с «ву-ду», но я могу сказать совершенно точно: смерть Тутса Суита не имеет к «обеа» ни малейшего отношения.
— Откуда вам это известно?
— Вы видели фотоснимки в газете?
Я кивнул.
— Тогда вы знаете, что кровавые знаки на стенах — это символы «ву-ду»?
Моя голова снова сделала молчаливый кивок.
— Так вот: легавые разбираются в «ву-ду» не лучше, чем свиньи в апельсинах! Эти символы должны были изображать «веве», но вовсе их не изображают.
— Что за «веве»?
— Магические знаки. Я не могу объяснить их значение непосвященному, но вся эта кровавая чепуха совершенно не относится к настоящему ритуалу. Я уже много лет «мамбо» и прекрасно в этом разбираюсь.
Я затушил окурок в пепельнице из Сторк-клуба, памяти о давно угасшем любовном романе.
— Я уверен, что вы в этом разбираетесь, Эпифани. Так значит, знаки фальшивые?
— Не фальшивые, а скорее, неправильные. Не знаю, как объяснить по-другому. Ну скажем, кто-то описывает футбольный матч и путает «гол» с «угловым». Вы понимаете?
Я сложил «Ньюс» так, чтобы она видела третью страницу, и показал ей змееобразные зигзаги, спирали и прерывистые кресты на фото.
— Вы подразумеваете, что все это выглядит похожим на «веве» и прочее, но изображено неверно?
— Вот именно. Видите вот этот круг, где змей заглатывает собственный хвост? «Дамбалла», настоящее «веве», символ геометрического совершенства вселенной. Но ни один посвященный никогда не начертит его рядом с «Бабако», как здесь.
— Итак, тот, кто начертил эти рисунки, по меньшей мере знает, как выглядят «Бабако» и «Дамбалла».
— Именно это я и стараюсь вам растолковать. Вы знали, что Джонни Фейворит некоторое время был связан с обеа?
— Я знаю, что он был «хунси-босал».
— У Тутса и впрямь был длинный язык. Что еще вам известно?
— Только то, что в то время Джонни Фейворит путался с вашей матерью.
Эпифани скривилась, будто глотнув что-то горькое.
— Это верно. — Она покачала головой, в то же время как бы отрицая этот факт. — Джонни Фейворит был моим отцом.
Это откровение будто вдавило меня в кресло.
— Кто еще знает об этом?
— Никто, кроме меня и мамы, но она умерла.
— А как же Джонни?
— Мама так и не сказала ему. Он очутился в армии еще до того, как мне исполнился год. Я не солгала вам, когда сказала, что мы с ним не встречались.
— А почему вы откровенничаете со мной сейчас?
— Я боюсь. Смерть Тутса чем-то связана со мной. Не знаю, каким образом, но я чувствую это каждой клеточкой тела.
— И вдобавок, вы считаете, что в этом замешан Джонни Фейворит?
— Не знаю. Мне казалось, что вам это уже известно, ведь думать — ваша работа.
— Возможно. А теперь: если вы что-то утаили, сейчас самое время открыться.
Эпифани уставилась на свои сложенные на коленях руки.
— Мне больше сказать нечего. — Она встала, бодрая и деловитая. — Мне пора. Я уверена, у вас полно работы.
— Я как раз ею и занят, — заметил я, поднимаясь.
Она сняла свое пальто с вешалки.
— Полагаю, вы были серьезны, когда говорили насчет конфиденциальности?
— Все, что вы мне рассказали — строго конфиденциально.
— Надеюсь. — Она улыбнулась. Улыбка была искренней и не рассчитанной на какой-то результат. — И все же, несмотря на мою интуицию, я вам верю.
— Спасибо. — Я обогнул стол, когда она открывала дверь.
— Не беспокойтесь, — бросила она. — Я сама найду выход.
— У вас есть мой номер?
— Я позвоню, если что-нибудь услышу, — кивнула она.
— Позвоните в любом случае.
Она снова кивнула и исчезла. Я стоял у стола не двигаясь, пока не услышал, как за ней закрылась дверь наружной комнаты. И только после этого схватил «дипломат», сорвал с вешалки пальто и запер контору.
Приложив ухо к наружной двери, я дождался, пока закрылись дверцы автоматического лифта и вышел. Коридор был пуст. Слышны были лишь стук арифмометра и жужжание электробритвы мадам Ольги, которой та устраняла непрошенные волоски. Я ринулся к пожарной лестнице, и прыгая через три ступени, заспешил вниз.
Глава двадцать пятая
Я опередил лифт на добрых пятнадцать секунд и ожидал его на площадке, чуть приоткрыв дверь пожарного входа. Эпифани прошла мимо меня на улицу. Я последовал за ней. Мы вместе свернули за угол и спустились в подземку.
Она села на поезд местной линии. Я вошел в следующий вагон и, едва поезд тронулся, вышел из него и встал на подрагивающую металлическую платформу над буфером, откуда удобно было следить за ней через окно в двери. Эпифани сидела прямо, сжав колени и устремив взгляд на цепочку реклам над окнами вагона и через две остановки вышла на Колумбус-Серкл.
Она пошла на восток вдоль Центрального парка, мимо Мэйн-Мемориэл, с его влекомой морскими коньками колесницей, отлитой из спасенных с затонувшего корабля пушек. Пешеходов было мало, поэтому я мог держаться от девушки даже так далеко, чтобы не слышать стука ее каблуков по десятиугольным асфальтовым плитам, окаймляющим парк.
На Седьмой — авеню Эпифани свернула к центру. Сначала она принялась высматривать номера домов, а затем почти побежала мимо Атлетического клуба и украшенного скульптурами жилого комплекса Алвин-Корт. На углу 57-й улицы ее остановила пожилая дама с тяжеленной продуктовой сумкой, и мне пришлось подождать в дверях магазина нижнего белья, пока Эпифани подскажет ей дорогу.
Я едва не потерял ее, когда она перебежала через улицу с двухсторонним движением на красный свет. Я растерянно стоял у края тротуара, но тут Эпифани замедлила шаги, изучая номера домов над магазинами, расположенными вдоль Карнеги-Холл. Прежде чем передо мной загорелась зеленая надпись «ИДИТЕ», я заметил, как она останавливается в конце квартала и входит в здание. Я уже знал адрес: 881, Седьмая-авеню. Там жила Маргарет Круземарк.