Сергею послышалось (или показалось?) слово: «Еще». Досадливо сморщив нос, он пошел в вагон-ресторан. Там он увидел четвертого попутчика из своего купе. Тот подмигнул ему с пьяной ухмылкой.
– Как там? Идут дела?
– Идут, – сказал Сергей и сел за другой столик.
Он заказал себе солянку, бефстроганов, бутылку портвейна и просидел над остывшими блюдами и не выпитым портвейном до закрытия ресторана. Он вдруг понял, что у него нигде ничего нет и никуда его по-настоящему не тянет. Нет интереса ни к чему, ни к кому. К маме? Нет, он не хотел к маме. Он не хотел к отцу. Он не хотел к друзьям. Он не хотел к захватывающей работе. Он не хотел к… Нет, к Глаше бы он заглянул еще на ночку. Что в ней такого? А что особенного в женщине, кто ответит? Как там Семен с этой… Яной?
В купе четвертый попутчик дрых наверху, на первой полке посапывал Семен. Неприятно пахло, как только может пахнуть в купе с пьяными пассажирами. Яна сидела, положив голову на столик. Сергей потрогал ее за плечо.
– Ложись, спи. Неудобно так.
От взгляда девчушки он почувствовал боль.
– Что с тобой?
Яна выскочила из купе. Сергей вышел следом.
– Да что с тобой? Тебя Семен обидел?
– Он изнасиловал меня. Три раза. Я просила его. Плакала. А он изнасиловал. Так грубо и больно.
Сергей стал машинально открывать и задергивать шторки. Шторки порвались.
– Я не знаю, как я теперь погляжу папе в глаза.
Сергей открыл дверь и хлопнул Семена по ноге.
– Вставай!
– Чего?
– Вставай. Поговорить надо.
Сергей вышел из купе. В тамбуре он закурил. Было прокурено и душно. Он машинально потянул дверь на себя. Дверь открылась. Проводник, видимо, тоже пьян. Ворвался грохот. Сергей подставил свежему потоку воздуха лицо и с отвращением швырнул сигарету в проем. Все, курить бросил! Вот так когда-нибудь и жизнь свою с отвращением брошу, а она будет догорать и чадить на лету.
– Что случилось? – услышал он за спиной. – Чего не спишь?
– Как Яна? – спросил Сергей.
– Вот такая, – Семен из большого и указательного пальцев соорудил маленькое отверстие.
«Вся душа твоя проскользнет туда, не зацепится!» – с ожесточением подумал Сергей.
– Ты зачем изнасиловал ее?
– О! – удивился Семен и тут же протрезвел. – Да как же еще их трахать? Добровольно-то с Глашкой надо.
Сергей взял его за грудки. Семен сильно ударил его в пах, и Сергей изо всех сил отшвырнул приятеля в сторону. Тот молча вылетел в дверь, а упругий ветер, раскачивание вагона да вновь ворвавшийся в уши грохот напомнили о страшной скорости, с которой шел поезд навстречу будущей жизни. Или в будущую жизнь, оставляя чьи-то жизни в прошлом.
***
Через час Сергей вернулся на свое место. В купе все спали. На месте Семена лицом к стене лежал человек. Сергей вздрогнул. Пассажир повернулся и с улыбкой сказал:
– А, это вы опять! Проводник сказал: тут место освободилось. Располагайтесь, вы мне не мешаете, – и снова отвернулся к стене. Потом повернулся и, приложив палец к губам и показывая глазами на Яну, прошептал: – Успокоилась. Совершенно.
Это был тот человек, что ехал с ними в вагоне в Читу, что утер им нос с привокзальной гостиницей. Но это был не грузин и никто другой. Язык его был чист, как у русского эмигранта монарших кровей.
Сергей не спал до утра. Первоначальное спокойствие, длящееся несколько минут, когда он смотрел в открытую дверь, в которую улетел Семен, сменилось ужасом от непоправимости содеянного, потом надеждой, похожей на тошноту, что все образуется, потом отчаянием и наконец удивительно легкой решимостью прыгнуть в проем самому и тем самым решить сразу все свои жизненные вопросы. Ему помешал проснувшийся перед станцией проводник.
– А это почему тут открыто? – хрипло спросил он. – Безобразие.
Казалось, он вовсе не замечал Сергея. Закрыв дверь на ключ и для верности подергав ее, он прошел в другой вагон. Состав подошел к станции, затих на несколько минут, дернулся и снова набрал скорость. Словно изнасиловал один отрезок пути, а теперь насилует следующий. Нет, с отвращением отбросил от себя Сергей эту непрошеную мысль, он был как человек, вечный труженик: всю жизнь он спешит к своей цели, а оказывается, доставляет совсем чужих, незнакомых ему людей к совершенно другой, не имеющей никакого отношения к его собственной, цели.
– Ваш друг сошел ночью? – спросил ночной пассажир.
Сергей кивнул головой, язык перестал его слушаться, он словно стал размером в целый мир, мертвым и чужим, как латынь или эсперанто, и не поворачивался во рту.
Человек, как показалось, с легкой усмешкой кивнул головой.
– Коньячку не желаете? – неожиданно предложил он. – «Кизляр». Натуральный. Уж поверьте. Ваш стакан?
Сергей облизнул губы.
Человек наполнил стакан на треть янтарным коньяком. Столько же налил себе.
– Ну, за друзей! Дружба – святое дело.
Сергей закашлялся.
