«Открыл» его Спайдер Симпсон в 1938 году, и вскоре Джонни успешно выступал с оркестром из пятнадцати музыкантов. Он поставил рекорд посещаемости на недельном договоре в «Парамаунт Театре» в 40-м и рекорд не был побит вплоть до Синатры в 44-м. В 1941 его пластинки перевалили тиражом за миллион, а предполагаемый доход превысил семьсот пятьдесят тысяч долларов. Существовало несколько историй о его ранении в Тунисе; одна из газет ухитрилась даже сообщить о «предполагаемой смерти» артиста. Материалов о его госпитализации или возвращении в Штаты не было.
Я просмотрел остаток материала, отложив в маленькую стопку все то, что мне хотелось подержать пока у себя. В том числе два фото, на одном из них Фейворит был запечатлен во фраке, с блестящими от помады волосами. Сзади на карточке стоял штамп с именем агента и его адресом: «УОРРЕН ВАГНЕР, ТЕАТРАЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ, 1619 БРОДВЕЙ (БРИЛЛ БИЛДИНГ). УИНДХЭМ 9–3500».
На другом снимке был заснят оркестр Спайдера Симпсона в 1940. Джонни стоял сбоку, сложив руки на груди как мальчик из церковного хора. Имена оркестрантов были отпечатаны рядом с ним, прямо на фотографии.
Я позаимствовал еще три вырезки, показавшиеся мне интересными, потому что не подходили к общей подборке. На первой было фото из «Лайф», снятое в баре Дики Уэллса в Гарлеме, где Джонни облокотился на кабинетный рояль. В руке у него был бокал. Он пел в сопровождении негритянского пианиста по имени Эдисон «Туте» Суит. Еще я взял вырезку статьи из «Даунбита», рассказывающую о суевериях различных певцов. История гласила, будто Джонни каждый раз выступая в городе, посещал на Кони-Айленд цыганку, предсказывающую будущее по ладони; ее звали Мадам Зора.
На последней вырезке был памфлет в колонке Уинчелла, датированный 20 ноября 1942 года, в котором объявлялось, что Джонни Фейворит разрывает свою двухлетнюю помолвку с Маргарет Круземарк, дочерью Этана Круземарка, владельца судов и миллионера.
Сложив все это вместе, я вытащил из нижнего ящика картонный конверт и уложил материал в него. Затем, словно по наитию, я выудил обратно фото Фейворита и позвонил по указанному на нем номеру.
— Товарищество Уоррена Вагнера, — ответил мне бойкий женский голос.
Я назвался и попросил встречи с мистером Вагнером в полдень.
— В двенадцать — тридцать у него деловой завтрак, поэтому он сможет уделить вам лишь несколько минут.
— Этого достаточно, — заверил я.
Глава восьмая
Брилл Билдинг находился на углу 49-й улицы и Бродвея. Подходя к зданию я попытался вспомнить, как выглядела площадь в тот вечер, когда я увидел ее в первый раз. С тех пор много изменилось. Был канун Нового 1943 года. Предыдущий выпал целиком из моей жизни; я только что вышел из армейского госпиталя с новеньким лицом и пустыми, не считая мелочи, карманами. В тот же вечер кто-то украл у меня бумажник вместе со всем, что у меня было: водительскими правами, выписными бумагами, «собачьими жетонами»[6] и прочим. Стоя в тесной толпе, глазеющей на чудеса электрической пиротехники, я чувствовал, как мое прошлое слезает с меня как со змеи старая кожа. У меня не было ни документов, ни жилья, ни денег. Тем не менее я направлялся в центр города.
Целый час я добирался от Палас-Театра до Площади, между Астором и магазином одежды «Бонд», местом рождения «двубрючных костюмов». Именно там я и увидел огни конторы «Кроссроудс» и доверился инстинкту, который привел меня к Эрни Кавалеро и работе, которую я до сих пор не бросил.
В те дни электрический водопад на крыше «Бонд» замыкали с двух сторон гигантские статуи — мужчины и женщины. Теперь на их месте — огромные бутылки «Пепси». Интересно, не прячутся ли внутри этих металлических бутылок те алебастровые статуи, словно гусеницы в тесной оболочке куколки.
Перед Брилл Билдинг расхаживал туда-сюда бродяга в потрепанной армейской шинели, бормоча всем, кто входил внутрь «подлец, подлец». В конце узкого Т-образного вестибюля я сверился с указателем и нашел, где располагается «Товарищество Уоррена Вагнера». Скрипящий лифт поднял меня на восьмой этаж, и я бродил по тускло освещенному коридору, пока не нашел в углу здания несколько перегороженных комнатушек, соединенных между собой дверьми.
Секретарша что-то вязала. «Вы — мистер Энджел?»
— пробормотала она сквозь огромный ком жевательной резинки.
Я достал карточку из запасного бумажника. На ней я числился представителем страховой корпорации «Западная жизнь». Мой приятель, владелец печатной мастерской в Виллидже снабдил меня дюжиной профессий: от водителя скорой помощи до ученого-зоолога.
Секретарша взяла карточку, зажав ее ногтями, зелеными и прозрачными, как крылышки жучка. Большие груди и стройные бедра подчеркивались розовым ангорским свитером и узкой черной юбкой. Волосы носили платиновый, отливающий латунью, оттенок.
— Погодите, пожалуйста, минутку, — попросила она, улыбаясь и не переставая жевать резинку. — Присядьте, что-ли…
Она протиснулась мимо меня, стукнула костяшками пальцев в дверь слева от себя и вошла внутрь. Напротив располагалась точно такая же дверь, а на стенах между ними висели сотни фотографий в рамках, среди которых я и обнаружил ту самую, восемь на десять, что держал у себя в картонном конверте. Джонни Фейворит забрался высоко на левую стену, где находился в компании женщины-чревовещателя и толстого мужчины, играющего на кларнете.
Дверь за моей спиной открылась, и появившаяся из-за нее секретарша сказала:
— Мистер Вагнер примет вас немедленно.
Я поблагодарил и вошел. Кабинет был размером с половину наружной кабинки, и большую его часть занимал деревянный стол в отметинах от сигарет. За ним брился электрической бритвой парень в рубашке. «Пять минут», — произнес он, поднимая руку ладонью ко мне, чтобы я мог сосчитать его пальцы, если окажусь глухим.
Поставив свой «дипломат» на зеленый коврик, я уставился на юношу, заканчивающего бритье. У него были кудрявые, цвета ржавчины волосы и веснушки. Очки в роговой оправе не могли бы добавить ему ни года к его двадцати четырем или двадцати пяти.
— Мистер Вагнер? — спросил я, когда он выключил бритву.
— Да?
— Мистер Уоррен Вагнер?
— Совершенно верно.
— Но вы наверняка не были агентом Джонни Фейворита?
— Вы говорите о папаше. Я Уоррен-младший.
— Тогда мне хотелось бы поговорить с вашим отцом.
— Вам не повезло. Он умер четыре года назад.
— Понятно.
— А в чем дело? — Уоррен-младший откинулся назад на своем стуле и обхватил ладонями затылок.
— Один из наших клиентов владеет полисом, согласно которому Джонатан Либлинг числится получателем наследства. Адрес вашей конторы был указан в качестве его адреса.
Уоррен-младший рассмеялся.
— Вряд ли это большие деньги, — заметил я. — Скорее, причуда старого почитателя. Вы можете сказать, где я могу найти мистера Фейворита?
Паренек смеялся, как безумный.
— Ну и дела! — фыркнул он. — С ума сойти. Джонни Фейворит — пропавший наследник.
— Откровенно говоря, я не вижу здесь ничего смешного.
— Неужто? Ладно, я нарисую вам картинку. Джонни Фейворит не слезает с казенной койки в психушке на севере штата. Он смахивает на турнепс вот уже двадцать лет!
— Прекрасная шутка. А еще какие вы знаете?
— Вы не поняли. — Он снял очки и вытер глаза. — Джонни Фейворит был крупной ставкой моего папаши: он вложил все свои деньги в контракт, который выкупил у Спайдера Симпсона. И вот, когда он, казалось, ухватил жар-птицу, Фейворита призвали в армию. А ведь были заключены контракты на киносъемки и прочее. Армия отправляет собственность ценою миллион долларов в Северную Африку и через три месяца возвращает домой «мешок с картошкой».
— Очень жаль.
— Чертовски верно, жаль. А для папы тем более. Он так и не оправился от этого. Несколько лет он все еще не терял надежды, что Джонни поправится и вернется, по-крупному подсластив ему пилюлю. Наивный бедняга…
Я встал.
— Можете дать мне название и адрес больницы, где содержится Фейворит?
— Спросите у секретарши. Должно быть, он у нее где-то припрятан.
В наружном кабинете я прошел кучу формальностей, чтобы получить от секретарши записанный на бумажке адрес «Мемориальной клиники Эммы Додд Харвест».
— Вы бывали когда-нибудь в Пафкипси? — спросил я ее, засовывая сложенную полоску бумаги в карман рубашки. — Это прекрасный городок.
— Вы шутите? Я вообще нигде не бывала дальше Бронкса.
— Ну а в зоопарке?
— В зоопарке? А что мне там делать?
— Не знаю. Но все-таки как-нибудь побывайте. Местная компания может вам понравиться…
Выходя из конторы, я снова взглянул на нее и, прежде чем захлопнулась дверь, успел заметить разинутый красный рот величиной с хула-хуп и бесформенный ком жвачки на розовом языке.
Глава девятая
На первом этаже Брилл Билдинг по обе стороны от входа находились два бара, выходившие окнами на Бродвей: «Джек Демпси», где собирались завсегдатаи боксерских матчей, и «Тэрф», местечко для музыкантов и поэтов.
«Тэрф» был обычной алкогольной забегаловкой. Я прогулялся вдоль стойки и нашел человека, который был мне нужен, — Кенни Помероя, аккомпаниатора и аранжировщика.
— Как дела, Кенни? — шепнул я, влезая на соседний табурет.
— Неужто Гарри Энджел, знаменитая ищейка? Давно не виделись, приятель.
— Верно, Кенни. У тебя пустой бокал. Погоди, я закажу тебе повторную. — Я помахал бармену и заказал «Манхэттен» себе и Кенни.
— Твое здоровье, малыш, — произнес он, поднимая бокал, едва напитки очутились перед нами. Кенни Померой был лысым толстяком с носом-лампочкой и комплектом подбородков, помещавшимися один над другим, словно запчасти. Его стилем в одежде были колючие пиджаки и кольца с розовыми сапфирами на пальцах. Единственным местом, где я когда-либо встречал его, кроме репетиционного зала, была стойка в «Тэрфе».
Мы немного поболтали о старых временах, а затем Кенни спросил: