«Как на небе, так и на земле». Как наверху, так и внизу. Что было, то будет опять.
Заповедь Гайятри
«Птицы Хомы прекрасные. Вы не любите землю. Вы на землю никогда не опуститесь. Птенцы ваши рождаются в облачных гнездах. Вы ближе к солнцу. Размыслим о нем сверкающем.
Но Дивы земли чудотворны. На вершинах гор и на дне морей прилежно ищи. Ты найдешь славный камень любви. В сердце своем ищи Вриндаван – обитель любви. Прилежно ищи, и найдешь.
Да проникнет в нас луч ума. Тогда все подвижное утвердится. Тень станет телом. Дух воздуха возвратится на сушу. Сон в мысль превратится.
Мы не будем уносимы бурей. Сдержим крылатых коней утра. Направим порывы вечерних ветров. Слово Твое – океан истины.
Кто направляет корабль наш к берегу? Майи не ужасайтесь. Ее непомерную силу и власть мы прейдем.
Слушайте! Слушайте! Вы кончили споры и ссоры?»
Молился Сурендра Гайятри. От камней города ушел он под сень Араньяни. В благостной тишине он остался.
Но брань воздвиглась. Цари старой земли замыслили разбить священный сосуд. Погибнуть должна была мудрость Нильгири. Гхат и Кхунда хребты должны были поникнуть. Город Гайя погибнет. Фальгу-река зарастет.
Нет средств ужас разбить. Огонь и стрелы. Яд и смертельные громы льются и сверху и снизу. Летят черные птицы.
Люди нашли Гайятри. Люди к нему приступили. Люди требуют помощь. Люди, в беде, принуждают Гайятри изменить благую молитву.
«Забудь благую молитву, Гайятри. Ищи смертное слово. Смертный глаз ты найди. Проси заклятье победы!»
«Прощай, Араньяни! Прощай, серебро и золото неба! Прощай, дубрава тишайшая!»
Гайятри слышит зовы. Гайятри оставляет леса. Гайятри идет на вершину. Гайятри остался один. Гайятри лучом окружился. Гайятри всею силой молит:
«Лев и лебедь! Орел и олень! Бык, лев, орел! Бог Земли! Бог звезд и Луны! Бог света и солнца! Индра!
Не дай черный век. Истощились силы. Уснул священный алмаз! Не отражает блуждающих духов. Не отвращает врагов.
Дай заклятье на злобу! Дай заклятье на силу! Заговор на победу!
Дай врагов отразить. Скажи слова Нагаима. Дай силу Екзола. Дай смертное слово. Глаз смертный открой. Ракшазы людей побеждали. Самьяза, вождь сынов неба, бог змий, и тот учил силе. Азазиель и тот научил оружие ковать. Амазарака и тот открыл тайные силы трав и корней. Они темные, злые. Ничтожные. А Ты Можешь. Сила в Тебе.
Аллелу! Аллелу!»
Бог слышит Гайятри. Бог просьбу Гайятри исполнит. Бог не даст погибнуть Нильгири. Бог любит мудрость вершин. Бог свершит испытание.
«Не дам тебе ни Екзола, ни Нагаима. Ни против войска, ни для удачи. Не дам тебе Заадотота, ни Аддивата, ни против вражды, ни для отмщения. Не дам тебе ни Каальбеба, ни Альсибена, ни против злобы, ни для вреда и разрыва. Не дам тебе смертное слово. Смертный глаз не открою.
Заклятья все соберу.
Альшиль! Альзелаль! Алальма! Ашмех!
Каальдальбала! Каальда! Кальдебта!
Оставлю! Забуду!
Анакс! Алюксер! Атаия! Атарс!
Покончу! Покину!
Дам другое. Вот имеет отражения силу. Власть никому не откроет. Слушай!
Идет один. Идет мирным. Идет в белой одежде. Идет без меча.
Все, сделанное тебе, на них обратится. Все, желаемое тебе, да получат. Зло и добро. Хотящий зло да получит. Хотящий добро да примет. Воздастся каждому. Иди. Не медли. Испытание конца я свершу.
Альм! Альм! Альгарфельмукор!»
Что случилось?
