ывая синее пламя, на машину упал 550-вольтовый кабель и был моментально изжеван валками. Какое-то мгновение как сверкающие глаза на них смотрели два огромных огненных шара, светящиеся ненасытным холодным голодом.
В полу появилась еще одна трещина. Машина, почти освободившись от платформы, наклонилась к ним. Она злобно усмехалась. Рычаг автоматического отключения раскачивался и стучал о железную обшивку. Хантон увидел раскрытую голодную пасть кровожадного чудовища, из которой валили клубы пара.
Они бросились бежать, но на их пути возникла новая трещина. За спиной раздался ужасный грохот. Это машина, наконец, оторвалась от бетонной платформы. Хантону удалось перепрыгнуть через трещину, но Джексон, споткнувшись, упал.
Полицейский повернулся помочь товарищу, но над ним, закрывая тусклый свет люминесцентных ламп, уже нависла огромная расплывчатая тень.
Каток стоял над онемевшим от ужаса Джексоном, лежавшим на спине, как жертвоприношение на алтаре кровожадного бога. Последнее, что помнил Хантон, было смутное видение чего-то черного и огромного громадной высоты, с мерцающими электрическими глазами размером с футбольный мяч и разверзнутой пастью, в которой шевелился брезентовый язык.
Преследуемый предсмертным криком Джексона, он бросился бежать.
Когда Роджер Мартин встал с кровати, чтобы отпереть дверь, он проснулся только на треть. Но шок от внешнего вида ворвавшегося в гостиную Хантона моментально вернул его в реальность.
Глаза полицейского были так выпучены, что казалось, что они вот-вот вывалятся из орбит. Как когтями он вцепился в халат Мартина. На лице, испачканном цементом, была ссадина, из нее сочилась кровь. Волосы Хантона были белы, как снег.
— Ради бога, помогите мне! Марк — мертв, Марк Джексон — мертв! Ради бога, помогите мне!
— Успокойтесь, — сказал Мартин. — Пойдемте в гостиную.
По-собачьи завывая, Хантон последовал за ним.
Мартин налил ему две унции неразбавленного «Джима Бима». Хантон одним глотком опустошил стакан, уронил его и опять вцепился в инспектора.
— Каток убил Марка Джексона. Он… он… о боже!.. Он может вырваться на волю! Мы не можем этого допустить! Мы не можем… мы… о-о-о! — он начал истерически кричать.
Мартин попытался заставить его еще выпить, но полицейский сбросил стакан на пол. — Мы должны сжечь его! — заорал он, — сжечь до того, как он вырвется из машины. Что будет, если он освободится? О боже… — его безумные глаза внезапно остекленели, выпучились, и он упал на пол в обмороке.
В дверях стояла миссис Мартин, нервно сжимая халат у горла. — Кто это, Родж? Сумасшедший? Я подумала… — она задрожала.
— Не думаю, что он безумец…
Ужас мужа сразу передался и ей.
— Боже, я надеюсь, он приехал достаточно быстро!..
Мартин схватил телефон и… замер.
С востока, с той стороны города, откуда приехал Хантон, донесся неясный шум. С каждой секундой он становился все громче. Окно в гостиной было наполовину открыто, и в ночном ветерке Мартин уловил непонятный запах. Запах озона… или крови.
Он держал в руках телефонную трубку, понимая, что уже поздно.
Шум стал грохотом. Запах крови наполнил комнату.
Трубка выпала из рук инспектора. Поздно. Мэнглер уже на свободе.
Стивен КингНочная смена
Пятница, два часа ночи.
Когда пришел Варвик, Холл сидел у подъемника, в единственном месте на третьем этаже, где можно было покурить.
Появление Варвика не сулило ничего хорошего. Мастер редко бывал на третьем этаже во время ночной смены. Он обычно сидел у себя в полуподвале и пил кофе из кофейника, стоящего на углу стола.
И, кроме того, стояла страшная жара.
С тех пор, как в Гейтс Фоллс начали проводить метеорологические наблюдения, здесь еще не было такого жаркого июня. Недавно в три утра термометр, висящий здесь же у подъемника, показал девяносто четыре градуса[21]. Только один бог знал, каким адом становилась фабрика во время дневной смены.
Холл работал на громоздкой сортировочной машине, сделанной в Кливленде еще в 1934 году уже не существующей фирмой. На фабрику он устроился недавно, только с апреля. Это значило, что Холл все еще получал минимальную часовую плату — один доллар 78 центов, что, однако, его вполне устраивало. У него не было ни жены, ни девушки, он не платил алиментов. Холл долго не засиживался на одном месте. За последние три года он автостопом перебрался из Беркли, где учился в колледже, на озеро Тахо. Там он убирал грязную посуду в ресторане.
Потом в Голвестоне работал портовым грузчиком. В Биллинге водил такси и мыл посуду. И наконец Холл добрался до Гейтс Фоллса, штат Мейн, и устроился работать оператором на сортировочной машине. Холл не собирался уезжать отсюда до зимы, пока не выпадет снег. Ему нравилось одиночество, и он любил работать в ночную смену, с одиннадцати до семи, когда на фабрике царило относительное спокойствие и было не так жарко, как днем.
Ему не нравились только крысы.
Третий этаж представлял из себя длинное помещение, освещенное лампами дневного света. В отличие от других этажей он был довольно тихим и относительно безлюдным. Но крысы сводили на нет все преимущества. На этом этаже находилась только одна машина — его сортировщик. Все остальное место занимали девяностофунтовые мешки, которые укладывала длинная машина Холла. Мешки складывались, как сосиски, в длинные ряды. Некоторые из них лежали здесь уже не один год и стали грязно-серыми. Они оказались идеальными норами для крыс, огромных грызунов с горящими глазами и впалыми животами.
У Холла выработалась привычка собирать во время перерыва из мусорных баков консервные банки. Когда работы было немного, он бросал банками в крыс, а потом во время затишья опять собирал их. Только на этот раз мастер, поднявшись по лестнице, а не на подъемнике, поймал его. Все рабочие называли Варвика шпиком, и он оправдывал это прозвище. Вот сукин сын!
— Чем это ты тут занимаешься, Холл?
— Крысами, — ответил Холл, понимая, как неубедительно это звучит сейчас, когда все крысы попрятались по норам. — Когда они выползают из нор, я бросаю в них банки.
Варвик, большой, тучный, с коротко остриженными волосами, кивнул. Рукава его рубашки были закатаны, а галстук съехал. Он внимательно посмотрел на Холла.
— Мы платим вам не за то, чтобы вы швыряли банками в крыс, даже если вы их потом и собираете.
— Сверху от Гарри уже двадцать минут не поступало сигналов, — начал оправдываться Холл, думая про себя: «Почему ты, черт побери, не остался внизу пить свой кофе?» — Я не могу работать, если наверху молчат.
Варвик кивнул, будто эта тема его больше не интересовала.
— Наверное, я поднимусь наверх и проверю Висконски. Пять против одного, что он читает журналы, а его баки в это время переполняются мусором.
Холл ничего не сказал.
Внезапно Варвик ткнул куда-то пальцем.
— Вон там крыса! Бросай скорее!
Ловким движением руки Холл швырнул банку, которая со свистом рассекла воздух. Крыса, смотревшая на них с мешка яркими глазами-бусинками, слабо пискнув, исчезла. Холл отправился за банкой, а Варвик откинул голову назад и засмеялся.
— Я пришел к тебе по делу, — объявил он.
— Да?
— На следующей неделе — Четвертое июля[22]. (Холл кивнул). С понедельника до субботы фабрика будет закрыта. Для рабочих, проработавших как минимум год, это время станет оплаченным отпуском, для тех, кто на фабрике меньше года, — отпуском за свой счет. Хочешь подработать?
Холл пожал плечами.
— А что делать?
— Мы собираемся очистить подвал. Уже двенадцать лет никто им не занимался, и он страшно загажен. Попробуем шланги.
— Что, санэпидемстанция проникла в совет директоров?
Варвик пристально посмотрел на Холла.
— Так хочешь или нет? Два доллара в час, четвертого — двойная плата. Будем работать по ночам — не так жарко.
Холл подсчитывал в уме. После выплаты налогов он получит семьдесят пять долларов.
— Согласен.
— Придешь в следующий понедельник к красильне.
Холл наблюдал, как мастер идет к лестнице. На полпути Варвик остановился и оглянулся.
— Ты учился в колледже?
Холл кивнул.
— 0‘кей, студент. Постараюсь запомнить.
Варвик ушел. Холл уселся и закурил. Взяв банку, он принялся искать крыс. Холл попытался представить подвал под красильней — сырой, темный, полный пауков, сгнивших тряпок и речного ила. И еще крыс. А может быть, там водятся даже летучие мыши — эти авиаторы семьи грызунов. Брр!
Холл с силой метнул банку. Через вентканалы над головой он услышал слабый звук голоса Варвика и чуть улыбнулся.
0‘кей, студент. Постараюсь запомнить.
Он внезапно перестал улыбаться и загасил сигарету. Через несколько секунд Висконски начал подавать вниз нейлон, и Холл приступил к работе. А через некоторое время крысы вылезли из нор на мешки и уставились на него немигающими черными глазками. Они были похожи на присяжных заседателей.
Понедельник, одиннадцать вечера.
Когда Варвик в старых джинсах, заправленных в высокие резиновые сапоги, вошел в красильню, там уже собралось около сорока человек. Холл слушал Гарри Висконски, необыкновенно толстого, очень ленивого и угрюмого мужчину.
— Представляю, какая там грязь, — ныл Висконски.
— Вот увидите, мы вернемся домой чернее трубочистов.
— Мы там повесили шестьдесят лампочек, так что внизу будет светло, — возразил Варвик. — Вы, ребята, — он показал на группу рабочих, облокотившихся на сушильные барабаны, — подключите шланги к главной колонке. Можете спустить их вниз по ступенькам. У нас примерно по 25 метров на человека — этого хватит.
Только не очень-то шутите и не направляйте шланги друг на друга, можете попасть в больницу. Они работают под очень высоким давлением.
— Кто-нибудь обязательно получит увечье, — начал пророчествовать Висконски. — Вот увидите.