Когда-то Новый Храм Надежды на 144-й улицы был кинотеатром. Этот факт напомнил мне старый навес, украшенный со всех трех сторон футовыми буквами «ЭЛЬ СИФР». Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани под руку. Мы пошли назад, к ярким огням.
— Почему ты интересуешься Сифром? — спросила она.
— Он волшебник из моих снов. Доктор Сифр, собственной персоной.
— Ты знаешь его?
— Роль «свами» — одна из многих, которые он играет. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко сжала мою руку.
— Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
— Постараюсь, — пообещал я.
— Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя валять дурака.
— Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный фотосилуэт Луи Сифра, подзывающего верующих жестом вытянутой руки. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего «кинотеатра-паласа». На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойки с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я здесь — единственный белый.
— Какую именно веру здесь исповедуют? — шепотом спросил я.
— В основном, баптистскую. — Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. — Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слышал?
Я признался в собственном невежестве.
— Так вот: у ее Преподобного отца автомобиль больше твоей конторы раз в пять, — объяснила она.
Освещение в зале погасло, звуки органа усилились, и занавес раздвинулся, открывая взору хор из ста человек, выстроенный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением «Был Исусе рыбаком». Я присоединился к аплодисментам и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды из белых мантий, напоминающие лучи, отражаемые полной луной.
Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:
— Это Преподобный отец «Любовь»?
Она кивнула.
— Прошу вас сесть, братья и сестры, — произнес с середины сцены Преподобный. Голос у него был комично-высокий и визгливый, словно у распорядителя детских аттракционов.
— Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь, видя ваше счастье. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала высокая честь принимать в этот вечер весьма святого и знаменитого человека. Хотя он не исповедует нашу веру, я уважаю этого человека, владеющего кладезем мудрости, и у которого можно многому научиться. Вы извлечете для себя большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени «эль Сифр».
Преподобный повернулся и протянул открытые ладони к кулисам. Хор запел «Новый день уж рассветает». Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.
Я пошарил в «дипломате» в поисках десятикратного бинокля. В слоенке из вышитых халатов мог оказаться и другой человек, но выправив фокус, я безошибочно узнал своего клиента.
— А вот и мавр со своей трубой, — шепнул я Эпифани.
— Что?
— Шекспир.
Эль Сифр приветствовал аудиторию причудливым поклоном.
— Да улыбнется вам благодать, — произнес он, — ибо разве не писано, что Рай открыт всякому, кто лишь осмелиться войти?
По конгрегации прошелестело эхом многоголосое «аминь».
— Этот мир принадлежит сильным, а не слабым. Разве не так? Лев поглощает овечек, ястреб упивается кровью воробья. Кто отрицает это, тот отрицает порядок вселенной.
— Так оно и есть, — страстно выкрикнул голос с балкона.
— Похоже на обратную сторону Нагорной проповеди, — краешком рта пробормотала Эпифани.
Эль Сифр разгуливал по сцене. Его ладони были покорно сложены, но глаза горели неприкрытой яростью.
— Рука, владеющая плетью, влечет телегу. Плоть всадника не чувствует уколы шпор. От сильных в этой жизни требуется усилие воли. Сделайте выбор: быть волком, или газелью.
Конгрегация реагировала на каждое слово аплодисментами и одобрительными выкриками. Его слова повторяли хором, будто Священное Писание. «Будь волком… волком…» — твердили они.
— Оглянитесь на тесных от людей улицах. Разве не сильный правит?
— Сильный. Сильный правит.
— А слабый лишь молча страдает!
— Аминь. Еще как страдает.
— Там, на улицах — джунгли, и выживает лишь сильный.
— Только сильный…
— Уподобляйтесь льву и волку, а не ягненку. Пусть режут глотки другим. Не покоряйтесь трусливому стадному инстинкту. Закаляйте сердца смелыми делами. Если должен быть лишь один победитель — пусть им будет кто-либо из вас!
— Один победитель… смелые дела… быть львом…
Он приручил их как овечек, как дервиш кружась по сцене в развевающихся одеяниях и заклиная свою паству певучим голосом:
— Будьте сильными. Будьте смелыми. Познайте страсть нападения вместе с мудростью отступления. Если подвергнется возможность, вцепитесь в нее, как лев в косулю. Вырывайте успех из поражения; рвите его с мясом, пожирайте его. Вы — опаснейшие звери этой планеты, так чего же вам бояться?
Он, пританцовывая, заклинал, источая власть и силу. Конгрегация завывала безумным эхом. Даже певцы из хора злобно поддакивали ему, потрясая вздетыми над головами кулаками.
Я впал в некий транс и уже перестал обращать внимание на всю эту риторику, как вдруг мой клиент произнес нечто такое, от чего я живо пришел в себя.
— Если глаз твой оскорбит тебя, вырви его, — произнес эль Сифр, и мне показалось, будто он смотрел при этом на меня. — Это чудесное изречение, но я добавлю: если чей-то глаз оскорбит тебя, вырви его. Выцарапай! Выбей его пулей! Глаз за глаз!
Его слова пронзили меня спазмой боли. Я подался вперед, будучи настороже как никогда.
— К чему подставлять другую щеку? — продолжал он. К чему вообще позволять себя бить? Если чье-то сердце ожесточилось к тебе, вырежь его. Не жди, пока станешь жертвой. Бей по врагу первым. Если глаз его оскорбит тебя, выбей его. Если сердце его оскорбит тебя, вырви его. Если любой его член оскорбит тебя, вырежь его и забей ему в глотку.
Своими воплями эль Сифр перекрывал рев аудитории. Я онемел. Неужели мне не почудилось, что эль Сифр только что описал три убийства?
Наконец, эль Сифр победно вздел над головой руки.
— Будьте сильными! — вскричал он. — Обещайте мне быть сильными!
— Мы… обещаем! — лихорадочно вопила паства.
Эль Сифр исчез за кулисами, а хор вновь выстроился в изначальную фигуру и разразился жизнерадостным гимном «Сильна рука Господа».
Схватив Эпифани за руку, я вытащил ее в проход. Перед нами стоял народ и я, бормоча извинения, прокладывал плечом путь. Мы торопливо выскочили через вестибюль на улицу.
У тротуара ожидал серебристо-серый «Ролле». Я узнал шофера в униформе, праздно облокотившегося о крыло лимузина. Но тут распахнулась дверь с надписью «Пожарный выход», на панель лег прямоугольник света и шофер застыл по стойке смирно. Два негра в строгих костюмах и темных очках шагнули на улицу и оценили обстановку. Они выглядели так же солидно, как Великая Китайская стена.
Следом за ними вышел эль Сифр, и они направились к машине, сопровождаемые еще одной парой тяжеловесов.
— Одну минуту! — позвал я, шагнув к ним. В тот же миг меня оттеснил главный телохранитель.
— Не делай ошибку, о которой придется пожалеть, — предупредил он, загораживая мне дорогу.
Я не спорил. Повторное посещение больницы не входило в мои планы. Шофер открыл заднюю дверцу, и я поймал взгляд человека в тюрбане. Равнодушно посмотрев на меня, Луи Сифр поднял подол своих одеяний и влез в «ролле». Шофер закрыл дверцу.
Я проводил взглядом отъезжающий лимузин, выглядывая из-за туши телохранителя. Тот стоял с безразличием идола с острова Пасхи, ожидая каких-либо действий с моей стороны. Эпифани подошла сзади и взяла меня под руку.
— Пойдем-ка домой и разведем в камине огонь, — сказала она.
Глава сорок третья
Вербное Воскресенье было сонным и чувственным: я засыпал и просыпался, то рядом с Эпифани, то на полу, среди разбросанных кушеточных подушек и скрученных простыней. В камине осталась единственная обугленная деревяшка. Я поставил на огонь кофейник и принес в комнату газеты, оставленные почтальоном на коврике у входа. Эпифани проснулась раньше, чем я разделался с комиксами.
— Ты хорошо спал? — шепнула она, уютно устраиваясь на моих коленях. — Никаких кошмаров?
— Вообще ничего. — Я погладил ее гладкую коричневую ляжку.
— Это хорошо.
— Может быть, заклятье нарушилось?
— Может. — Ее теплое дыхание согревало мою шею.
— Прошлой ночью он приснился мне.
— Кто? Сифр?
— Сифр, эль Сифр, называй как хочешь. Мне снилось, будто я в цирке и он — инспектор манежа. А ты был одним из клоунов.
— И что дальше?
— Ничего особенного. Сон был приятный. — Она села прямо. — Гарри, как он связан с Джонни Фейворитом?
— Не уверен, что знаю. Кажется, я очутился между и двух враждующих магов.
— Сифр — тот, кто нанял тебя, чтобы найти моего отца?
— Да.
— Гарри, будь осторожен. Не доверяй ему.
«А тебе можно доверять?» — подумал я, обнимая ее изящные плечи.
— Я люблю тебя. И не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.
Я подавил в себе горячее желание откликнуться на эти слова о любви бесконечным эхом.
— Это лишь увлечение, свойственное недавним школьницам, — заметил я, и мое сердце участило удары.
— Я не ребенок. — Она пристально уставилась мне в глаза. — Я принесла свою девственность в жертву «Бака», когда мне было двенадцать.