Идет. Гайятри. Идет белый и тихий. Без копья и меча. Без зла и угрозы.
Что случилось?
Пустили враги в Гайятри стрелы, натертые ядом. И стрелы их самих поразили. Другие метнули копья в Гайятри и упали пронзенными. Ядом плеснули и попадали в корчах.
Что случилось?
Полчища гибнут своею рукою. Злобою дух переполнен. Местью сердце раздулось.
Что случилось?
Рушат и жгут. Отравили озера и реки. Бросили огненный дождь. Прокричали проклятья. Горят и тонут. В корчах чернеют. Режут и душат. Сами себя.
Что случилось?
Забыли добро. Утеряли добрую встречу. Добрый глаз затемнили. Слово ласки убили.
Вот случилось!
Погибли безумные. Силой врагов прошел Гайятри царство старой земли. Прошел врата и дворцы, мосты и селенья. Замолчало старое царство. Погибли безумные.
Гайятри стоит.
Снять власть он не знал. Силу открыть он не мог. К своим обратиться не смел.
Сложит Гайятри костер. Власть огню передаст. Власть по ветру рассеет.
«Пепел священный! Блаженства легкий покров. Ты покрываешь. Ты очищаешь. Освобождаешь».
Но Бог не медлит.
«О пепле не мысли. К своим обернись. Встреть ребенка. Неси пред собою. Учи. Во имя Бога двое бороться не могут. Один из них темный. Темного ты порази.
Я совершил испытанье. Опущу в пучину старую землю. Низвергну негодную. Подниму вершины опять.
Подниму. Испытаю. На небе и на земле.
Закон я свершу».
Гайятри ребенка нашел. Несет ребенка Гайятри. Вернулся в Нильгири. Гайятри забыл Араньяни. Оставил дубраву. Гайятри молит глаз добрый открыть. Найти доброе слово.
Слышите, люди!
Неотпитая чаша
Приходят враги разорять нашу землю, и становится каждый бугор, каждый ручей, сосенка каждая еще милее и дороже. И, отстаивая внешне и внутренне каждую пядь земли, народ защищает ее не только потому, что она своя, но потому, что она и красива, и превосходна, и поистине полна скрытых значений…
…У нас бесконечно много того, что еще недавно считалось неценным. Чего не видно из окон вагона, когда, бывало, ездили «куда следует». Чего мы не хотели знать. Как вообще не хотели знать свою собственную землю.
Когда после простудной напасти меня стали в Крым отправлять, вопреки всему, потянуло меня опять в любимый Новугородский край. Коли пройдет, то и здесь пройдет.
За пределами оконного кругозора сколько изумительных красот и в Петроградской, и в Псковской областях, и в Новгородской земле. Так близких и так постыдно мало кому ведомых. Не об исторических местах говорю. Не о памятниках древности. Их тоже много. Но теперь как-то не нужно мыслить о былом. Теперь – настоящее, которое для будущего.
Припадая к земле, мы слышим. Земля говорит, все пройдет, потом хорошо будет. И там, где природа крепка, где природа нетронута, там и народ тверд и степенен, без смятения. Новугородцы бодры.
Бодры так же, как бодры их озера. Опасные, холодные, вольные. Такие же острые, как остры голубые глаза рыбаков озерных.
Степенны и суровы так же, как непроходны леса, которыми край еще полон. Не прошли и татары.
Мало кто стремится пробыть лето в Новугородских пятинах. Избегают, потому что не знают. И не стыдятся не знать того, что под боком. А господин Великий Новгород знал свои земли. Боролся за них.
И любил их.
Причудны леса всякими деревьями. Цветочны травы. Глубоко сини волнистые дали. Всюду зеркала рек и озер. Бугры и холмы. Крутые, пологие, мшистые, каменистые. Камни стадами навалены. Всяких отливов. Мшистые ковры богато накинуты. Белые с зеленым, лиловые, красные, оранжевые, черные с желтым… Любой выбирай. Все нетронуто. Ждет.
Старинные проезжие пути ведут по чудесным борам. Зовут бесконечными далями. Белеют путевыми знаками – храмами.
Хороши окольные места по новугородскому, по устюженскому пути. Мста и Шелонь, Шерегодро, Пирос, Шлино, Бронница и Валдай, Иверский монастырь, Нил Столбенский, Возвышенности Валдайские. Все это красота. Красота бодрая.
А вот и чудо. Не то чудо, что еще живы русалки. Жив еще «честной лес». По городищам захоронены храмы. И не показались миру до сей поры. Верно, не время еще. А вот чудо.
Среди зеленого, мшистого луга, около овечьего стада наехали на ключ живой воды. Среди кочек широкая впадина, неотпитая чаша. Яма – сажени в три шириной. Сажени три или четыре глубиной.
По краям все заржавело, забурело от железа. В глубине – прозелень, синие тени, искры взлетов. Бьет мощный родник, песок раскидывает. Пахнет серой. Студеная вода полна железом, и пить трудно. Сильно бьет родник по камням. Бежит в поле речкою. Никому и дела нет.
Такой ключ в селе Мшенцах. Еще известны ключи в Варницах. Там и грязи такие же, как в Старой Руссе. Варницы – старое место, при Грозном известное. До сих пор и это место зря пропадало. Там же слышал я и о каких-то теплых ключах.
Живая вода по полю, по озерам разбегается. И странно, и больно, но и приятно знать, что в четырех верстах от большого пути еще лежат такие находки. Давно показались. Ждут.
Знают, пройдет испытание. Всенародная, крепкая доверием и делом Русь стряхнет пыль и труху. Сумеет напиться живой воды. Наберется сил. Найдет клады подземные.
Точно неотпитая чаша, стоит Русь. Неотпитая чаша – полный целебный родник. Среди обычного луга притаилась сказка. Самоцветами горит подземная сила.
Русь верит и ждет.
Лихочасье
Всем памятны знаменательные слова Ломоносова об отставлении Академии наук от него.
«Ярость врагов с робостью друзей состязаются» – так отвечал Менделеев на вопросы, какой смысл в ярко несправедливом к нему отношении со стороны Петербургской академии наук! Нечто в этом же роде заметил и Пирогов по поводу недоброжелательного отношения со стороны врачей.
В одной из неоконченных повестей Пушкин говорил: «Перед чем же я робею?» – «Перед недоброжелательством», – отвечал русский. Это черта наших нравов. В народе она выражается насмешкой, а в высшем кругу – невниманием и холодностью. Не могу не добавить несколько строк из пушкинского «Путешествия в Эрзерум», которое кончается так: «На столе нашел я русские журналы. Первая статья, мне попавшаяся, была разбор одного из моих сочинений. В ней всячески бранили меня и мои стихи… Таково мне было первое приветствие в любезном отечестве». Так говорит Пушкин.
А вот как скорбно поминает Гоголь в своей переписке о несправедливом к Пушкину отношении: «Не будьте похожи на тех святошей, которые желали бы разом уничтожить все, что ни есть на свете, видя во всем нечто бесовское. Их удел – впадать в самые грубые ошибки. Нечто тому подобное случилось недавно в литературе. Некоторые стали печатно объявлять, что Пушкин был деист, а не христианин; точно как будто они побывали в душе Пушкина, точно как будто он, Пушкин, непременно обязан был в стихах своих говорить о высших догматах христианских, за которые и сам святитель церкви принимается не иначе, как с великим страхом, приготовя себя к тому глубочайшей святостью своей жизни. По их понятиям, следовало бы все высшее в христианстве облекать в рифмы и сделать из того какие-то стихотворные игрушки». «Я не могу даже понять, как могло прийти в ум критику, печатно, в виду всех, взводить на Пушкина такое обвинение, и что сочинения его служат к развращению света, тогда как самой цензуре предписано в случае, если бы смысл такого сочинения не был вполне ясен, толковать его в прямую и выгодную для автора сторону, а не в кривую и вредящую ему. Если это постановлено в закон цензуре, безмолвной и безгласной, но не имеющей даже возможности оговориться перед публикой, то во сколько раз больше должна это поставить себе в закон критика, которая может изъясняться и говориться в малейшем действии своем. Публично выставлять нехристианином человека и даже противником Христа! Разве это христианское дело? Да и кт