– Как же вы меня достали, – выдохнул Эдвард, глядя на родителей, и пошел к двери, но Генри преградил ему дорогу, держа в руках пустую тарелку.
– Что? – огрызнулся Эдвард.
Ты имеешь право злиться, – сказал Генри, в упор глядя на него. – Имеешь право, как никто. Так давай, разозлись. – Генри повертел в руках тарелку. – Знаешь, по-моему, она довольно уродливая, хоть и старинная.
Он размахнулся и швырнул ее об стену. Тарелка с грохотом разлетелась на куски. В этой части зала не было ни одного стола, кроме королевского, да и тот стоял далеко от стены, но все в зале завизжали так, будто их режут, и подались к двери.
– Эта – твоя, – сказал Генри, протянув Эдварду вторую тарелку.
На лице у того проступила мрачная улыбка. Он взял тарелку и метнул так, что осколки разлетелись от стены фонтаном. Генри тут же вложил ему в руки следующую. После третьей тарелки белый цвет с лица Эдварда начал сходить, и он медленно выдохнул, вцепившись обеими руками в спинку стула.
– Так что там за смородиновая настойка? – Генри протянул руку к графину, отпил из горлышка – и чуть не выплюнул все обратно. – Ух, ну и гадость.
– Дай глотнуть. – Эдвард забрал графин у него из рук, сделал мощный глоток и сморщился. – Кошмар.
– Мне тоже дайте, – пробормотал король, без сил опустившись на стул около них.
Эдвард дал ему графин. Король протянул было руку к бокалу, а потом глотнул прямо из графина.
– Ужас, – сообщил он и отпил еще раз. – По-моему, испортилась. Уилфред, голубчик, принесите нам что-нибудь не настолько старинное и редкое. Чай, например.
Уилфред поклонился и бросился к двери, мелко переступая каблуками. Придворные смотрели на всех за королевским столом, как на сумасшедших, а Перси со Странником, кажется, наслаждались зрелищем на всю катушку.
Королева какое-то время постояла рядом, а потом взяла свой горшок со зверобоем. Генри думал, что она сейчас выйдет за дверь и больше здесь не появится, но она заговорила:
– Это королевский зверобой. Очень ценный. Я развожу лекарственные растения, и это – венец моей коллекции.
– Приятно познакомиться, зверобой, – устало сказал Эдвард и опустился на стул, уронив голову на руки. – Надеюсь, хоть у тебя все хорошо.
Королева подошла к открытому окну, выглянула в сад, а потом размахнулась и швырнула горшок вниз. Генри удивленно поднял брови. До земли было далеко, так что прошло не меньше двух секунд, прежде чем снизу раздалось приглушенное, еле различимое звяканье осколков: мягкая земля поглощала звук.
– Я думала только о себе, когда вас бросила. У меня умер ребенок, и мне казалось, что ни у кого на свете нет такого горя, как мое. – Королева вернулась к столу и упала на свободный стул. – Там, где я поселилась, мне не было хорошо. Мне было вообще никак – просто не так больно, и все. – Она коротко глянула на Генри и отвела глаза. – Поверьте, я вернулась не ради положения в обществе или чего-то такого, вся эта ерунда меня давно уже не волнует. Просто… Просто хотела вас всех увидеть. Я уйду прямо сейчас, только хотела извиниться, и все. И простите, что испортила вам праздник.
Она провела большим пальцем по виску Эдварда. Тот сгорбился, но не отшатнулся, и Генри решил, что для начала это уже неплохо. Королева встала и подобрала свой мешок, но Генри остановил ее и протянул ей графин с настойкой. Несколько секунд она смотрела на его руку в перчатке, а потом взяла графин и, запрокинув голову движением человека, которому терять нечего, сделала глоток. Ни один мускул на ее лице не дрогнул, убедив Генри в том, что его мать – исключительно крепкое создание.
– Испортилась еще лет двести назад, – сказала она и поставила графин на стол. – Прощайте. Мне действительно жаль.
– Знаешь, удивительное дело: я не то что тебя не знаю, я и себя-то уже не знаю, – пробормотал король. Он глядел ей в спину, подперев голову кулаком. – Раньше я думал, что, если ты вдруг вернешься, выжму из этого все, что можно. Сначала долго не буду тебя прощать, чтобы ты подольше умоляла принять тебя обратно, а потом при любой ссоре у меня будет железный довод, чтобы заткнуть тебе рот: «Ну, ты же нас бросила, так что делай все, что говорят». Вот только я, кажется, из всего этого вырос. И вот эти двое меня много чему научили – по-моему, они куда взрослее меня. – Он рассеянно потрепал Генри и Эдварда по плечам. – Не знаю уж, как у родителей вроде нас выросли такие прекрасные дети, но пора уже и мне по их примеру взять и совершить какой-нибудь взрослый поступок.
Королева слушала его, не поворачиваясь и неподвижно глядя в дальнюю стену. Он поднялся, взял у нее из рук мешок и поставил на пол.
– Позвольте представиться: меня зовут Лоренс, – сказал король и протянул руку для рукопожатия, хотя Генри помнил: никто не здоровается с женщинами за руку. – Разрешите пригласить вас погостить во дворце. Мы выделим вам собственные покои, живите там, сколько хотите. Захотите покинуть нас – путь свободен, только попрощайтесь в этот раз. По-моему, для начала нам всем хотя бы надо познакомиться.
Королева покосилась на придворных вдоль стен и тихо сказала:
– Они никогда не позволят тебе так нарушить протокол. Меня можно либо выгнать, объявив народу о моей смерти, либо принять как королеву и заставить остаться здесь навсегда, даже если для этого потребуется приковать меня цепью.
– Да наплевать на них, – фыркнул король. – Мы же не шахматы, чтобы всегда ходить по правилам. Помнишь, как твой отец обожал шахматы? Хороший он был человек, мне его не хватает. И тебя – тоже.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом королева пожала ему руку и несколько раз качнула ее, будто пыталась вспомнить ее ощущение в своей.
– Я Тильда, – хмуро сказала она. – Я лекарь. Если у вас тут есть больные, буду рада помочь.
– А я Генри, – вставил Генри и протянул ей руку. – И я жив.
Она нахмурилась:
– Тебя теперь вот так зовут?
– А тебе не все равно? – еле слышно пробормотал Эдвард, и Генри с кряхтением поднял его со стула.
– Он тоже лекарь, – представил Генри. – Лечит прикосновением, как король Ингвар. Еще он очень умный, много читает, совершил кучу подвигов, а недавно чуть не умер, так что тебе повезло его увидеть.
Эдвард замер в такой неловкой позе, будто еле подавлял желание залезть под стол и сидеть там, пока все не уляжется. Генри пихнул его локтем.
– Давай, я уже есть хочу. Не весь же день нам тут стоять.
– Я Эдвард, – нехотя сказал тот, глядя себе под ноги, и пожал руку королевы.
Она выпустила его ладонь и нерешительно обняла, сцепив руки у него на спине. Эдвард напрягся, но вырываться из объятий худенькой женщины при его могучем телосложении было как-то стыдно, так что он неуклюже застыл, вытянув руки вдоль тела.
– Была хоть какая-то волшебная причина, почему ты не вернулась? – дрогнувшим голосом спросил он. – Заклятия, волшебники, похищение какими-нибудь существами, хоть что-нибудь?
Королева покачала головой.
– Не все можно на нас свалить, да? – вставил Странник, который с интересом наблюдал за происходящим, и с улыбкой покосился на Перси.
Взглянув на них, Генри придумал, как поднять всем настроение.
– А вот этот мальчик – это Барс, мам, – сказал он, указывая на Перси. – Волшебной силы у него больше нет, и он теперь живет у нас. Ты много чего пропустила.
Королева глянула на всех так, будто подозревала, что ее разыгрывают, но никто не смеялся, и она подошла к Перси и опустилась на одно колено.
– Можешь встать, – важно сказал Перси. – Добро пожаловать домой, королева.
В дверь заглянул Уилфред с чайным подносом. За ним с вытаращенными глазами маячил Карл: похоже, Уилфред так долго ходил за чаем, потому что по пути решил рассказать старшему слуге все новости.
– Так. – Король прокашлялся. – Несите чай сюда, уберите осколки, и будем обедать.
– Ваше величество, чай до обеда не пьют, у вас сердце слабое, – тонким голосом взмолился Карл, от потрясения забыв про свою обычную степенность.
– Друг мой, не волнуйся, чашка чая меня не убьет, – рассмеялся король, и у Карла покраснела шея, будто с сердцем сейчас будет плохо как раз у него.
– Король назвал меня своим другом, – слабым голосом сообщил он, обводя взглядом придворных. – Все слышали?
Генри подвинул матери стул – в книжке «Манеры для юных мастеров» было сказано, что женщинам надо помогать сесть. Он не сомневался, что его мать способна сесть сама, но ему просто хотелось сделать ей что-нибудь приятное. И она поняла: села и с улыбкой кивнула ему. Она все еще казалась Генри далекой и чужой, он не мог сразу полюбить ее так же, как любил в детстве, но всему в жизни надо учиться и, наверное, этому – тоже. Карл оставил поднос на столе, Генри потянулся за чайником, налил чашку и передал матери. На лице Карла впервые при виде Генри проступило нечто похожее на одобрение, и Генри мысленно поблагодарил Эдварда за то, что тот научил его первую чашку отдавать даме.
Слово «научить» вдруг разбудило у него в голове мысль, которая весь день благополучно спала, и он нашел взглядом Странника и мысленно попросил еще об одной услуге. Тот кивнул и поднялся, торжественно пожав Перси руку, прежде чем шагнуть к Генри.
– Слушай, мне надо еще ненадолго исчезнуть. Последний раз, – сказал Генри, наклонившись к Эдварду, и тот утомленно прикрыл глаза. – Я быстро. Честное слово. Ничего без меня не бей. Если хочешь, вернусь – побьем вместе.
– Нет уж, хватит посуду разбазаривать, – проворчал Эдвард. Его, кажется, отпустило. – Ладно, вперед. Если сломаешь себе там шею, домой можешь не возвращаться.
И по его неловкой, выжидательной улыбке Генри понял: это проверка. Если они уже могут шутить про такие вещи, у них все хорошо.
– Не сломаю, – успокоил Генри. – А то кто тебя драться научит?
Эдвард начал медленно заливаться краской.
– Я умею дра… – начал он, но Генри с широкой ухмылкой покачал головой, взял Странника за протянутую руку и растворился в воздухе.