Сен-Жюст. Да.
Робеспьер. Его ввели в заблуждение.
Сен-Жюст. Это не только мое мнение, а мнение всего комитета. Мы считаем, что он должен ответить за свои поступки, и верим, что он не уйдет от наказания из-за привязанности, которую вы к нему питаете.
Робеспьер. В чем вы меня обвиняете?
Сен-Жюст. В слабости.
Робеспьер. Будь я слаб, меня бы здесь не было.
Сен-Жюст. Так докажите это.
Робеспьер. Его действия будут расследованы как действия любого другого гражданина. Он всего лишь человек… Господи, как я надеялся этого избежать.
Пятый выпуск «Старого кордельера» напечатали пятого января, или шестнадцатого нивоза. Он был направлен против Эбера и его фракции. Статьи Эбера сравнивались со сточной канавой, его самого обвиняли в коррупции и пособничестве врагам. Также памфлет обличал Барера и Колло, членов Комитета общественного спасения.
Заседание якобинского клуба (1):
Гражданин Колло (на трибуне). Филиппо и Камиль Демулен…
Гражданин Эбер. Правосудия! Я требую разбирательства!
Председатель. К порядку! Я вынес предложение, чтобы пятый выпуск зачитали вслух.
Якобинец. Все уже и так его прочитали.
Якобинец. Мне стыдно признаваться, что я прочел памфлет аристократов.
Якобинец. Эбер не хочет, чтобы его прочли, чтобы правда вышла наружу.
Гражданин Эбер. Нет, нет, выпуск должен быть зачитан! Камиль пытается нас запутать. Отвлечь внимание от себя. Он обвиняет меня в хищении общественных средств, а это абсолютная ложь.
Гражданин Демулен. Доказательства у меня на руках!
Гражданин Эбер. Господи! Он хочет моей смерти!
Заседание якобинского клуба (2):
Председатель. Мы вызываем Камиля Демулена. Пусть оправдается за свои поступки.
Якобинец. Его здесь нет.
Якобинец. К радости Робеспьера.
Председатель. Я трижды повторю его имя, чтобы он имел возможность выйти на трибуну и оправдаться.
Якобинец. Жалко, что у него нет петуха, которого он убедил бы прокричать трижды. Любопытно, что предпримет Дантон.
Председатель. Камиль Демулен…
Якобинец. Его здесь нет. Ему виднее.
Якобинец. Какой смысл вызывать его снова и снова, если его нет.
Гражданин Робеспьер. Предлагаю вместо этого обсудить…
Гражданин Демулен. На самом деле я здесь.
Гражданин Робеспьер (громко). Я предложил обсудить преступления британского правительства.
Якобинец. Беспроигрышная тема.
Гражданин Демулен (на трибуне). Я полагаю… полагаю, вы собираетесь заявить, что я совершил ошибку. Я признаю такую возможность – например, я заблуждался относительно мотивов Филиппо. За свою карьеру я наделал немало глупостей. Я прошу вас направить меня, потому что я… я действительно запутался.
Якобинец. Я всегда знал, что у него кишка тонка.
Якобинец. Осторожная тактика.
Якобинец. Посмотрите на Робеспьера, он уже на ногах.
Гражданин Робеспьер. Я требую слова.
Гражданин Демулен. Но, Робеспьер, позвольте мне…
Гражданин Робеспьер. Спокойно, Камиль, я хочу выступить.
Якобинец. Сядьте, Камиль, а то наговорите лишнего.
Якобинец. И то верно, отойдите и дайте Робеспьеру вас вытащить. Вот и славно.
Гражданин Робеспьер (на трибуне). Граждане, Камиль обещал признать свои ошибки и отринуть политическую ересь, которой полны страницы его памфлетов. Он продал большое количество экземпляров, аристократы в своем лживом вероломстве принялись восхвалять его, и это вскружило ему голову.
Якобинец. И куда только подевалась его манера делать длинные паузы.
Гражданин Робеспьер. Его писания опасны, ибо угрожают общественному порядку и обнадеживают наших врагов. Но мы должны делать различие между автором и его сочинениями. Камиль, о, Камиль просто испорченный ребенок. Его намерения чисты, но он связался с дурными людьми и был введен в заблуждение. Мы должны отречься от этих памфлетов, поддержать которые не осмелился бы даже Бриссо, но сохранить Камиля в наших рядах. Я требую в качестве жеста доброй воли сжечь оскорбительные выпуски «Старого кордельера».
Гражданин Демулен. «Сожжение не ответ».
Якобинец. Как справедливо! Это слова Руссо!
Якобинец. Кто бы думал, что мы до такого доживем!
Якобинец. Робеспьер повержен своим божеством Жан-Жаком. То-то он позеленел.
Якобинец. Тяжело жить на свете таким умникам.
Якобинец. Жить? Может быть, ему осталось недолго.
Гражданин Робеспьер. О Камиль, как вы можете защищать писания, которые доставили такое удовольствие аристократам? Камиль, неужели вы думаете, что, окажись на вашем месте кто-то другой, к нему проявили бы такое же снисхождение?
Гражданин Демулен. Я вас не понимаю, Робеспьер. Некоторые выпуски, которые вы порицаете, вы просматривали в гранках. Как вы можете утверждать, что мои памфлеты читают только аристократы? Их прочел весь Конвент и якобинский клуб. Они тоже аристократы?