– Что, не так пошло? – участливо спросил попутчик. – Лимончик, пожалуйте.
Проснулась Яна. Сергей с удивлением отметил, что она и впрямь успокоилась. Совершенно или нет – неясно, но не было в лице ее и в глазах той боли, что мгновенно передалась вчера Сергею. На некоторых женщинах несчастья долго задерживаться не любят.
– Доброе утро, – улыбнулась она. – Разрешите, я пройду?
– Правда миленькая? – спросил попутчик. – Вот именно такие чистые и невинные души и составят наше духовное наследие. Нет, вы посмотрите, что там написано! Скорей-скорей, вон туда.
Поезд проходил мимо безымянного полустанка, состоящего из небольшой станции, туалета и домиков с деревьями вдали. По стене голубого туалета тянулась коряво выведенная красным цветом надпись: «Духовное наследие».
– Надо же, – сказал попутчик, – подумал, произнес, и тут же эти слова материализовались в конкретные реалии. Любимое слово Михаила Сергеевича – реалии. Надо чаще думать о прекрасном и возвышенном. Чем прекраснее думы, тем прекрасней в материализации реалии.
– На стенах туалетов? – машинально спросил Сергей.
– Да вы остряк! – захохотал попутчик и еще раз наполнил стаканы на треть.
Зашла Яна.
– Семен вышел? – спросила она у Сергея. – Он говорил, что ночью сходит в этой, как ее?..
– Вышел, вышел, – подтвердил попутчик. – Был и весь вышел. Коньячку?
Яна отрицательно помотала головой.
– Похвально, – одобрил попутчик. – Для юных и нежных особ есть совершенно другие напитки: «Котнари», «Шардоне» и прочие напитки забвения.
– Портвейн, семнадцатый номер, – сказал Сергей.
– Да-да-да! Совершенно верно! Портвейн, семнадцатый номер. Совсем недавно люди давились за ним. Я прикинул как-то: задавленных оказалось в семь раз больше, чем на печально известной Ходынке. А вот и у нас припасено кое-что для дам! – он вынул из портфеля бутылку «Мадам Клико». – Уверен, не пивали. Нет-нет, даже если и пивали, то совершенно не то. Самопальная «Мадам Клико» – это только в России, не правда ли? Это повелось еще со времен самопальных царевичей Дмитриев. Да мы сейчас и пригубим эту мадам. Пардон, мадам, не принято спрашивать у дам, но поймите меня правильно, вам шестнадцать лет исполнилось?
– Да. На следующий год. В декабре.
– Вот и замечательно. Год пролетит незаметно, а мы тем временем предадимся сибаритству. Чтобы он, год этот, не зря пролетел. Это слово… Вас как звать? Яна? А вас? Сергей? Это слово вас не удивляет?
– Нет, – ответил Сергей, а Яна хлопнула глазками.
– Слово это, деточка… Яна. Слово это означает праздное времяпрепровождение.
– Изнеженных роскошью людей, – добавил Сергей.
У него кружилась голова. От ночного события, которое, казалось, должно было перевернуть вверх дном всю его жизнь, а ледяную душу сбросить в колодец девятого круга, не осталось и следа. Или так действовал коньяк «Кизляр», напиток забвения для мужчин? Он возвращал все на места свои и оттаивал души? А что же тогда действовало на Яну – «Мадам Клико»? А до «Клико»? Ведь она после ночи бесчестья проснулась чистая и свежая, как Золушка, и взор ее – ясное стекло.
– Верно, – одобрил попутчик. – С образованным человеком приятно иметь дело. Университет изволили закончить?
– Да, мехмат. Как отец.
– Кто-то говаривал, что истинные интеллигенты возможны только в третьем поколении… Это как газоны в английских парках. Их уже столетиями подстригают. Как у нас граждан. Я так полагаю, что любой русский интеллигент еще даст сто очков вперед любому английскому джентльмену. Жаль, маловато их, интеллигентов, ну, да нам хватит.
– Бабушка моя была профессором в сельхозинституте.
– Я был уверен, что вы истинный интеллигент. Гордитесь, деточка… Яна. Расскажите своим родным, что вам посчастливилось ехать в одном купе с двумя благороднейшими представителями мужского племени. Я доволен, что судьба свела меня с вами, Сергей, и с вами, Яна. Не обратили внимания, воздух в купе стал чище. Это, наверное, после ухода вашего попутчика. От него так разило дешевым алкоголем. Да и этот, что в ресторан пошел, тоже гусь. Пусть в ресторане лучше посидит. Он как-то не вписывается в нашу компанию. Я когда вошел вчера сюда, брр! пахло перегаром, потом, еще невесть чем. Имманентно присущим вашему другу и иже с ним. Но – не будем больше поминать его. Сегодня, Яночка, давайте я вам еще подолью, сегодня в вагоне поезда вряд ли встретишь достойных попутчиков. Это редкость. О, прошу прощения, – он приподнялся. – Позвольте отрекомендоваться: профессор Никольский. Артур Петрович.
– Вы философ?
– В некотором роде. Вообще-то я и философ, и юрист, и финансист в одном лице. На сегодня это очень перспективный вид деятельности. И придающий приличный статут в обществе. К тому же я имею некоторое отношение к одному из банков. Так что не бедствую.
– А что же не самолетом? – спросил Сергей.
– А куда спешить? Все там будем.
Сергею показалось, что профессор в перечне своих должностей и профессий позволил себе небольшой перебор. Никольский уловил это и пояснил: