— Мы последние, — сказала она, нерешительно улыбаясь ему. — Пойдем в дом?
— Конечно.
На полпути к дому она остановилась и спросила:
— В твоей пишущей машинке нет форнита, Поль?
И писатель, который иногда, хотя не так уж и редко, задумывался о том, откуда же все-таки к нему приходят нужные слова, храбро ответил:
— Решительно нет.
Рука об руку они прошли в дом и закрыли за собой дверь, оставив ночь снаружи.
Стивен КингДомовой
— Я пришел рассказать вам свою печальную историю, — сказал Лестер Биллингз, лежа на кушетке в кабинете доктора Харпера. Сестра Викерс записала в историю болезни, что ему 28 лет, работает в промышленной компании в Нью-Йорке, отец троих детей, причем всех троих нет в живых. — Я не могу обратиться к священнику, потому что я не верующий. Не могу пойти к адвокату, потому что в этом деле адвокату делать нечего. Я всего-навсего убил своих детей, одного за другим. Убил всех.
Доктор Харпер включил магнитофон.
Биллингз вытянулся, как линейка. Ноги свешивались с кушетки. Весь вид его олицетворял неизбежное унижение. Руки сложены на груди, как у покойника, Лестер Биллингз торжественно смотрел в белый потолок, словно видел там что-то интересное.
— Вы хотите сказать, что убили своих детей?..
— Нет. — Нетерпеливый взмах руки. — Но я несу ответственность. Денни в 1967, Ширл в 1971 и Энди в этом году. Я хочу вам об этом рассказать.
Доктор Харпер молчал. Он думал, что Лестер Биллингз выглядит старше 28 лет — волосы начали редеть, нездоровый цвет лица, глаза выдавали человека зависимого от выпивки.
— Понимаете, их убили. Только в это никто не верит. Если бы мне поверили, все было бы в порядке.
— Почему? — удивился доктор.
— Потому что… — Биллингз замолчал и резко приподнялся на локтях. Он пристально смотрел в пространство. — Что это? — наконец резко спросил он. Глаза сузились до черных щелочек.
— Что «что это»?
— Дверь.
— Это стенной шкаф, — пояснил доктор Харпер. — Я держу там пальто и галоши.
— Откройте. Я хочу взглянуть, — попросил пациент.
Доктор Харпер молча встал и открыл шкаф. На одном из четырех-пяти плечиков висел светло-коричневый плащ. Внизу стояли блестящие галоши. Из одного торчала аккуратно свернутая газета. Больше ничего не было.
— Все в порядке? — спросил доктор.
— В порядке, — ответил Биллингз и вернулся в прежнее положение.
— Вы говорили, — сказал Харпер, вновь усаживаясь за стол, — что если бы удалось установить убийства ваших трех детей, все бы ваши неприятности закончились. Почему?
— Меня бы посадили в тюрьму, дали пожизненный срок, — мгновенно ответил Биллингз. — А в тюрьме можно заглядывать во все камеры, во все. — Он чему-то улыбнулся.
— Как были убиты ваши дети?
— Не старайтесь вытянуть что-нибудь из меня! — Лестер Биллингз злобно уставился на доктора, но через несколько секунд проговорил: — Не бойтесь, скажу. Я-то не из тех уродцев, которые мнят себя Наполеонами или пытаются объяснить увлечение кокаином тем, что в детстве их не любила мать. Знаю, вы мне не поверите. Ну и пусть, плевать! Будет достаточно, если я все расскажу.
— Хорошо. — Доктор Харпер закурил трубку.
— Я женился на Рите в 1965 году. Мне тогда был двадцать один, а ей — восемнадцать. Она уже носила Денни. — Губы Биллингза скривились в такой неестественной, страшной усмешке, которую сменила улыбка.
— Пришлось бросить колледж и устроиться на работу. Но я не горевал — я очень любил их обоих. Мы были безумно счастливы.
После рождения Денни Рита опять забеременела. В декабре 66-го родилась Ширл. Эндрю появился на свет летом 69, когда Денни уже умер. Эндрю получился случайно, Рита объяснила мне, что иногда противозачаточные не действуют. А по-моему, вышло так вовсе не случайно. Знаете, женщины считают, что дети привязывают к ним мужчин. Им это важно, особенно, когда мужчина умнее их. Как по-вашему, я прав?
Психиатр неопределенно хмыкнул.
— Как бы там ни было, я любил его, — мстительно добавил Биллингз, будто любил сына назло жене.
— Кто убил детей? — не выдержал Харпер.
— Домовой, — немедленно откликнулся Биллингз, — всех убил домовой. Конечно, вы думаете, что я псих. Не отрицайте, это у вас на лице написано. А мне плевать! Единственное, чего я хочу, — все рассказать, а там будь что будет.
— Я внимательно слушаю, — подбодрил больного доктор.
— Все началось, когда Денни исполнилось два года. Он принялся кричать, когда его укладывали спать. Мы жили в доме с двумя спальнями. Ширл, тогда еще совсем малышка, спала в нашей комнате, а Денни — в детской. Сначала я думал, что он плачет, потому что у него отняли соску. Жена хотела, чтобы он со временем бросил сам. Но так можно испортить детей с самого раннего детства. Вы разрешаете им все, балуете, а затем они садятся вам на шею.