Гражданин Дантон. Граждане, я призываю вас к большей взвешенности. И напоминаю: нападая на Камиля, вы нападаете на свободу прессы.
Гражданин Робеспьер. Хорошо. Мы не станем жечь памфлеты. Возможно, человека, который с таким упорством цепляется за свои ошибки, никто не вводил в заблуждение. Возможно, вскоре мы увидим за его надменным фасадом тех, под чью диктовку он писал эти памфлеты.
(Фабр д’Эглантин встает, чтобы ретироваться.)
Гражданин Робеспьер. Д’Эглантин! Стойте!
Якобинец. Робеспьер хочет кое-что вам сказать.
Гражданин Фабр Д’Эглантин. Я могу оправдаться…
Члены клуба. На гильотину его! На гильотину!
Люсиль Демулен Станисласу Фрерону:
23 нивоза, год второй
…Возвращайтесь, поскорее возвращайтесь. Нельзя терять время. Захватите с собой всех старых кордельеров, каких найдете, без них мы не справимся. [Робеспьер] понял, что, когда он пытается вырваться из-под опеки некоторых людей, он отнюдь не всесилен. [Дантон] слабеет, теряет хватку. д’Эглантин арестован и помещен в Люксембургскую тюрьму, ему предъявлены очень серьезные обвинения…
Я больше не смеюсь, не играю с кошкой, не касаюсь клавиш, не мечтаю, словно превратилась в бездушный механизм.
Глава 12Двойственность(1794)
Итак, наше текущее положение. Дантон просил Конвент выслушать Фабра, но ему отказали. И что с того? – спрашивает Дантон. Он не желает признавать, что больше не управляет Конвентом, что отныне вся власть в секциях у Эбера.
– И что с того? Я не Робеспьер, который заламывает руки при первом поражении. Я сколько раз проходил через это, побеждал, терпел неудачи, снова побеждал. Были времена, – говорит он Люсиль, – когда он знавал одни поражения.
– Неудивительно, что он так предубежден против них.
– Плевать на его предубеждения, – говорит Дантон. – Чертов комитет поглядывает на меня через плечо. Одна ошибка, и они останутся снаружи, а я окажусь внутри.
Воинственная речь. И все же он уже не тот, каким она знала его в былые времена. Одни говорят, Дантон так и не оправился после болезни, но Люсиль так не думает. Другие утверждают, что счастливый второй брак его смягчил, но Люсиль знает цену этой романтической чепухе. Она считает, именно первый брак подкосил Дантона. После смерти Габриэль он утратил былую жесткость. Это трудно объяснить словами, и Люсиль надеется, что ошибается, ибо грядут времена, когда жесткость ему потребуется.
Наше положение таково: Робеспьер добился восстановления Камиля в якобинском клубе. Добился ценой унижения на трибуне, почти рыданий перед смущенными якобинцами. Хихикая про себя, Эбер разглагольствует в своей газетенке о «некоем заблуждающемся человеке», который защищает Камиля из каких-то ведомых лишь ему одному соображений.
Клуб кордельеров ищет законный способ запретить Камилю упоминать свое название в памфлетах. Впрочем, смысла в этом никакого, ибо Десенн отказывается печатать новые выпуски, а другие издатели, как бы ни манили их тиражи, не осмеливаются.
– Пойдемте со мной к Робеспьеру, – говорит Дантон Люсиль. – Ну же! Берите малыша, закатим душераздирающую сцену. Полное примирение. Притащим с собой Камиля, заставим извиниться самым милым образом, вы примете вашу позу идеальной республиканской семьи, Максимилиан проявит должную строгость и назидательность. Я выступлю всеобщим заступником и не забуду дружески похлопать его по спине, чего он не выносит.
Она покачала головой:
– Камиль не пойдет. Он пишет.
– Что именно?
– Говорит, истинную историю революции. Тайную «Тайную историю».
– И что он намерен с ней делать?
– Вероятно, сжечь. На что еще она годится?
– К несчастью, что бы я ни говорил, от этого только хуже.
– Не понимаю, Дантон, почему вы так утверждаете. – Робеспьер читал – увы, своего любимого Руссо, – но сейчас снял очки. – Не понимаю, как какие-либо ваши слова… – Фраза замирает, он верен себе. На мгновение его лицо предстает голым и отчаянно усталым, затем он снова надевает очки, и лицо становится упрямым и непроницаемым. – Я могу сказать вам только одно. Прекратите общение с Фабром, отрекитесь от него. В противном случае я больше ничего не смогу для вас сделать. Если согласитесь, мы можем начать разговор. Примите главенство комитета во всех вопросах, и я лично гарантирую вам безопасность.
– Иисусе, – сказал Дантон. – Безопасность? Вы мне угрожаете?
Робеспьер разглядывал его с любопытством.
– Вадье, – сказал он. – Колло. Эбер. Сен-Жюст.
– У меня есть способы обеспечить свою безопасность, Робеспьер.
– Ваши способы погубят вас еще скорее. – Робеспьер закрыл книгу. – Будьте осторожнее, чтобы они не погубили Камиля.