Денни не успокаивался. Я начал укладывать его сам. Если он кричал, я его немного шлепал. Рита говорила, что он все повторяет: «Свет». Не знаю, как можно что-то разобрать в лепете малыша. Только мать, наверное, способна его понять.
Рита хотела не выключать ночник, но я не разрешил. Если ребенок не перестанет бояться темноты с самого начала, это на всю жизнь.
Денни умер летом через полгода после рождения Ширл. Той ночью я положил его в кроватку, и он сразу заревел. Тут уж я сам разобрал, что он лепечет. Он показывал на стенной шкаф и говорил: «Домовой, папа».
Я выключил свет и отправился спать. Спросил у жены, зачем она выучила его этому слову. Я даже хотел немного ее за это поколотить. Когда Рита ответила, что никогда не учила такому Денни, я еще больше разозлился и обозвал ее проклятой лгуньей.
Понимаете, лето 67-го было для меня неудачным. Единственная работа, которую удалось найти — на складе «Пепси-Колы» грузчиком. Днем я надрывался на работе, а по ночам Ширл закатывала концерты. Рита брала ее на руки, но девчонка не унималась. Порой мне хотелось выбросить их обеих из окна. Господи, дети способны свести с ума и здорового человека. Иногда даже возникает желание убить их.
В ту ночь, как обычно, Ширл разбудила меня в три часа утра. Еще в полусне я отправился в ванную. Рита попросила заглянуть к Денни, но я велел ей сделать это самой, а сам улегся спать. Я уже почти заснул, когда услышал ее вопль.
Я бросился в детскую. Мертвый Денни лежал на спине, белый, как снег. Только… кровь… на ногах, голове, ягодицах. Глаза широко раскрыты. Они остекленело блестели как на фотографиях несчастных вьетнамских детей, как глаза у лосей, чьи головы охотники вешают над камином. Мертвый Денни лежал на спине в пеленках и прорезиненном подгузнике — последние пару недель он опять начал мочиться. Какой кошмар, я так его любил!
Лестер Биллингз медленно покачал головой, потом опять улыбнулся какой-то «резиновой» испуганной улыбкой.
Рита вопила так, будто ее режут. Она хотела взять Денни на руки, но я не позволил. Копы не любят, когда трогают трупы. Я знаю…
— Тогда вы уже знали, что это домовой? — спокойным голосом поинтересовался доктор Харпер.
— Тогда еще нет, но в ту ночь я кое-что видел. Правда, я не обратил внимание, но все же то, что я увидел, запало мне в голову.
— Что это было?
— Дверь стенного шкафа оказалась чуть-чуть приоткрытой, хотя я отлично помню, что закрывал ее. Там хранились полиэтиленовые мешки. Если ребенок добрался до них, он мог бы надеть мешок на голову и задохнуться. Понимаете?
— Да. Что случилось потом?
— Мы похоронили его. — Биллингз пожал плечами и мрачно уставился на руки, которые засыпали землей три маленьких гробика.
— Какое-нибудь расследование было?
— Конечно. — Глаза Лестера Биллингза сардонически заблестели.
— Какой-то кретин со стетоскопом и полным детских пилюль черным саквояжем заявил, что это «синдром внезапной детской смерти» Вы когда-нибудь слышали подобную ахинею? Мальчику было больше двух лет.
— В первый год жизни ребенка внезапная детская смерть самая распространенная, — осторожно возразил доктор. — Нередко этот диагноз ставят детям до пяти, особенно когда не могут найти лучшего объяснения…
— Чушь собачья! — яростно выкрикнул Биллингз.
Харпер зажег трубку.
— Через месяц после похорон мы перенесли Ширл в комнату Денни. Рита сражалась до последнего, но решающее слово осталось за мной. Конечно, мне не хотелось расставаться с дочкой. Господи, мне все же было спокойней за не, когда она спала с нами. Но с детьми нельзя носиться и защищать от всего белого света. Так можно испортить ребенка. В детстве мать часто брала меня на пляж и там надрывалась до хрипоты: «Не заходи так далеко! Не ходи туда! Осторожнее, там сильное течение! Ты ведь ел всего час назад! Смотри, сюда заплывают акулы!» Знаете: чем все это закончилось? Сейчас я не могу даже приблизиться к воде. Честное слово. У меня начинаются судороги, когда я вижу воду. Однажды, когда Денни был еще жив, Рита упросила меня свозить их в Сзйвин Рок. После той поездки я долго страдал, как бешеная собака. Так что я знаю, о чем говорю! Главное — не переусердствовать в защите детей от внешнего мира. Себя, кстати, тоже нельзя баловать.
Жизнь продолжалась. Ширл заняла кроватку Денни. Конечно, мы вышвырнули на свалку старый матрац. Я не хотел, чтобы девочка чем-нибудь заразилась.
Прошел год. Однажды, когда я укладывал Ширл спать, она начала кричать: «Домовой, папа, домовой!»
Я испугался. Ведь все, как с Денни! Тогда я и вспомнил о приоткрытой двери шкафа. Я хотел взять ее на ночь к нам.
— Ну и как? — спросил доктор Харпер.
— Да никак. Не взял. — Лестер Биллингз разглядывал свои руки. Его лицо при этом кривилось. — Как я мог пойти к жене и признаться в том, что был не прав. Мужчина должен быть сильным. Рита — такая тряпка… если бы вы знали, как легко она согласилась переспать со мной еще до того, как мы поженились!
— С другой стороны, как легко вы согласились переспать с ней, — парировал Харпер.